По обе стороны правды. Власовское движение и отечественная коллаборация

Данная мифологема не соответствует фактам. Тот же Штраус, в отличие от генерал-фельдмаршала Вальтера фон Браухича или командующего 2-й танковой группой генерал-полковника Гейнца Гудериана, не пытался блокировать недоброй памяти приказ о комиссарах (Kommissar Erlass) ^{271} , [58] как это утверждал Гешвенд. Мемуарист, в частности, писал, будто Штраус «издал запретительный приказ», а Векманн «в виде меморандума этот приказ еще повторил и еще добавил, что солдаты вермахта ни в коем случае не следовали примеру СС и СД» ^{272} . Последнее опровергается свидетельствами из записной книжки другого эмигранта, переводчика одного из «разведывательных отрядов» 9-й армии Николая Ранцена: «29 июля.

58

Последнее было, впрочем, обусловлено не столько антинацистской оппозицией офицеров (Гудериан входил в состав Суда чести, расследовавшего деятельность участников заговора 20 июля), сколько с прагматичными опасениями, что приказ приведет к ослаблению дисциплины.

Ездил на вылавливание коммунистов… 5 октября. Сегодня попался в руки политрук. Свез его сейчас же в штаб дивизии. Сделали допрос — и к стенке»^{273}.

Одновременно утверждения Гешвенда и Светлова опровергаются текстом обращения к населению Штрауса от 12 сентября 1941 года: «Кто укроет у себя красноармейца или партизана, или снабдит его продуктами, или чем-либо ему поможет… тот карается смертной казнью через повешение. Это постановление имеет силу также и для женщин… В случае, если будет произведено нападение, взрыв или повреждение каких-нибудь сооружений германских войск, как то: полотна железной дороги, проводов и т.д., то виноватые, начиная с 16.9.41 г., будут в назидание другим повешены на месте преступления. В случае же, если виновных не удастся немедленно обнаружить, то из населения будут взяты заложники. Заложников этих повесят, если в течение 24 часов не удастся захватить виновных, заподозренных в совершении злодеяния, или соумышленников виновных. Если преступное деяние повторится на том же месте или вблизи его, то будет взято и, при вышеприведенном условии, повешено двойное число заложников»^{274}.

Следует сказать, что тогдашнее командование 9-й армии в лице Штрауса и Векманна не было после войны осуждено за военные преступления (впрочем, к заговору полковника Клауса фон Штауффенберга они также не примкнули).

Важно, что отчасти ценностные установки, а отчасти тактические цели командования 9-й армии, русских эмигрантов, а затем перебежчиков и военнопленных, перешедших на сторону противника, совпали. «В расположении 9-й армии решили создавать русские добровольческие отряды без разрешения главной ставки Гитлера. Так поступали и отдельные армейские корпуса»^{275}.

Собственно сами «Белые кресты» были сформированы под Велижем [59] . В мемуарной и исследовательской литературе нет точной даты их появления. Олег Светлов писал о том, что отряд создали в августе — начале сентября, за месяц до начала операции «Тайфун» (2 октября 1941 года) ^{276} . Историк Кирилл Александров в качестве даты назвал 24 августа ^{277} . Можно сказать, что образование отряда произошло не ранее 14 июля, когда Велиж был взят частями вермахта.

59

У Светлова город ошибочно назван Велишем (Светлов О. Братство Белого Креста. С. 80).

Не все ясно и с выбором названия соединения. Светлов вспоминал: «в отличие от немецких частей, солдаты и офицеры русского добровольческого отряда носили свой символический знак на левом рукаве. Это был белый крест на черном фоне» ^{278} .

Возможно, учитывая, что его первоначальный костяк составили эмигранты, оно восходит к символике Северо-западной армии генерала от инфантерии Николая Юденича [60] . Белый крест присутствовал и в символике Балтийского ландвера, а в эмиграции — на знаках Пражского отделения РОВСа, Русского общенационального державного движения. Вероятность влияния офицерского креста Особого маньчжурского отряда или Знака беженцев (Гирин) представляется маловероятной.

60

В Северо-западной армии была принята следующая нарукавная эмблема: угол, цвета национального флага, острым концом обращенный вверх и расположенный под ним белый крест.

Впрочем, мне пока не удалось найти подтверждения, что кто-либо из известных военнослужащих «Белых крестов» ранее служил у Юденича. Вопрос остается открытым.

Также для русских добровольцев вводились погоны, идентичные Русской императорской армии ^{279} . [61]

Первоначально был сформирован отряд из 50 человек ^{280} . Командные должности в нем заняло несколько эмигрантов (из примерно 110), прибывших в 9-ю армию ^{281} . Изгнанники набирались не только из живших в Германии русских, но и из других европейских стран. Один из них, старший лейтенант Насанов, еще в 1932 году бежал из Советского Союза в Финляндию, но большинство принадлежало к первой волне ^{282} . Отношения между ними не были простыми. Вот несколько характеристик-портретов своих коллег, сделанных Ранценом во время их следования на фронт: «Борис Федорович Шишка-рев — дурак и выскочка… Одиночка. Поп расстрига, рыжий; Князь Мещерский (говорят, сволочь); Жоржик из Франции (…с моноклем); Сычев называет себя v. Sythev — мерзавец, в общем, порядочный. На фронт ехать боится, метит в штаб подальше в тыл» ^{283} . Отличались и политические взгляды коллаборантов. Если Гешвенд и Светлов надеялись на возрождение национальной России и скептически (по крайней мере, после войны) оценивали политику Гитлера («враждебное, антирусское мировоззрение»), то Ранцен вполне благожелательно относился к национал-социализму, отождествляя себя с Германией. Так, в записи после 23 ноября 1941 года он отмечал: «сегодня получили хорошие и плохие сведения. Хорошие: Клин взят нашими танками… Плохие: Удет и Мельдерс разбились» ^{284} . [62] Нельзя исключить, учитывая небольшое число эмигрантов, что кто-то из названных Ранценом лиц или же разделяющих его мировоззрение оказался в «Белых крестах».

