… по прозвищу Кобра
Шрифт:
Ох и занятный же народ, эти божедомы! И народ ли они, вообще? Все, как один — огромного роста, с длинными как у обезьян руками, всегда в аккуратных чёрных сюртуках, неулыбчивые, молчаливые, с лошадиными лицами и в одинаковых чёрных котелках на голове. На своих чёрных катафалках, влекомых быстрыми вороными конями, они въезжают во двор к усопшему, чуть не раньше, чем домашние поймут, в чём дело. Прямо, такие, Ангелы смерти! Многие так и ориентируются… только завидя в своём дворе божедома, начинают плакать и посылают за причтиком. Как божедомы чувствуют и мгновенно реагируют на чужую смерть
За похороны всех убиенных мною четырёхсот свитских, божедомам заплатил владетельный князь Золотой Окумы. По факту представления счёта! В этом мире никому и в голову не придёт не верить или обмануть божедома. Никто, ведь, не знает, кто они и откуда. Где они живут? Какой породы и где пасутся их вороные кони? Как их зовут, наконец? Божедомы, и всё!
Я представил, как большой орел или ворон, висящий высоко в небе в поисках дохлятины, вдруг камнем падает во двор к только что усопшему, мгновенно обернувшись там огромным божедомом со своим катафалком и упряжкой. Хм-м, как версия, пойдёт…. Но, получается, божедомы чувствуют и смерть и деньги? Так, когда нас убили и сожгли свитские… ко мне же никто из божедомов не приехал… денег-то у меня тогда не было заплатить им за похороны. Пришлось, самому копать могилы…
Окума Рыбаков
Дождь стеной. Сильный ветер нагнал волну! К счастью, отмены рейса грузового парома нет. С короткой береговой разведки, весь мокрый, прибегает мой возничий Речи:
— Повезло! Очереди нет и паром сейчас на этом берегу, прямо с ходу заезжаем…
Действительно, повезло, заезжаем. Можно сказать, самыми крайними, закрытая аппарель даже слегка прижала торец фургона, но это ничего… в тесноте, да не в обиде. Потерпеть всего-то, часа три-четыре. Перед нами, море возов и карет. Стоят впритык, от борта до борта. Никто своих возов и лошадей не бросает. Это пассажирам можно на третью палубу, пусть там поразвлекаются. А здесь, все люди серьёзные — возчики, хуторяне, негоцианты. Им не до веселья, кони хотя и послушные, но в такой тесноте, могут и взбрыкнуть.
О-о-о! Давно не виделись… Вижу, над толпою хуторян-возчиков увлечённо работают мелкие энергетические упырьки — прилипалы, москиты и барабашки… И откуда они взялись-то здесь, вроде не рынок? Действительно, давно уже их не встречал. Ладно, это больше не моё дело… К моим не пристают и фиг с ними… Пусть!
Тронулись! Я стою на третьей палубе парома. Какая вокруг красота… широченная чистая река несёт свои воды в Океан…. Крутая волна… Красавец-паром, медленно, но верно, не поднимая парусов, скользит по канату… уже скоро он причалит к тому берегу и мы поедем дальше. Свежий ветер рвёт одежду… так бы стоял и стоял, любуясь на большую воду и наслаждаясь рёвом солёного ветра…
И вдруг…
Со страшным грохотом лопается туго натянутый канат между береговыми быками… Паром сотрясает мощный и резкий удар! Трещит обшивка первой палубы, паром наклоняется на левый борт и принимает в трюм речную воду. Часть возов, повозок и карет скатывается к левому борту и через проломы в обшивке выпадает за борт. Вместе с людьми! Слышатся их жуткие крики. Им уже не спастись! Ржание лошадей, идущих под воду вместе с тяжелыми повозками. Предсмертное тоскливое мычание буйволов… Пассажиры третьей, верхней палубы, горохом сыпются за борт. Их никто не спасает, ибо, некому, команда тоже уже за бортом. Всё смешалось и это очень страшно!
