По ходу пьесы. История одного пистолета. Это его дело. Внезапная смерть игрока. Идея в семь миллионов

— Я слышал об этом пресловутом «стоит мне только свистнуть». Возможно, за рюмкой Стах и сболтнул что-нибудь подобное, а так называемые доброжелатели, в которых у нас нет недостатка, разнесли это по всему городу. Тут уж ничего не поделаешь.

— Словом, есть труп и девять невиновных, — позволил себе шутку Немирох.

— Именно это — самое поразительное и ужасное во всем деле. Именно этого я никак не могу понять, — беспомощно развел руками профессор.

— Скажите, профессор, столь внезапная смерть Лехновича не показалась вам подозрительной?

— Ничуть, тем более что часа за два до этого Стах жаловался на сердце, а такой известный кардиолог, как Ясенчак, констатировал сердечный приступ.

Адам Немирох поблагодарил ученого за беседу и проводил до подъезда. Вернувшись, он, обращаясь к Межеевскому, многозначительно изрек:

— Ну вот и еще один кубик в нашей головоломке.

— Вы считаете, что показания профессора дали что-то новое?

— Самое главное профессор Войцеховский сказал мне на лестнице.

— Что же это?

— А то, что старый швейцар у них в институте — страстный филателист… Ну что ж, остался один Потурицкий. — Настроение у полковника явно улучшалось.

— Последний — значит, преступник, ведь всех остальных вы сочли невиновными.

— Мне кажется, этот последний допрос обещает быть очень интересным, — полковник не ответил прямо на вопрос своего подчиненного, — и даст нам недостающий фрагмент для воссоздания полной картины.

Глава XIV УБИЙЦЕЙ МОЖЕТ БЫТЬ И ЖЕНЩИНА

Вопреки ожиданиям Романа Межеевского увидеть испуганного и растерянного преступника Леонард Потурицкий явился во дворец Мостовских в элегантном темно-синем костюме и модном галстуке, в подобранных под цвет носках. А также…, предельно самоуверенным. Поздоровавшись легким кивком головы, адвокат, не ожидая приглашения, сел на стул напротив полковника Немироха, положил ногу на ногу и, достав из кармана пачку иностранных сигарет, демонстративно закурил.

— Я не угощаю вас, — сказал он, — ибо знаю, что от убийцы вы ничего не примете. — С видимым удовольствием он затянулся и продолжал: — Хорошо представляю себе, полковник, как вы гневаетесь на меня за мой субботний телефонный звонок. Ему я, видимо, обязан честью оказаться последним в числе допрашиваемых? Последним, но самым главным! Все оказались просто невинными барашками, и наконец, то явился настоящий преступник. Наручники, надеюсь, уже приготовлены и камера в тюрьме забронирована? Признаюсь, однако, что все же не огорчен своим обращением тогда непосредственно к начальнику отдела по расследованию особо опасных преступлений Варшавского управления милиции. Невзирая ни на что, мне удалось все-таки избавить добрейших Войцеховских, и в первую очередь самого профессора, от массы всякого рода неприятностей. Что делать, это несколько спутало шаблонный ход следствия, но, полагаю, с этим можно смириться.

— Мне; конечно, нельзя было забывать, что, имея дело с адвокатом, всего можно ожидать, — парировал полковник, которого не вывело из равновесия бесцеремонное поведение Потурицкого. Напротив, чем больше адвокат старался ему досадить, тем лучше, казалось, становилось у него настроение.

— Не с адвокатом, а с «паршивым адвокатишкой», ведь так вы хотели сказать, полковник? Полагаю, это меткое определение Лехновича достигло ушей хозяина кабинета, в котором я имею честь находиться?

— Вместе с «доносчиком».

— Хочу надеяться, что этим эпитетом мне удалось доставить ему «удовольствие», — зло усмехнулся адвокат.

— Не менее, чем бокалом коньяка с цианистым калием, — добавил Немирох.

— Да, это было великолепно, — явно продолжал провоцировать адвокат. — Сначала — кое-что для души, а потом и для тела.