61

Интересно, что в РННА также были введены погоны. На них вместо звездочек были перенесены знаки различия РККА с петлиц.

62

Ср. с записью без даты (после 19 октября): «Наши танки взяли Бородино».

Основной состав набирался из красноармейцев. Часть из них сразу же заняла должности младшего начальствующего состава соединения (август — сентябрь 1941 г.)^{285}. Роту возглавил Заустинский, приехавший на фронт, по одним сведениям, из Парижа, где у него был небольшой продуктовый магазин, по другим — из Германии, где он работал на одном из заводов^{286}. Ротмистру легко удалось найти общий язык с бывшими красноармейцами. Он вспоминал в интервью Николаю Брешко-Брешковскому (сыну печально знаменитой «бабушки русской революции»): «формируйте из пленных красноармейцев отряд… Вы же командир этой отдельной части. Мы верим в вас и верим вам… Я получил из лагеря пятьдесят красноармейцев… Пустые глаза, до жуткости пустые. В них и животный страх, и отупение, и забитость, и недоверие, недоверие зверенышей, не знающих ни доброго слова, ни человеческого отношения!.. Они принесли с собою все то дурное, отвратительное, чем отравляла их каторжная власть: ложь, шпионство друг за другом, воровство, жадность, боязнь сказать лишнее слово… Первое впечатление, и щемящая тоска и гнев: во что превратила жидовская сволочь этого русского парня, умного, разбитного? Во что? И я решил: попытаюсь воскресить в них русского человека… Я был мягок, сердечен и в то же время — требователен и строг. Они это поняли и оценили… Я им внушал, как детям: стыдно и нехорошо лгать, доносить друг на друга, брать чужое, быть трусом. Русский человек, да еще солдат, защитник Родины, всем должен открыто и честно смотреть в глаза. Он и надежда и опора, и защита всех женщин, детей, всех слабых… Я пробуждал в них чувство собственного достоинства… Что же вы думаете? До жути пустые, мертвые глаза стали оживать… Затеплилась мысль… Тогда я начал чтение общедоступных лекций, мною же составленных. О России: чем она была и во что ее превратила советская власть. Об ней, об этой самой власти. О религии и о Боге, о сельском хозяйстве. О рабочем вопросе. О жидомасонах. О семье. О государственном строительстве… Какую любознательность выявляла моя странная аудитория… Меня засыпали вопросами… Насильственно прибитое, убитое политруками, — жажда знания, желание думать, свободно высказываться — все это, освобожденное, хлынуло через край… Тогда только я принялся обучать их строю.

Переучивать, вернее… Воинская безграмотность их была ужасающая!.. Кроме шагистики — ничего! Но и шагистика — срам один! Да и откуда? И тело их, и бедные мозги пребывали в вечном маразме, в обалдении от непосильных потуг объять идиотски-талмудическую проповедь ненависти бородача Маркса… Еще две недели усиленной муштровки, и получились отличные солдаты. Не только строй, выправка, но и чувство и знание каждым своего “маневра”… И вот вам: казалось, невозможное возможным стало… Я отдал им свою душу, и, взамен, их души раскрылись, потянулись к моей»^{287}.

Гешвенд также подтверждал, что недавние красноармейцы любили ротмистра ^{288} .

В отечественной историографии участников этого формирования ошибочно представляют как военных переводчиков ^{289} . Возможно, подобное заблуждение было вызвано функцией рекрутировавшего их Управления делами русской эмиграции, действительно отправлявшего в армию именно переводчиков, а также тем, что создателями соединения выступили переводчики. На самом деле «Белые кресты» были подразделением, первоначально созданным для борьбы с партизанами ^{290} . В дальнейшем они стали батальоном в составе 18-го полка 6-й пехотной дивизии вермахта ^{291} . [63] Батальон продолжал заниматься контрпартизанской борьбой, а в дальнейшем выступал и как обычное полевое соединение.

63

Сергей Чуев ошибочно включил ее в состав 1-й пехотной дивизии. Чуев С. Власовцы — пасынки Третьего рейха. С. 48. В реальности, 1-я пехотная дивизия находилась в составе 18-й армии.

Непосредственной причиной создания отряда коллаборантов была активность выходящих из окружения красноармейцев и появление первых партизанских отрядов. Так, Векманн «в первые недели войны с Советами… был глубоко возмущен, что плен избежавшие красноармейцы по-партизански скрываются и стреляют в спину немецких солдат, и говорил: “Они же воюют не шпагой, не рапирой, а булавой!”»^{292}. На самого Векманна было совершено покушение в Сычевке. В качестве акции возмездия нацисты казнили около 20 человек^{293}. Слова Векманна подтверждал и Ранцен. В записи от 8 августа 1941 года он писал: «во всех лесах и тылу у нас партизаны»^{294}.

Следует отметить, что нежелание капитулировать было характерно и для других участков фронта. Названный теоретиком танковой войны Гейнцем Гудерианом «самым лучшим оперативным умом» вермахта, Эрих фон Манштейн вспоминал: «Уже в этот первый день нам пришлось познакомиться с теми методами, которыми велась война с советской стороны… часто случалось, что советские солдаты поднимали руки, чтобы показать, что они сдаются в плен, а после того, как наши пехотинцы подходили к ним, они вновь прибегали к оружию; или раненый симулировал смерть, а потом с тыла стрелял в наших солдат»^{295}.