По Рождестве Христовом

Этот дальновидный предприниматель был также автором значительного духовного труда. Он первым определил, согласно рекомендациям святого Василия Кесарийского, правила общинной жизни, уже тогда настаивая на том, о чем старец Иосиф позже будет неустанно твердить в своих письмах: правильное функционирование монастыря зиждется на подчинении монахов своему игумену. Афанасий поощрял пост, слезы, но не одобрял, чтобы иноки сами на себя налагали телесные наказания.

Что еще можно о нем сказать? Что он родился в Трапезунде, при крещении получил имя Авраамия и что ему нравилось ребенком играть в отшельника? Что одно время он занимался переписыванием церковных текстов своим прекрасным почерком? Что умер в 1001 году, упав с лестницы? Что его труп кровоточил три дня подряд? Что через некоторое время после своей смерти он явился художнику, который писал его прижизненный портрет, и попросил закончить?

Великая Лавра быстро приобретает известность как на Востоке, так и на Западе. На полуостров прибывают монахи из Италии и Армении. Строят новые монастыри, организованные согласно принципам Афанасия, не менее внушительные, чем его собственный, и уже не только грекоязычные. Иверский монастырь финансируется богатой семьей из Иверии, как тогда называлась Грузия. Чуть позже болгарские, сербские, русские монахи заселят монастыри Зографу, Хиландар и Святого Пантелеймона. Во время раскола Церквей в 1054 году Афон уже осенен ореолом религиозной столицы. Историк Николас Своронос отмечает, что византийские императоры благоприятствовали созданию такого центра, чтобы упрочить свое положение на Балканах. Теряя территории на востоке, Византия пыталась приобрести их на западе.

«Своей притягательностью, — пишет другой историк, француз Жак Бомпэр, — Святая Гора обязана тому факту, что она переносит нас в другое время, в XIII или XIV век». Это хорошие века для монахов, они продолжают процветать, несмотря на ежегодные налеты турецких пиратов и вопреки злодейским грабежам крестоносцев и каталонцев в начале XIII и XIV вв. соответственно. Как можно догадаться, их ярость против Папы только растет: большинство решительно противится унии православных и католиков, предложенной императором Михаилом Палеологом и поддержанной Лионским собором в 1274 году. Землетрясение, разрушившее прозападный монастырь Ксиропотам, они приписывают Божьему гневу.

Завоевание Византии турками-османами в XV веке потрясло жизнь горы Афон гораздо меньше, чем можно было бы подумать. Монахов никто не принуждает присягать на верность новой империи, они сохраняют при ней и свою автономию, и весьма значительную собственность. Великая Лавра владеет пятью тысячами гектаров земли, монастырю Ксиропотам частично принадлежит остров Наксос, монастырю Ватопед — Тасос и Лемнос. Ватопед располагает также внушительным торговым флотом с базой в Константинополе. Правда, Афон теряет привычные субсидии и вынужден платить гораздо более тяжелые налоги, чем в прошлом. Так что для Святой Горы это относительно трудный период, который закончится лишь в 1912 году, при освобождении Северной Греции греческой армией. Я узнаю, что монахи разъезжали по Балканам и собирали средства, выставляя частицы Истинного Креста. Обнаруживаю также, что они отказывались принять халкидийских крестьян, искавших на Афоне укрытия от турецких преследований. Два главных представителя философии Просвещения в Греции, Неофитос Дукас и Антимос Газис, которые приняли значительное участие в восстании 1821 года, говорят об афонитах в довольно хлестких выражениях: первый называет их бездельниками, а второй замечает, что они «кормятся потом бедных мирян, которым морочат голову своими суевериями».

Конец этой эпохи отмечен поразительным ростом русского населения Афона. Надо сказать, что Святая Гора, напрямую связанная морским путем с Одессой, становится объектом особого рвения в православной России. Правда, щедрость царей по отношению к монахам носит не совсем ангелический характер: она сочетается с политикой экспансии к югу и с поиском выхода в Средиземное море. Эти маневры, разумеется, беспокоят греков, которых по-прежнему большинство в Священном Соборе, поскольку они контролируют большинство монастырей, но не на самом полуострове. В 1910 году там насчитывается три тысячи четыреста девяносто семь русских против трех тысяч двухсот семидесяти семи греков. Эти последние избавятся от опасений за свое господство на Афоне только со свержением царского режима в 1917 году. Так что Октябрьская революция, предвестница стольких бед для русской Церкви, станет для греческих монахов очень хорошей новостью.