Поручик сидел за машинкой, но ничего не записывал. Адвокат повернулся к нему:

— Прежде чем вы занесете в протокол мои анкетные данные, категорически требую зафиксировать страшную тайну, которую я должен вам открыть. — Он сделал небольшую паузу и, понизив голос до эффектного «театрального» шепота, добавил: — Мне крайне жаль: но это не я убил Станислава Лехновича.

— Об этом мне было известно с самого начала, — ответил полковник. — Какая же тут тайна. Перестань, Леон, наконец кривляться, словно старый, списанный актеришка.

— Благодарю. Адвокатишкой я уже был, теперь вырос до актеришки. Неплохая карьера. Откуда же вам, полковник, было известно, что убийца — не я?

— Есть два принципиальных соображения. Первое — твой звонок ко мне. Если бы ты отравил Лехновича, то не стал бы сам лично звонить мне, а подсунул бы эту идею Ясенчаку, который со мной тоже знаком. Второе. Тот факт, что ты не предпринимал попыток явиться к нам до официального вызова, свидетельствует: у тебя есть действительно важные для нас сведения, но ты по своему обыкновению выжидаешь в расчете на больший эффект.

Лицо у Потурицкого сразу как-то вытянулось: ну еще бы! Он приготовил «бомбу», а она не сработала.

— Откуда ты знаешь? — буркнул он нехотя.

— Уж я-то тебя знаю не первый год. Ты всегда был любителем эффектов. Ну ладно, хватит болтать, перейдем наконец к делу. Как ты сам понимаешь, при сложившихся обстоятельствах без протокола не обойтись.

На этот раз адвокат воздержался от каких-либо реплик и, послушно изложив свои анкетные данные, начал говорить:

— То, что я сейчас скажу, к сожалению, бросит подозрения на одного из близких для меня людей; но мой долг говорить правду, и только правду. Независимо от того, нравится она мне или нет. Во имя этой правды я вынужден также указать следственным органам на одну их серьезную ошибку.

— Слишком внимательное отношение к одному телефонному звонку некоего адвоката? — спросил Немирох.

— Нет. В своих поисках преступника вы упустили из виду одно важное обстоятельство. Яд — излюбленное оружие женщин. Еще со времен жен фараонов, потом Екатерины Медичи, Борджиа и до наших дней. Не стану касаться карточной ссоры — она, вероятно, запротоколирована у вас во всех деталях восемь раз, перейду сразу к главному вопросу. Эльжбета Войцеховская оттащила Лехновича от играющих и спросила: «А твой, Стах?» — имея в виду цвет салфетки, на которой стоял его бокал. «Голубой», — ответил Лехнович, Эльжбета подошла к столику на колесиках и подала Лехновичу бокал. Он выпил и тут же рухнул на пол. Поднялась суматоха. Все бросились на помощь, и только я один остался на месте. Меня будто парализовало. Перед самым моим носом, в каких-нибудь трех метрах, стоял столик с бокалами.

— Ну?

— На его черной полированной поверхности я четко видел небольшой голубой кружок и стоящий на нем полный бокал коньяка. Другой голубой салфетки на столике не было.

— Вы не ошибаетесь? — Межеевский был поражен показанием адвоката. — Это невозможно!

— Я абсолютно убежден в том, что тогда видел, а сейчас говорю. Эльжбета Войцеховская подала Лехновичу не его бокал, а другой, куда заранее был всыпан яд. Надо сказать, что на столике стояли и «ничейные» бокалы, без цветных подставок. Таким бокалом вполне можно было воспользоваться в подходящий момент в преступных целях. А ссора во время игры и оказалась таким «подходящим моментом», лучше которого нельзя было и придумать.

— У меня это просто не укладывается в голове! — не мог прийти в себя Межеевский.

— Должен признаться, — продолжал Потурицкий, — меня поражает ее хитрость. Тот факт, что она сама, как хозяйка дома, подала яд доценту, как бы автоматически снимал с нее всякие подозрения. Естественно, конечно, было предположить, что преступник всыпал яд в заранее намеченный им бокал и лишь ждал, когда жертва воспользуется отравленным напитком или получит этот бокал из чьих-нибудь третьих рук. Войцеховская, очевидно, предусмотрела такую вероятность и сделала нужный вывод: подавший яд окажется вне подозрений.