По ошибке
Шрифт:
***
«Даже у самой крепкой стены есть слабое место».
Горячие стенки пластикового стакана обжигали ладони, но Люси не обращала на это внимания, отпивая терпкий напиток. На белом листе Word’а была начатая статья. Несколько слов, пришедших в ее голову прямо сейчас, когда она наблюдала за сидящими поодаль Леви и Гажилом, которые устроились на кислотно-зеленом пуфе с iPad’ом в руках и открытым сайтом «Тысяча и одно имя для вашей малютки». На Леви было до смешного большое платье, которое делало ее похожей на миниатюрную фарфоровую куклу со всеми этими бантиками
Хартфилия поправила очки и сделала еще один короткий глоток.
«В большом городе вроде Нью-Йорка самая большая слабость в ваших стенах - одиночество».
– Ты же шутишь? – рассмеялась Леви, толкнув мужа под бок. – Мы не назовем дочь Робби!
– А почему бы и нет? Крутое же имя!
Леви усмехнулась.
– Не выкручивайся, Рэдфокс, я прекрасно знаю, что под этим скрывается, и я не назову дочь уменьшительно ласкательным от имени солиста «Led Zeppelin»*. Это даже хуже той идеи, назвать ее Тыковкой!
Мужчина насупился, положив голову на плечо жены.
– Но все твои Эллис, Мари и Трейси – банальны. Она должна выделяться.
«Даже не находясь на необитаемом острове, а стоя посреди людного Таймс-сквер, вы можете почувствовать себя одиноким.
Одиночество – не количество окружающих вас людей. Одиночество – отсутствие понимающих».
– Трейси звали маму в «Как я встретил вашу маму»**. Тебе же нравился этот сериал? – улыбнулась Леви, чмокнув Гажила в колючую щеку.
– Сериал супер, никто не спорит. Но я не буду называть дочь в честь кого-то! Она должна быть такой единственной.
– А как же Робби?
– Роберт Плант – исключение! – воскликнул мужчина.
Леви рассмеялась.
– Окей, но то, что ты хочешь индивидуальное имя для нашего ребенка, еще не значит, что ее стоит называть в честь овоща, характеризующего день ее зачатия? – воскликнула девушка.
– А что такого? – мягко улыбнулся мужчина, медленно потершись кончиком носа о нос жены и выдохнув в самые губы.
– После того Хэллоуина наша жизнь уже никогда не будет прежней. У нас появится наша Тыковка.
Гажил склонился над женой, вовлекая ее в нежный, трепетный поцелуй.
«Одиночество разъедает душу, и, порой, даже самые близкие люди не смогут увидеть, что с вами что-то происходит. Иногда они настолько ослеплены счастьем, что в их головах автоматически появляется уверенность и в счастье других».
– Хорошо, - прошептала Леви, проведя кончиками пальцев по колючей щеке мужа. – Робби так Робби.
– Ваша дочь вас возненавидит, - хмыкнула Люси, делая еще один глоток уже остывшего кофе. Горький привкус неприятным осадком остался на языке.
– Я умею убеждать, - прошептал Гажил, словно и не услышав комментарий
журналистки.Хартфилия горько усмехнулась.
«И даже когда одиночество стало верным другом, так хочется почувствовать себя нужной и желанной, ощутить чужое тепло и вспомнить давно забытое чувство защищенности».
Именно поэтому она обхватила плечи Нацу, запустив руку в розовые пряди, а не оттолкнула его. Именно поэтому сумочка из ее рук выскользнула, а губы ответили на требовательный поцелуй. Именно поэтому, из-за разъедающего душу одиночества, которое одарило ее своими крепкими объятьями, она стояла здесь, в Центральном парке, чувствуя, как чужие теплые ладони держат ее талию и шершавый язык исследует кромку ее зубов.
Люси провела рукой по оголенной шее Нацу, с трудом оторвавшись от желанных губ. Их глубокое дыхание смешалось. Люси сжала в руках ворот кожаной куртки парня, опустив взгляд и попытавшись привести в порядок сбившееся со своего ритма сердце. Мысли в голове смешались, образуя склизкую субстанцию, но Нацу, кажется, это не волновало. Он сильнее прижал ее к себе, столкнувшись лбами, и медленно, словно стараясь не спугнуть маленького олененка, коснулся ее подбородка. Взгляд Люси встретился с ним.
Кислород решил покинуть легкие.
– Так, - улыбнулась Хартфилия, положив руки на грудь Нацу, останавливая напор парня, - мы должны остановиться.
– Почему? – выдохнул он, придвинувшись ближе, и даже баррикада из вытянутых рук не могла помешать ему.
– Потому что нам, наверное, стоит…
Дальнейшие слова Люси потонули в новом поцелуе. Не мягком и не нежном. Напористом, страстном, нуждающемся. Хватка Нацу усилилась до боли в мышцах, губы с силой сминали ее, проталкиваясь языком внутрь, и на какое-то время Люси позволила себе утонуть в этих ощущениях. В крепких объятьях и вкусе терпкого амаретто на кончике языка, в жаре чужого тела и аромате дорогого парфюма. Раствориться в мыслях, в движениях… в Нацу.
Люси улыбнулась сквозь поцелуй. Одиночество ослабляло свою хватку, и небывалое чувство чужого
Казалось, что они оба были опьянены, хотя никто из них не пил. Они громко смеялись, не обращая никакого внимания на косящихся на них прохожих. Люси подхватила лежащую на асфальте сумочку, а Нацу с мягкой улыбкой притянул ее к себе, словно не мог прожить ни минуты без чувства мягких губ девушки. В такси, полностью пропахшем неприятным запахом дешевых сигарет, Люси аккуратно вытирала из уголков губ Нацу алые разводы ее помады, и она боялась представить, во что превратился ее макияж. Но парня это, кажется, не смущало. Он вновь и вновь посасывал ее губы, запуская пальцы в идеальную укладку, и поцелуи его были похожи на жадные глотки разморенного жарой путника.
И невольно в голове поселилась настойчиво стучащая мысль, что что-то здесь было не так. Неправильно. Что-то, что она не учла.
Мередит не повела бровью, когда они ворвались в холл дома запыхавшиеся, с растрепанными волосами, шальными взглядами и размазанной по лицам помадой. Не отпуская руки Люси, Нацу широко улыбнулся консьержке и без слов потащил девушку в сторону лифта.
Он тут же припер ее к зеркальной стене, склонившись над оголенной шеей. Шарфик, любимый и дорогой сердцу, скользил между его пальцев, в то время как Нацу мокро втягивал кожу на ее шее, наверняка, оставляя свои метки. Люси безвольно стонала, впиваясь алыми ногтями в кожаную куртку, уже рисуя у себя в голове, как она этими самыми ногтями впивается в обнаженную спину Нацу.