Каким же будет первый монах, которого я повстречаю? Я знаю, что на нем будет не жесткий поповский головной убор, а черный колпак. И черная или бурая ряса. Его толстое брюхо худо-бедно будет прикрыто широким и довольно тугим поясом. Он пойдет ко мне, хромая, как Харис Катранис, с веревочными четками в руках.

— Каким добрым ветром тебя сюда занесло, мой мальчик? — спросит он меня приторно-сладким голосом.

Сидящая на стене птица обернется и посмотрит на него с любопытством.

— Я тут по поручению своей старой подруги, которая хочет все узнать о вашей общине.

— Я все тебе расскажу, — успокоит он меня, иронично улыбаясь, как Везирцис.

У него будут большие черные глаза, как у Пресвятой Девы. Мы присядем на маленькой скамье между двумя высоченными кипарисами и какое-то время будем смотреть на море.

— Чтобы понять православие, надо молиться.

Он достанет из кармана кусок рахат-лукума с налипшими крошками табака и угостит меня.

— Нет, спасибо.

Его дыхание будет пахнуть чесноком.

— Я тоже не люблю лукум.

Он засунет его обратно в карман.

— Знаешь, чего бы мне по-настоящему хотелось? — продолжит он. — Съесть шоколадное пирожное.

Солнце склонится к горизонту.

— Я не собирался долго пробыть на Святой Горе, хотел только втереться в доверие к монахам и украсть несколько самых красивых старинных икон. Но когда я попытался похитить образ Богоматери, случилось чудо: на глазах матушки Христовой выступили слезы. Я отер их своим языком и принял решение остаться.

Он скрестит ноги. Я увижу на нем элегантные туфельки на высоком каблуке, как у продавщицы из «Пантократора».

— Так вот почему вы хромаете, — скажу я ему, — потому что у вас обувь на шпильках.

— Вполне возможно.

8.

Первая неделя апреля подходит к концу. Погода не улучшилась, ночью и рано утром все еще холодно. Но несколько листочков все-таки проклюнулось на инжире, это единственное изменение, которое я заметил в саду.

Я просыпаюсь все раньше и раньше, словно у меня свидание, быстро варю кофе, потом опять ложусь и обследую окружающее меня пространство. Воображаю себе, будто нахожусь в незнакомом месте, где каждый предмет мне чужой, отыскиваю свои домашние тапочки, ботинки под стулом, одежду в шкафу. И желтое полотенце на ручке окна. Что бы подумала Янна о моей комнате, если бы заглянула сюда? Наверняка нашла бы ее недостаточно чистой. Каждые две недели я тут подметаю на скорую руку соломенной шваброй, но пыль вытираю только раз в год, в начале лета. Снимаю все книги, хлопаю по каждой рукой и протираю полки влажной тряпкой. Она бы наверняка раскритиковала мои тапочки, подаренные отцом. Они и впрямь неважно выглядят. Скукожились, после того как я промочил их, выйдя в сад под проливным дождем. Хотел снять сохнувшее там белье. С тех пор не раз пытался расправить их — либо руками, либо накладывая сверху толстые словари, но все напрасно.

— Это твои тапочки? — спросит меня Янна.

Я скажу ей, что монахи с горы Афон ходят только в тапочках.

— Почему это?

— Да потому, что они не выходят из своих монастырей! Даже к морю не ходят. Устав запрещает им купаться!

Когда-то окна обителей выходили не на море, а во внутренний двор, католикон.

Я сам стираю свое белье в стиральной машине. София отказалась этим заниматься, равно как и уборкой в моей комнате за плату.

— Ищи другую, — сказала она мне. — Я тебе не уборщица.