По обрывистому пути
Шрифт:
— Вот видите! Видите! — воскликнул Фотин-отец, сидевший в углу гостиной, он поднялся с кресла и подошел к этой мужской группе. — Вот вам к тому же спору об интеллигенции! Студенчество — молодая интеллигенция, и она возбуждает движение всей страны. Ведь так получается?
— Heт, папа, так, да не так! — воскликнул Вася. — Это вопрос о рабочем классе, это рабочий готов поддержать всякий протест против гнета.
— Позвольте вам доложить, я рабочего знаю не понаслышке. Если желаете, раньше я с ними вместе работал, а теперь по-чиновничьи дело имею с рабочим классом и уверяю вас, что рабочий еще далек от сознания своих интересов. Далек! Он сам ничего не может. Да, просто не может от голода,
К мужчинам подошла Фрида.
— Что же вы не танцуете, господа? — спросила она.
— А вот интересно, Фрида Борисовна, как вы расцениваете интеллигенцию? — спросил ее вдруг Горелов.
— Наше девичье дело — думать совсем о другом, — лукаво отвечала она.
— О чем же? — спросил Горелов.
— Господи! О замужестве! — засмеялась Фрида. — Люди сегодня гадают, а вы опять затеваете диспут! Виктор — Сергеевич, идемте же танцевать! — нетерпеливо поощрила она.
— Вы заскучали от наших споров? — спросил Рощин, уже приготовившись к вальсу с Фридой.
— Споры с Гореловым вряд ли полезны, — ответила Фрида вполголоса.
— Прошу всех к столу, господа. Пора! — пригласила Анемаиса Адамовна. — Доктор, позовите погромче, — попросила она.
— Господа! — заглушая музыку и разговоры, взревел Баграмов. — По беспроволочному телеграфу Попова нам только что сообщили, что Новый век вступил в соседнюю губернию и приближается к нам со скоростью вращения планеты. Осталось двадцать минут, — доктор поднял и всем показал часы. — Встреча Нового, века произойдет в соседней комнате за столом, куда он и прибудет в назначенный срок. Прошу кавалеров приглашать своих дам к столу!
Двери в столовую распахнулись. Сверкнула огнями зажженная елка, заблистал на столе хрусталь, Федя грянул бравурный туш на рояле.
Среди шумного оживления никто не слыхал, что у подъезда остановились запряженные парой сани, и только Витя выскочил на звонок отпереть.
И пока хозяйка настойчиво приглашала занимать места за столом, а гости слегка замялись, мысленно прикидывая выбор соседства, раздались один за другим два выстрела и дождь конфетти посыпался всем на плечи и прически. Рядом с Витей в дверях, с такой же, как у Вити, разряженной «бомбой» в руке, стоял коренастый, бритый, причесанный на косой пробор, светловолосый, румяный крепыш во фраке с белою хризантемою в петлице. Он так же, как Витя, радостно и непосредственно хохотал над произведенным ими эффектом.
— Мое почтение просвещенному обществу! С наступающим Новым веком, месье, медам! Леди я джентльмены! Мой нижайший поклон прекрасной хозяйке! — выпалил он с порога и, подойдя к Анемаисе Адамовне, с непринужденной ловкостью склонился к ее руке.
— Господа, кто не знаком, рекомендую Митрофана Прокофьича Саламатина, — сказала расцветшая от удовольствия хозяйка.
— Капиталистического повесу, опору отечества, миллионщика-буржуя, — подхватил Костя, обрадованный прибытием своего многократного собутыльника.
— Костя! Грубо! — упрекнул Саламатин. — Ведь можно сказать: «Вольного романтического коммерсанта!»
Митрофан Прокофьевич Саламатин, похожий бритым лицом на артиста, за столом оказался между Натальей Федотовной Зотовой и Симочкой Фотиной.
— Разрешите презентовать, — обратился он к Зотовой, подавая ей украшенную котильонную звездочку. — Это будет орденом деда-мороза! И вам, — обратился он к Симочке, достав
из жилетного кармана вторую такую же хрупкую нарядную игрушку.— А где же сам дед-мороз? Это вы? — спросила Сима, покраснев от собственной смелости.
— Я хотел бы быть дедом-морозом и сделать своей специальностью украшение жизни, — шутя, ответил Саламатин.
— Д…для чего уже открыл иг…грушечный маг…газинна Успенской улице… «Ук…крашение жизни! П…па-а сходной цене украшение жизни!» — дразнил Саламатина Костя, подражая крику разносчика.
— Внимание, господа, внимание! Приготовьте бокалы! — гулким голосом возгласил доктор, срывая проволоку с серебряной головки шампанского.
Федя Рощин и Аркадий Гаврилович Горелов в разных концах стола с поспешностью делали то же. Взгляды собравшихся перебегали со стрелки стенных часов на медленно движущиеся пробки шампанского, а Виктор Сергеевич, поигрывая голосом, произносил:
— Итак, господа, мы вступаем в новый век человечества, в столетие подлинно демократического космополитизма, когда упадут рубежи государств и свободные народы братски протянут руки друг другу… С наступающим Новым годом, с Новым веком!
Приветственные восклицания, заглушая бой часов, сплетались и сталкивались в общем шуме, усиленном отчаянным, восторженно-тревожным лаем коростелевского пуделя.
Витя Рощин в эту минуту появился под елкой в белом костюмчике, в красном фригийском колпаке, с огромным мечом у пояса и с букетом роз. На груди его красовалось римскими цифрами «XX».
— Слушайте, слушайте! — призвал всех ко вниманию Виктор Сергеевич.
— Все оглянулись на хорошенького, будто с картинки, мальчишку.
Я меч поднять пока еще не в силах,Но верь мне, угнетенный человек,Что кровь моя вскипает в юных жилах,И грозным будет ваш Двадцатый век! —с детским пафосом прочитал Витя.
— Шампанского новому молодому веку! Шампанского грозному ребенку! — весело выкрикнул Саламатин. Он выскочил из-за стола и подошел к Вите с бокалом.
Со страхом на тебя гляжу я,Наш юный век, младой нахал!От трепещущего буржуяПрими сей радостный бокал! —ловко сымпровизировал Саламатин, подавая шампанское Вите.
— Не «трепещущий», а «трепещущий», — серьезно поправил Витя, под общий хохот и аплодисменты.
— Буржуйский экспромт экспорчен! — язвительно заключил Костя.
— Константировал Константин! — дурачась подхватил Федя Рощин.
Все оживленно и пустозвонски болтали.
Душою компании быстро стал Саламатин. Он привлекал общее внимание и своим действительно незаурядным богатством, которое делало его одним из виднейших людей города, а также своей образованностью, находчивой живостью, воспитанностью иприятной, несколько нарочито артистической внешностью мужественного тридцатилетнего денди… Глядя на него, Анемаиса Адамовна удовлетворенно думала, что он с охотой был бы принят в доме губернатора и у прокурора, ему были бы рады в доме управляющего банком и среди «отцов города». Но, избрав их, интеллигентское общество, он словно отмежевался от местных бюрократов, как и от денежных воротил, мукомолов, фуражных лабазников, шорных и скобяных торговцев. И он был ее, Анемаисы Адамовны, собственным гостем. Это она, познакомившись с ним через Горелова на концерте, пригласила его бывать в доме, а при рассылке приглашений на встречу Нового года настояла, чтобы Виктор Сергеевич послал и ему пригласительное письмо.