А раненый и скособоченный паром разворачивается на стремнине и его уже несёт в Океан.
Глава 23. Морские спасительницы
Не
передать, что творится на тонущем в Океане пароме… Мощным прибрежным течением его уже отнесло довольно далеко от устья Реки на восток. Берег ещё угадывается в дымке, но уже нечётко. Кругом, завеса дождя. Но, многие здесь ещё помнят ту жуткую океанскую тварь, когда-то выброшенную штормом на берег в Красной Окуме, и из-за грязной магии которой «на смерть», потом умерла вся свита владетельного князя, стоявшая в оцеплении.«Выходит, я был не первый, кто уничтожил в Красной Окуме всю княжескую свиту…», — проносится у меня в голове. С чего, вдруг?!
Ведь, именно в связи с тем давним происшествием, был и введён строжайший запрет населению Союза подходить ближе, чем на 100 метров к берегу Океана. Именно поэтому, в Союзе и нет мореплавания и морского рыболовства…
А сейчас… что же делать этим несчастным людям, попавшим в такой жуткий переплёт…. Этого не знает никто! И я в их числе. От криков и чужих мыслей, моя голова просто раскалывается. И если от криков ещё можно спастись, просто заткнув уши, то от чужих мыслей спасения нет. Просто, какофония!
Нам, если можно так сказать, ещё повезло… Аппарель парома, поднимаясь перед отплытием, зажала левый буфер нашего фургона и тот теперь стоит, как прикованный к ней. Кривовато, но стоит. Пока, стоит….
Ужики у себя в домике… барич Заи тихо молится в магазине… а возчик Речи… ох, как не нравятся мне его мысли:
«Нужно пристрелить буйволов, чтобы не мучались… А после, самому… Как же я буду жить без буйволов… Больше часа они, бедненькие, в упряжке не простоят, рванут… и людей погубят и сами погибнут!»
На палубу лучше не смотреть… Полный клинч и безнадёга! Вой стоит такой, что отдельных криков я уже и не слышу… Хоть, ложись и умирай!
«А что, хорошая мысль… лягу и спокойно умру, чего уже дёргаться… и никакая магия мне уже не поможет', — думаю я и запрыгиваю в фургон — Да, нужно просто ложиться в койку и умирать».
В фургоне значительно тише, чем снаружи. Страшный человеческий вой в сотни глоток уходит на второй план. И на пределе восприятия сознания слышу странные слова с характерным произношением шипящих:
«Свиссти! Ссвиссти, Кобра, не сспи! Здессь, нашши, сспассут!»
Ох, да это же ужики мне маячат из своего домика! А я, с этой суматохой, совсем забыл про них… А они, вон, глазками на меня сверкают возмущённо… И правильно, сверкают!
И вдруг…
Я уже всё понимаю! И рву из фургона, помогая себе магией… по головам… по спинам… по крышам карет…. Уже совсем не обращая внимания на вой и стенания сотен обречённых людей. Мгновенно перебежав таким образом всю грузовую палубу, по трапу ныряю на первую палубу и высовываюсь в разбитый иллюминатор. Поверхность Океана прямо передо мною. В лицо летят солёные брызги.
«Это Эколе простительно… ему 14 лет, и он не ходил на лекции про морских змей в московский Зоологический музей, просто, по причине отсутствия в этом мире такового! Но, ты то, старый дурак, ходил… и должен был запомнить, что их почти 200!», — рявкаю я сам на себя, подношу к губам и дую в змеиный подвес-свисточек, — Почти 200 видов морских змей из всех существующих 3600 видов описано в научной литературе'.
И тут же, прямо передо мною, из волны высовывается прелестная жёлто-коричневая головка небольшой морской змеи диковиной раскраски — верх тела у неё тёмно-бурый, низ — светло-жёлтый, а хвост, похожий на весло — леопардовый, светлый с крупными тёмными пятнами.