По колено в крови. Откровения эсэсовца

— Вам в подчинение будет передана группа из 5 человек, — сообщил Штайнер. — Сами подберите их себе. Одного корректировщика, троих стрелков и одного человека себе в помощники.

— То есть я сам буду подбирать себе людей? — для верности осведомился я.

Если так, то Крендл, считай, уже в этом списке! А что сам Крендл будет думать об этом, меня в тот момент не волновало.

— Да-да, — уточнил обергруппенфюрер Штайнер. — Канцелярия предоставит вам все необходимые личные дела. Как только укомплектуете группу, передадите ее в распоряжение унтерштурмфюрера Дитца для тренировки.

Людей я подобрал быстро. Просто выяснил из личных дел, у кого наилучшие результаты по стрелковой подготовке. У Крендла, правда, не было никаких особых талантов, но, включая в группу его, я руководствовался соображениями совершенно иного порядка. Хочет он того, или же нет, он войдет в подчиненную мне группу. В мою группу вошли:

Стрелки:

Унтершарфюрер Йоганн Детвайлер Роттенфюрер Эрих Брустман Роттенфюрер Генрих Лёфлад

Корректировщик: Рядовой Фриц Крендл

Помощник радиста: Рядовой Пауль Лихтель

Крендл был рад, что войдет в мою группу, пока я не сказал ему, чем нам предстоит заниматься. Сначала он попытался спорить со мной, потом рассердился.

— А чего ты бесишься? — спросил я. — Тебе что же, хочется оставаться с остальными? С теми, кого ты не знаешь? И ты уверен, что они выручат тебя в случае нужды?

— А могу я быть уверен, что и ты меня выручишь в случае нужды? — напрямик спросил Крендл.

— Нет, не можешь, — с улыбкой ответил я. — Вот поэтому-то мы и будем на равных с тобой.

И, как обычно, мы тут же рассмеялись.

Унтерштурмфюрер Дитц оказался приятным человеком. Он не скрывал своего положительного отношения к членам подобранной мною группы. И все следующие несколько месяцев мы занимались с ним тем, что Дитц располагал источники радиосигналов по всей территории полигона, а мы их обнаруживали. А обнаружив, докладывали об их местонахождении и выходили с Дитцем на связь. В принципе никакой особой премудрости в этом не было, и наши тренировки никак не научили нас тому, с чем пришлось столкнуться впоследствии, уже в боевой обстановке.

В марте месяце 1941 года наш полк переименовали, и теперь он носил название уже не «Германия», а «Викинг». К нам в часть прислали добровольцев из Фландрии — фламандцев. Мы не имели ничего против них, но вот только общение было затруднительным по причине языка. Меня часто приглашали в качестве переводчика, когда обергруппенфюреру Штейнеру приходилось решать с ними различные вопросы. Но как только беседа завершалась, я снова становился пустым местом для командующего.

В начале апреля в полку стали ходить слухи о предстоящем вторжении в Россию. Со временем они все больше и больше походили на правду. Крендл с самого начала был убежден, что они правдивы.

— Ну, сам подумай, с какой стати нас стали бы тренировать в условиях снежной зимы? Для чего? — спросил он меня.

И правда, задавал я себе тот же вопрос, к чему? Ведь всем и каждому было известно, что русская зима — это непременно снег и жесточайшие морозы.

Все об этом только и говорили, однако мнения расходились.

— Германия придерживается договора о ненападении со Сталиным!

— Разве существуют договоры, которые Гитлер принимает всерьез?

— Какого черта нам нападать на Россию? Бредни это все!

— А почему бы не напасть на Россию, не дожидаясь, пока она нападет на нас?

И так далее, и тому подобное. Споры нередко затягивались далеко за полночь. Мы продолжали тренироваться, а потом наши ежедневные тренировки приобрели характер тех, что имели место на полях под Кобленцем незадолго до начала вторжения в Бельгию.

Однажды к нам в полк прибыла тьма генералов на штабных «Мерседесах», что вызвало жуткий переполох. Личный состав и технику выстроили на смотр, потом, как это уже было в Кобленце, офицеры стали отбирать для себя людей и вооружения. Меня уже вывел из строя какой-то обер-штурмфюрер, но Дитц предупредил его, что, дескать, я вхожу в группу передовых наблюдателей-саперов. Все мы впятером так и простояли отдельной группой до конца отбора личного состава.

Дня через три, может, четыре последовали новые назначения. Наша группа так и осталась в распоряжении унтерштурмфюрера Дитца. Кажется, на третьей неделе апреля полк СС «Викинг» собрали и из Хойберга стали перебрасывать на восток к польской границе.

В Польше мы увидели, во что превратили эту страну наши наземные войска и люфтваффе. Население Польши, в отличие от французов, взирало на наши колонны с ненавистью и отвращением. Мы прибыли в Калиш, где нашу технику дозаправили горючим и где мы пополняли запасы провианта. Мне выпала возможность ненадолго встретиться с братом, приехавшим из Конина, где он служил.

В первые дни мая мы проехали Варшаву, повернули на северо-восток и добрались до равнины, где располагался Белосток. После еще одной остановки для дозаправки и пополнения запасов продовольствия мы направились в Бобровники к самой границе с Россией.

Снова начались маневры, и снова атмосфера все больше и больше напоминала ту, в которой нам уже пришлось побывать год назад под Аахеном. Прибывали офицеры, генералы, проводили совещания, потом вновь уезжали. Каждому из нас, солдат, и без слов было ясно, что предстоит, — нас готовили к нападению на Советский Союз.

Я уже устал повторять унтерштурмфюреру Дитцу, что терпеть не могу эту винтовку К-98 — мол, она и тяжелая, и неудобная, и заряжать ее трудно, на что уходит драгоценное в бою время. И неважно, что я радист, радистам тоже случается попадать в переделки. Дитцу надоели мои причитания, и он согласился выдать мне автомат.

Я получил новенький МР-40, рассчитанный на большее количество патронов и куда более легкий, чем винтовка. Я был очень благодарен за это своему командиру, потому что оружие это напоминало мне Грослера и — заодно — герра генерала. Не могу объяснить этих ассоциаций, но они имели место.

На обширных полях под Бобровниками мы непрерывно тренировались, причем все происходило в том же духе, что и под Аахеном. Число прибывавших офицеров росло, и совещания их затягивались. Нас вдруг стали учить совершенно необычным задачам, и мы с утра до ночи отрабатывали их выполнение. К июню месяцу напряженность в лагере под Бобровниками достигла пика, нервы у всех были натянуты как струна. Испытав подобное, я понимал, что намвсем предстоит. И те из нас, кто понимал, предпочитали не распускать язык в беседах с теми, кто пока что в силу неопытности не мог понять. Незачем было зря пугать их.