По морям, по волнам

Наконец, Боб заговорил:

— Надо попробовать нарубить из сухостоя факелы. Все дикие звери боятся огня.

После непродолжительного обсуждения люди взбодрились. Пропала отрешённость, которая лежала на иссушенных, измождённых лицах. На дереве сидела уже не добыча, а собирались с мыслями разумные существа! Тяжёлый поход и страшная битва ослабили отряд, но таинственная и необъяснимая помощь, тишина прохладной ночи в сени больших листьев помогли им.

Ден стоял на огромной ветке, и ему казалось, что он уже летит вверх и скоро достигнет небесного свода.

Вдруг все услышали треск, сменившийся стонами. Звук усиливался. Огг показал на далёкие скалы.

— Закричали камни, жара спададает — это время охоты, — спокойно произнёс туземный воин, — Собаки пойдут на приступ.

От звуков, полных такой безнадежности среди голодных шакалов, людям стало не уютно. Несмотря на огненное море псов-охотников, люди, молча, распределили ветви для прыжка в неизвестность.

Тяжесть безнадёжности превратилась в безразличие к предстоящей схватке. Верхушки факелов заалели, и выдох смерти, или вдох свободы, прикоснулись к воспалённым лицам, мелкими песчинками, летящими от горящей коры. Вокруг кричала и выла беснующаяся стая. Все прыгнули вниз, в самую кучу разгорячённых близкой добычей шакалов. Ден слегка промедлил. Повернув голову, он увидел, как обезумевшая свора отпрянула от огня и, помедлив не больше секунды, пошла на приступ. Люди, выставив перед собой факелы, как пики, встали в кольцо и начали медленно продвигаться к оружию. Шкипер прыгнул.

Мерцая багровыми всполохами, и сбившись в кучку, отряд медленно продвигался к ружьям. Лай озверевших животных становился всё более уверенным и грозным, его раскаты громыхали по долине, как гигантские медные колёса. Люди достигли цели. Миг, и послышался щелчок курков, и злая металлическая дробь, насыщенная энергией пороха, понеслась в чёрные лохматые тела, вспыхивая голубоватыми искорками. Вся движущаяся масса стаи откатилась, наполненная воем. Трава задымилась и принялась — аборигены подожгли сухостой.

Всё на мгновение стихло, и Ден открыл глаза. Среди звёзд он увидел силуэт чёрной головы Огга. Абориген сидел над двумя бесчувственными телами растерзанных друзей, слушая трепет жизни в их телах.

Подхватив на руки раненых, отряд развернулся от горящей полосы травы и поспешил к кромке близкого леса, способного обеспечить защиту измученным людям. Зыблющийся туман впереди застилал взоры спотыкавшихся путников, они падали, но поднимались и продолжали борьбу. Наконец, друзья буквально упали в протекавший у кромки леса ручей. Отряд остановился. Будущее стало казаться им более определённым. Вдали огромным заревом костра полыхало давшее им защиту огромное дерево. Дико выли обожженные шакалы…

Багровое солнце выкатилось из-за горизонта и повисло в пелене тумана.

При утреннем свете они рассмотрели границу леса. Выгнанный из высокой травы водяной оленёнок показал свои рожки. Подкравшись, Гог ударом ножа убил добычу. Люди развели костёр. Это была их первая еда за три дня…

***

Наступило утро…

Маас подал Мери простую кедровую чешуйку, нежно прикоснувшись к её груди. Дева сидела на берегу, любуясь водяными лилиями, и, словно пряталась в свой парусиновый хитон от лучей восходящего светила. Вдали шелестели листья, как призраки прошлой жизни.

Мери смотрела на островитянина.

— Единственная, — серьёзно промолвил незнакомец, и она рассмеялась!

— Почему ты смеёшься? — обиженно и строго сказал Маас.

— Я удивлена: ты ведь принёс мне то, что будущий супруг вручает в день брака, когда снимается покров с мелорнской девы. Но свой дар ты вручил мне во время единственной встречи и прощания.

— Мери, — кто ты?…

— Какая тебе разница, островитянин? Я не из Списка Женщин и не имею права продолжить род!

