По обе стороны правды. Власовское движение и отечественная коллаборация
Шрифт:
В целом же развитие частного хозяйства быстро дало положительные плоды. Если в октябре 1942 года на базаре в Локте торговля еще оставалась почти полностью меновая, что была вынуждена признать и официальная печать{536}, то спустя месяц она уже стала денежной{537}. Хотя, порядок, по утверждению Романа Редлиха, «был наш родной — советский»{538}.
Также мораль Локтя подрывалась и просачивающейся информацией о поражениях вермахта и все возрастающим движением Сопротивления. В лучших советских традициях, администрация Каминского боролась с ними поэтическими фельетонами:
Отдохнули б вы, подружки, Было время поболтать: Четверть века вы трудились По заказу «выступать». Врали вы, что было силы; Надрывались болтовней… Но… надежды обманули — Пролетели стороной. Миновала ваша слава. Не вернутся «ваши»… нет! Дуновенье жизни новой Заметет их волчий след {539} .В историографии и мемуарной литературе устоялось мнение, что Локотский
110
Последнее утверждение особенно удивляет, если учесть, что Стеенберг в годы войны был сотрудником абвергруппы-107, дислоцировавшейся в Брасовском районе (Жуков Д., Ковтун И. 29-я гренадерская дивизия СС «Каминский». С. 17).
111
По мнению германского командования, коллаборанты заменяли одну дивизию (Даллин А. Бригада Каминского. С. 36). Очевидно, с учетом использования каминцев в контрпартизанской борьбе, имелась в виду охранная дивизия.
На раннем этапе, в период руководства округа Воскобойником, коллаборантам удалось провести несколько превентивных операций. Как правило, при помощи создания ложных партизанских отрядов полицейские нейтрализовывали части лесных солдат и выявляли сочувствовавших им в деревнях и селах. Немцы отмечали, что «в тактике РОНА в партизанской войне помимо прочего были одиночные бойцы или маленькие группы в занятом партизанами лесу. Эти псевдопартизаны устанавливали связь с партизанскими отрядами, чтобы разведать лагерь, места высадки десанта, планы, брать в плен партизанских курьеров, посты и дозоры. Часто человек от Каминского в течение дня и ночи ждал у маленького костерка посреди леса, пока к нему присоединялся партизан с целью дальнейшей разведки, он его брал в плен или, в крайнем случае, убивал» {543} . Одновременно Воскобойником была предпринята попытка переманить на свою сторону часть сил Сопротивления (см. Приложение 3). Казалось бы, слова приказа обер-бургомистра о том, что в случае сдачи, «опасность может грозить только самым злонамеренным представителям партийного и советского аппарата», перечеркивают весь смысл данного обращения. Однако по справедливому замечанию историка Игоря Ермолова, «приказ был рассчитан в основном на примкнувших к партизанам красноармейцев из Брянского котла… [112] а также ушедших в леса мирных жителей». И действительно, обращение возымело действие. Есть версия, что именно массовое дезертирство народных мстителей подтолкнуло руководство партизан к решению спланировать операцию по уничтожению локотской администрации, в ходе проведения которой и погиб Воскобойник {544} .
112
В ходе разгрома Брянского фронта (30 сентября — 17 октября) было захвачено в плен около 650 000 солдат и офицеров Красной армии (Дугас И., Черон Ф. Вычеркнутые из памяти. С. 79–80). В состав РОНА вошли в основном бывшие военнослужащие 3-й и 13-й армии (Жуков Д., Ковтун И. 29-я гренадерская дивизия СС «Каминский». С. 8).
8 января 1942 года лесными солдатами после успешных разведывательных действий был убит Константин Воскобойник {545} . Несколько отрядов партизан под командованием Александра Сабурова и Захара Богатыря ворвались в Локоть. Несмотря на то что атакующие дошли до центральной части города (в частности, блокировали здание лесохозяйственного техникума, где располагался штаб коллаборантов), бойцам РОНА удалось остановить наступление, а после получения подкреплений очистить территорию Локтя. Однако в ходе боя пулеметной очередью был смертельно ранен глава администрации и главный «викинг» народной социалистической партии России. Всего погибло 54 коллаборанта и немецких военнослужащих, хотя официально было сказано лишь о 7 убитых. Впрочем, и партизаны, чьи потери, по мнению ряда историков, составили порядка 150–200 человек, так же занизили их, объявив о 4 погибших и 15 раненых {546} . [113]
113
Офицер РОНА ошибочно утверждал, что общее число атаковавших партизан составило примерно 200 человек. HPSSS, 321.
