По исчезающим следам

Бросок змеи был точен. Алия даже не успела закричать. Она и пикнуть не успела, когда на нее обрушилось тяжелое нечеловеческое тело, подминая под себя. Брызнула кровь. Трех сантиметровые клыки впились прямо в удивленное лицо, сдирая, искажая и уничтожая черты. Хрустнул нос, лопнул глаз, разорвались и вывернулись губы, обнажая розовые десны, с крупными белоснежными на фоне крови зубами.

В дверях подавился криком Муса, его жирный подбородок затрясся. Повар попятился, что-то с грохотом упало. Пашка подняла окровавленную морду и улыбнулась совершенно безумной даже для нелюдя улыбкой. Тело Алии содрогнулось. Муса взвизгнул и убежал вглубь кухни, то и дело натыкаясь на мебель, задевая и роняя утварь. К двери подкатилась одинокая миска, издавая немелодичное «виу-виу». Аппетитный запах не изменился, тушеные овощи, жареный лук, специи и теплая кровь. Пашка облизнулась.

Через час я без всякого энтузиазма разглядывала целлофановый сверток, лежащий на кухонном столе по соседству с широкими кольцами налокотника.

– Прекрати, ты сама все это затеяла – процедила явидь, когда я в очередной раз старательно отвела взгляд от черной пластиковой пленки с телом, лежащим в углу.

Меж зубов нелюди то и дело выскакивал раздвоенный язык, эмоции человека заставляли ее морщиться. Ответить было нечего, кроме того, что убийство женщины никак не входило в мои планы.

Хлопнула дверь, и в кухню вошел Ахмед. Значит, порядок в чайной уже навели, пол отмыли от крови, гостям вынесли новую порцию шашлыка и вина, за счет заведения. Повар вопреки ожиданиям не побежал в милицию, крича «караул» на каждом перекрестке, а тихо и мирно напился в кладовке. Как сказал бывший травитель, Муса знал, с какой стороны хлеб намазан маслом, а с какой ядом.

Кольнуло разочарование, что этот жирный трясущийся человек, смелый только супротив женщин жив, а Алия – нет. Такие мысли сами по себе были неправильными. Не мне выбирать кому жить, а кому умирать, основываясь на симпатиях и антипатиях. И тем не менее я этот выбор сделала.

Мужчина оглядел комнату, не впечатлился и повернулся ко мне:

– Что дальше?

– Нужно собрать артефакт, – я указала на стол с поцарапанной столешницей, под ножку которого была подложена сложенная в несколько слоев картонка.

– Артефакт?

– Доспех ушедших, – явидь подцепила когтем скрепленные между собой кольца, – Действует только в сборке. Учти, заставлять и уговаривать не будем.

Ахмед взялся за пакет и стал с тихим шелестом разматывать целлофан.

– Артефакты ушедших, как правило, благотворительностью не занимаются, – проговорил он, вытаскивая что-то похожее на старую корягу.

– У тебя дети есть? – спросила я.

– Да, – он поднял голову, – Двое.

– Соберешь артефакт, и он вытянет из них силу. Может, жизнь, точнее не скажу, ты не совсем человек, – мужчина медленно моргнул, – Правило коснется не только настоящих потомков, но и будущих.

– Сделай одолжение, откажись от сделки, – змея вернула на лицо безумную улыбку.

– После встречи с песками Простого, когда я лишился силы, не прошло и часа, когда меня вышвырнули из собственного гнезда, – мужчина вернул ей улыбку, впервые в ней не было ни капли равнодушия, лишь предвкушение, – С тех пор здесь прошло семнадцать лет, там почти два. Я больше ни разу не видел своих детей.

Ахмед взялся за корягу и вставил в круглое нутро железных колец. Усохшая до каменного состояния кость глухо стукнулась потемневшую стенку, и… Ничего не произошло.