— Я думаю, что ты величественнее и главнее, чем всё живое окрест, — ответил мелорн, — мне все равно. Я отдал тебе всё, что имею. В этом вся моя жизнь. Я чувствую, что там, за лесом мой дом погиб. Я твой сосуд, на твоих корнях.

Мери восхищенно вздохнула, осторожно взяла крошечную жизнь, погладила и впитала в себя эту странную частичку. Маас заворожённо наблюдал за её бесшумными движениями. В своей странной белой коре, Дева была подобна лунной дорожке на воде ночной реки. Она распустила волосы и являлась воплощением самой юности, весёлой и резкой. Это чудесно сочеталось с прагматичной зрелостью женщины, осознающей свою красоту и умеющей преодолевать все трудности жизненного пути. Различие было настолько губительно неотразимо, что Маас застонал. Это была не короткая разлука. Вероятно, он терял её навсегда, ведь дева не останется с мелорном, не имеющим дома. Приняв власть того, кого люди называют Эросом, а мелорны — любовью, он нашёл мгновение и, дотронувшись до Мери, притянул её к себе.

— Я буду обязана уплыть, — коротко сказала она.

— Я не осуждаю и не останавливаю тебя?

— Но мне тоже плохо…

Маас улыбнулся. Она села, касаясь собой его кожи — мягкой и гибкой коричневатой коры. Он же вытянулся и стал целовать Мери в узкую ложбинку между грудей.

***

Наконец, они очнулись. Пришло время вопросов. Теперь Мери смогла получше разглядеть своего избранника.

Дева взглянула на смущенного таким вниманием Мааса. Он чуть побледнел — его маленькие ушки и по-детски смешные щёки с ямочками соединились с белым пятном шеи, могучим стволом сидящей на плавных линиях плеч, закруглявшихся огромными буграми. Дева тепло улыбнулась его робости, поняв, что он моложе неё.

Мелорны подходили к опушке леса. Впереди чёрным столбом дымилось место его силы.

Мери ласково прижалась к своему мужчине:

— Но взять тебя с собой я не могу, ты поглотил моих друзей… — печально прошелестела она.

Он молча смотрел на неё. Белая кожа девы, прикрытая белоснежной, мягкой, чуждой ей корой, светилась так, как светятся только орхидеи. Мелорны переходили речушку, погружаясь в журчащую прохладу, словно прикасаясь к своим мыслям и чувствам. Он знал, что ему предстоит засохнуть, но шёл вперёд. Она хотела остаться, но могла лишь проводить…

Тревога и негодование проникли в душу Мери. Слишком много смертей. Неисчислимая, невообразимая чаша лет, её нельзя было сравнить с самой Вселенной.

Мелорны не погибают.

Мелорны не могут пасть.

Они лишь увядают,

Не дав любимой упасть…

Мери слышала эту мелодию в журчании воды, в шелесте трав, в шуршании листвы. Она знала всегда: нельзя радовать себя длительным счастьем, ибо всегда после этого следует расплата! Рассыпались хрустальные замки, пронизанные каскадами и бассейнами с хрустальной водой. Всего этого не будет теперь никогда, ибо после этого только тлен…

Она видела, как на синей глади моря, ходят мёртвые волны, раскачивающие остановленные навсегда корабли.

Вдалеке показался ещё один небольшой дымок. Мери отчётливо услышала голоса. Теодор? Да?! Нет! Не может быть!

— О, — услышала она шёпот Мааса, — А зверьки-то спаслись!

Глава 12

В резном восьмигранном летнем домике без окон, усыпанном лепестками отцветающей вишни, было сумрачно. Через резные ставни с наборного каменного столика обратно убегал отразившийся лучик лунного света. На мягком садовом диване, устланном подушками примостился Андре. Ночь была светлая и тихая. С востока неторопливо пробиралась по небу лёгкая тень облачков, которые вскоре должны были настигнуть луну. Горничная леди Анны зябко прижималась к голому торсу любовника; её щёки алели от страсти, а каждый вздох чуть обволакивал соседа запахом дорогого хозяйского вина.