В целом удачные контрпартизанские операции и привели к тому, что немцы расширили территорию, контролируемую Каминским, о чем было издан соответствующий приказ командующего 2-й танковой армией генерал-полковника Рудольфа Шмидта, сменившего Гудериана (см. Приложение 4). Возможно, это решение было самостоятельным, без согласования со ставкой{547}. Увеличение района самоуправления повлекло военную реформу. На раннем этапе армия, а точнее еще полиция, формировалась на добровольческой основе. В начале октября народная стража (Volkswehr), как она значилась в немецких документах, включала в себя лишь 18 человек (по другим источникам, 12), но уже к 16 октября численность полиции достигла 200 бойцов, а в феврале следующего года 1200. Из их числа было сформировано три батальона. К марту «народных стражников» стало 1650, а количество батальонов возросло до четырех{548}. Однако с увеличением размеров округа (численность населения превысила 500 000 человек) добровольцы-полицейские уже могли не справляться со своими функциями. Поэтому в феврале 1942 года была официально учреждена Русская освободительная народная армия, а весной того же года Каминский начал переходить к принудительной мобилизации (приказ № 154 от 28 мая 1942 г.). Призыву подлежали мужчины 1922–1925 годов рождения. Уклоняющиеся осуждались по законам военного времени. Также применялся институт заложников из состава семей дезертиров, выселение из домов и иные репрессии{549}. К
июлю 1942 года число военнослужащих выросло до 5000 бойцов, а к декабрю до 8000{550}. Осенью того же года был сформирован бронедивизион из 7 танков, 3 бронеавтомобилей и 2 танкеток{551}.В данном контексте интересны противоречия, содержащиеся в партизанских сводках. С одной стороны, их авторы стремились максимально занизить количество коллаборантов. С другой — увеличить число каминцев, перешедших на сторону сил Сопротивления. Так, например, в марте 1942 года партизаны сообщали на «большую землю», что РОНА насчитывает всего 200 бойцов, а в феврале следующего года утверждали, что только из Севского и Брасовского районов около 800 коллаборантов добровольно сдались народным мстителям. Приведший эту статистику Игорь Ермолов считал, что подобный двойной подход был обусловлен тем, что партизанские отряды возглавлялись сотрудниками местного НКВД, которые, в силу занимаемых должностей, отвечали за политические настроения населения до оккупации{552}. И действительно, в докладной записке брянского штаба партизанского движения от 17 июля 1943 года о «Контрреволюционных политических организациях в оккупированных районах» отмечалось, что хотя изначально «была предопределена обстановкой, сложившейся еще до начала фашистской оккупации», когда еще «в первые годы революции население района, в основном бедняцкое, со значительным числом неграмотных, находилось всецело под влиянием кулачества… В годы сталинских пятилеток район очистился от основной массы кулачества». Однако «в первые же месяцы Отечественной войны в Комарический, а особенно Брасовский районы вернулись несколько десятков раскулаченных и ссыльных». Очевидно, по мнению партизан, именно они и способствовали созданию «политического центра контрреволюции», каковым стал Локоть{553}.
В отличие от Воскобойника, Каминский занял по отношению к партизанам более жесткую позицию. С целью нейтрализации активности лесных солдат администрацией декларировался террор. Из этой политики не делалось секрета. В приказе № 132 от 8 мая 1942 года обер-бургомистр заявлял, «что на их (партизан. — А. М.) террор, экзекуции и грабежи мы ответим удесятеренным террором, всей силой и мощью нашего огня и будем его применять до тех пор, пока на территории Локотского уезда не останется ни единого бандита»{554}. Тема террора была продолжена и уточнена в следующем году в приказе № 22. Он, в частности, предписывал насильственно депортировать семьи партизан Дмитровского, Дмитриевского и Михайловского районов в Навлинский район «со всем принадлежащим им имуществом». При этом «реквизируется имущество только у семей, добровольно ушедших в бандиты; если вся семья является бандитской (2–4 члена семьи в бандитах) и у скрытых агентов бандитов»{555}. Тем самым террор распространялся и по отношению к мирным жителям. Одновременно ограничивалась и свобода перемещения гражданских лиц, не связанных с движением Сопротивления. Приказ № 51 запрещал «всякое хождение в лес отдельных личностей независимо от причин. В случае необходимости выхода в лес, как-то: пилка и заготовка лесоматериала и дров, поиски пропавших животных, — разрешаю выход в лес только в организованном порядке, с обязательным сопровождением полицейских. Всякое самостоятельное хождение в лес будет рассматриваться как связь с партизанами и караться по закону военного времени»{556}. Использовалась и советская терминология. Население призывалось проявлять «бдительность и инициативу в раскрытии врагов народа»{557}. Поэтому неудивительно, что, по мнению некоторых немецких офицеров, часть населения поддерживала Каминского из страха{558}.