– Что еще сделать? – надежда в глазах мужчины потухла. – Сплясать танго? Помахать волшебной палочкой? Сказать слова заветные?

– Земля прощай, в добрый путь, – пробормотала я, вспомнив мультик.

– Что ж, неприятно было познакомиться, – Ахмед положил артефакт на стол.

Но перед этим он перехватил руку, на миг коснувшись железной части артефакта обеими. Я сразу вспомнила, как на уроках физики в средней школе Шапокляк (увы, физичка была маленькой щупленькой и носила характерные шляпки), рассказывал об электрической цепи, о ее замыкании, о загорающейся лампочке. Именно это и сделал мужчина, он замкнул магическую цепь.

Через широкие ладони прошла молния. Короткая и ослепляющаяся. Артефакт осветился изнутри, кость на мгновенье обросла плотью, а железо засверкало словно отполированное. Для доспеха время повернулось вспять, и для того, кто его держал тоже.

Ослепительная вспышка, хлопок, запахло горелым пластиком, словно где-то перегорела розетка. Ахмед с куда большей осторожностью и почтением положил артефакт на стол. Внутренность доспеха снова почернела, съежилась, и старой сухой корягой вывалилась на столешницу. Травитель сжал и разжал руки, вокруг пальцев закрутилась едва заметная зеленоватая дымка. Ахмед задрал голову и захохотал. В этом смехе было все: торжество, злость, радость и предвкушение.

Не надо быть нечистью, чтобы увидеть, как изменился хозяин чайной. Он не превратился в старика, которого я видела сквозь стекла очков. Он остался сорокалетним нечеловеком. Но белки глаз пожелтели, как и ногти, а руки покрылись серыми проплешинами трупных пятен.

Ахмед оборвал смех, клацнув удлинившимися клыками. И с наслаждением выдохнул в воздух черную, так похожую на скопище мошек взвесь. Разносчик вернул силу.

– Сделка, – я протянула руку.

– Сделка, – подтвердил он обязательства.

– Где Мартын?

– Не знаю.

Явидь зарычала, когти выскочили из пальцев на сантиметр.

– Но я знаю, где он будет завтра утром.

– Где? – спросила я.

– На охоте.

– Он зимний, если ты не в курсе. Да и боюсь, ему несколько поздновато устраивать первую охоту, так же как вторую и третью, – фыркнула змея.

– Он не будет охотиться, – разносчик болезней размял пальцы, как заправский пианист. – Охотиться будут на него.

– Ахмед… – начала я.

– Мое имя Лихорадный Авис.

– Не ври, – Пашка подняла хвост и ударила им по полу, в стороны брызнула коричнева плитка. – Кто из детей охотится на сородичей?

– Тот, кто охотится на нас всю жизнь. У летних вырос ветер – охотник.

Утро мы встретили на стежке. Если наложить карты миров друг на друга, то получается где-то чуть западнее Остова, и что там ему соответствовало в нашей тили-мили-тряндии. Край солнца неохотно выползал из-за далекого кажущегося пологим склона.

– Ты уверен? – раз в третий спросила явидь.

– Да, – огрызнулся Авис, – Для дичи охота всегда начиналась отсюда, не думаю, что за прошедший год что-то изменилось.

Мы сидели, стояли, ходили по большой изрытой кочками прогалине. То там, то там торчали редкие кривые деревца, чахлый кустарник робко тянулся по краю поляны, за которой начинался уходящий за горизонт лес. Мы не от кого не прятались. Мы ждали.

Никто больше не говорил об опасности подстерегающей человека на таких мероприятиях. Думаю, травителю было все равно.

– Ветер на первой охоте, – покачала головой Пашка, – Мелких и особо буйных к нему на пушечный выстрел не попустят, чтобы не лишиться в одночасье целого поколения. Так что, можешь бродить сколько влезет. Сам он вряд ли будет размениваться на человека, – она посмотрела на меня с сомнением и обнадеживающе добавила, – Я бы не стала.