По морю прочь

— Просто она очень важна, — ответил Хьюит. — Теперь их жизнь изменится бесповоротно.

— И поэтому их становится жаль, — сказала Рэчел, как будто прослеживая нить своих ощущений. — Я с ними не знакома, но почти готова расплакаться от жалости. Глупо, правда?

— Только потому, что они влюблены? — спросил Хьюит. — Да, — согласился он, подумав, — в этом есть нечто ужасно жалкое.

Они уже отошли довольно далеко от рощицы и набрели на закругленный овражек, очень соблазнительный для спины. Они сели, и впечатление от любовной сцены слегка потеряло свою силу, хотя их восприятие действительности осталось обостренным, что было, вероятно, тоже результатом увиденного. Бывают дни, которые отличаются от других тем, что какое-то сильное чувство подавляет все остальные; для Рэчел и Хьюита необычным стал этот день — просто оттого, что они увидели двух человек в кульминационный момент их жизни.

— Похоже на лагерь из громадных палаток, — сказал Хьюит, глядя на горы. — И еще на акварель, правда? Знаете, как акварель высыхает на бумаге, такими гребнями? А я все никак не мог понять, на что это похоже.

Его глаза приняли задумчивое выражение, будто он что-то сравнивал в уме. Рэчел подумала, что цветом они похожи на зеленую плоть улитки. Она сидела рядом с ним и тоже смотрела на горы. Вид необъятного пространства как будто заставлял глаза Рэчел расширяться сверх их естественного размера, отчего они заболели, и она перевела взгляд на то, что было рядом. Ей было приятно пристально разглядывать кусочек южноамериканской земли: она видела каждую ее крупицу, представляя в ней целый мир, над которым она, Рэчел, имела верховную власть. Она наклонила травинку, посадила насекомое на самый кончик ее метелки и стала гадать, осознает ли оно странность своего приключения; а еще она подумала, как странно, что она наклонила именно эту, а не какую-нибудь другую из миллиона травинок.

— Вы не сказали, как вас зовут, — вдруг произнес Хьюит. — Мисс Кто-то Винрэс… Одной фамилии мне мало.

— Рэчел.

— Рэчел, — повторил он. — У меня есть тетя по имени Рэчел, которая переложила на стихи биографию отца Дамьена [34] . Она религиозная фанатичка — результат воспитания, — выросла в Нортгемптоншире, в полном безлюдье. У вас есть тети?

— Я с ними живу, — сказала Рэчел.

— Вот интересно, что-то они сейчас делают?

34

Отец Жозеф Дамьен (1841–1889) — бельгийский священник, работавший в лепрозории на о. Молокаи (Гавайские острова) с 1873 г. и там же умерший от проказы.

— Наверное, покупают шерсть, — предположила Рэчел и попыталась описать их: — Они такие маленькие, довольно бледные дамы. Чистюли. Мы живем в Ричмонде. Еще у них есть старая собака, которая ест только костный мозг… Они все время ходят в церковь. И очень часто наводят порядок в комодах. — Однако тут она сдалась перед трудностью описания людей и воскликнула: — Невозможно представить, что это все так и продолжается!

Солнце светило им в спины, и на земле перед ними вдруг появились две длинных тени: одна колыхалась, потому что это была тень юбки, а другая стояла неподвижно, поскольку ее отбрасывали ноги в брюках.

— Вы удобно устроились! — донесся сверху голос Хелен.

— Хёрст, — сообщил Хьюит, указав на тень в форме ножниц, обернулся к пришедшим и сказал: — Тут хватит места на всех.

Усевшись, Хёрст спросил:

— Вы поздравили молодую чету?

Оказалось, что Хелен и Хёрст побывали в том же месте через несколько минут после Хьюита и Рэчел и видели то же самое.

— Нет, не поздравили, — сказал Хьюит. — У них был такой счастливый вид.

— Что ж, — Хёрст поджал губы, — поскольку мне не надо жениться ни на ком из них…

— Мы были весьма тронуты, — сказал Хьюит.

— В этом я не сомневаюсь, — отозвался Хёрст. — Что именно тебя тронуло, Монах? Мысль о бессмертной страсти или о новорожденных мальчиках, которые защитят страну от католиков? Уверяю вас, — сказал он Хелен, — его может тронуть и то и другое.

Его подшучивание сильно уязвило Рэчел, поскольку она приняла его и на свой счет, но придумать ответную колкость не могла.

— А Хёрста ничего не трогает, — засмеялся Хьюит. Его, по всей видимости, шутки друга совсем не обижали. — Разве что, если бесконечное число влюбится в конечное — такое, думаю, случается даже в математике.

— Наоборот, — сказал Хёрст с легким раздражением. — Я считаю себя человеком очень сильных страстей.

Судя по его тону, он говорил всерьез. Сказанное предназначалось, конечно, дамам.

— Кстати, Хёрст, — начал Хьюит после паузы. — Я должен сделать ужасное признание. Твоя книга, стихи Вордсворта — если помнишь, я взял ее с твоего стола, когда мы выходили, и совершенно точно положил в этот карман…

— Потеряна, — закончил за него Хёрст.

— Надеюсь, — попытался утешить его Хьюит, хлопая себя справа и слева, — что я вообще не взял ее с собой.

— Взял, — сказал Хёрст. — Вот она. — Он указал на его грудь.

— Слава Богу! — воскликнул Хьюит. — Теперь не придется чувствовать себя убийцей младенцев!

— Вы, наверное, постоянно что-то теряете, — предположила Хелен, задумчиво глядя на него.

— Я не теряю. Просто кладу не туда. Поэтому Хёрст отказался пересекать океан в одной каюте со мной.

— Вы отплыли вместе? — спросила Хелен.

— Предлагаю, чтобы каждый из присутствующих сейчас кратко изложил свою биографию, — сказал Хёрст, садясь прямо. — Мисс Винрэс, вы первая. Начинайте.

Рэчел рассказала, что ей двадцать четыре года, она дочь судовладельца, настоящего образования не получила, играет на фортепьяно, братьев и сестер нет, живет в Ричмонде с тетками, мать ее умерла.

— Следующий, — сказал Хёрст, усвоив эти факты. Он указал на Хьюита.

— Я сын английского дворянина. Мне двадцать семь лет, — начал Хьюит. — Мой отец был сквайром, охотился на лис. Он погиб на охоте, когда мне было десять лет. Помню, домой принесли его тело — на ставне, кажется, — как раз, когда я спускался пить чай, и я заметил, что на столе все равно был джем, и удивился — неужели мне разрешат…

— Да-да, но только факты, — вставил Хёрст.

— Я учился в Винчестере [35] и Кембридже, откуда через некоторое время мне пришлось уйти. С тех пор я много чем занимался…

35

Винчестерский колледж — одна из девяти самых престижных мужских средних школ (основана в 1382 г.).

— Профессия?

— Никакой — по крайней мере…

— Склонности?

— Литературные. Пишу роман.

— Братья и сестры?

— Три сестры, братьев нет, есть мать.

— Это все, что мы о вас услышим? — спросила Хелен. В свою очередь, она поведала, что очень стара — в октябре ей минуло сорок, ее отец был поверенным в Сити, но разорился, поэтому она толком не получила образования — они часто переезжали, — но старший брат давал ей читать книги. — Если бы я стала рассказывать вам все… — Она умолкла и улыбнулась. — Это заняло бы слишком много времени. Я вышла замуж тридцати лет, у меня двое детей. Муж — ученый. Теперь ваша очередь, — кивнула она Хёрсту.