К другим методам, нарушающим обычаи войны, следует отнести ультиматум локотского окружного самоуправления от 6 февраля 1943 года к бойцам Сопротивления, согласно которому за каждого убитого солдата или старосту будет расстреляно 20 партизан-заложников, а за офицера или ответственного работника — 50{559}. После того как 18 февраля было совершено неудачное покушение на заместителя обер-бургомистра Степана Мосина, власти казнили 40 заложников-партизан{560}.
Сам Бронислав Каминский признавался члену НТСНП Владимиру Кашникову, который под видом сотрудника Зондерштаба («официальная версия») прибыл к нему, что «вовсе не намерен привлекать партизан на свою сторону… а просто хочет их истреблять»{561}. Слова Кашникова подтверждает и Роман Редлих, писавший, что с партизанами обер-бургомистр «расправлялся жестоко. Со взятыми в плен обращались так же, как и в соответствующих органах у нас. Да и ребята-допросчики были из этих же органов, перешедшие на его сторону. Напряжение росло»{562}. Естественно, допускавшие возможность прекратить борьбу и даже примкнуть к коллаборантам партизаны более склонялись к Власову, чем к Каминскому. «Ну, к этой сволочи мы и подавно не пойдем» — заявил Кашникову командир партизан Кислов{563}. Важно учесть, что аналогичным образом поступали и некоторые военнослужащие РОНА. Власовец Сигизмунд Дичбалис вспоминал, что в антипартизанском отряде (675-й остбатальон) капитана Алексея Феофанова, действовавшего на северо-западе и позже вошедшего в состав ВС КОНР, вместе с ним служил «55-летний казак-офицер из группы Каминского… Этот офицер всегда водил отряд на задания и о нем говорили, что он бесстрашен под пулями и ненавидит красных»{564}.
Хотя какой-то постоянный процент перебежчиков к каминцам в дальнейшем все же сохранялся. И в ряде случаев он бывал довольно высоким. Так, например, в течение недели с 19 по 27 июня 1942 года только в Суземском районе дезертировало 427 партизан. Из них 65 человек выразило желание вступить в части обер-бургомистра.
Думается, что контрпартизанская борьба каминцев была не менее болезненна для гражданского населения, чем аналогичные акции немецкой оккупационной администрации, также активно использовавшей институт заложников.
Одновременно такие действия РОНА также оказывались недостаточно эффективны. Последнее было обусловлено тем, что руководство бригады допускало нарушение обычаев войны, а ее бойцы, как и германские военнослужащие, оставались неподсудны при совершении преступлений против партизан, их родственников или гражданских лиц, просто заподозренных в сотрудничестве с противником. Подобные преступления a priori действовали разлагающе и снижали боеспособность.
Насколько эффективными были собственно контрпартизанские действия после гибели Воскобойника? Важно учитывать, что Каминский периодически вынужден был просить помощь у своих немецких союзников. И это неудивительно. Его бригада состояла из бывших советских военнослужащих и копировала структуру довоенной РККА, объективно не подготовленной к участию в «малой» войне. Позднее в ней даже был введен институт политработников (приказ № 43 от 16 мая 1944 года) [114] и создан политотдел при штабе бригады, который возглавил капитан П. Бокшанский {565} . Одним из немногих элементов, позаимствованных из системы германских вооруженных сил, был институт hiwi {566} .
114
De jure действовал с весны 1943 г. на ротном уровне (Дробязко С. Локотский автономный округ и Русская освободительная народная армия. С. 191).