По следам Александра Великого

– Только ты, Дашка, не раскатывай губенку-то, – строго сказал дядя Дима. – Тебя в списках «ихтиандров» нет. Ты, конечно, плаваешь неплохо, но там нужно не только умение пользоваться аквалангом, но и умение резать глотки и снимать часовых. Хотя я тебя и научил кое-чему, но для того, чтобы стать настоящей «пираньей», надо иметь опыт отпетого головореза. А ты, слава богу, его не имеешь.

Я вздохнула, но поняла, что мой сэнсей, как всегда, прав. Ну не смогу я зарезать человека. Одно дело стрелять из пистолета, а вот так, подойти и воткнуть нож в теплое человеческое тело… Бр-р-р…

Делать нечего – я снова проверила баллоны, редуктор и легочный автомат. Все было вроде бы в порядке. Компрессор для зарядки тоже работал нормально. Оставалось лишь подрегулировать оба акваланга, и они будут готовы к употреблению.

Доложив о проделанной работе генералу, я попробовала было заикнуться, чтобы и мне тоже разрешили поучаствовать в операции по захвату Мальты. Баринов с усмешкой посмотрел на меня, а потом спросил, знаю ли я, когда нужна спешка? Ответ на этот вопрос был мне известен, и потому, сделав обиженное лицо, я пошла в Кордегардию, чтобы поплакаться папе.

Однако тот был занят – с Кулибиным они работали над каким-то сложным девайсом. Папа рассеянно выслушал меня, потом махнул рукой, сказав, что поговорит со мной потом, вечером. Я сунулась к Барби, но к ней выбрался со своих учений в Карелии Гера, и я почувствовала, что этой «сладкой парочке» сейчас не до меня.

Пришлось идти к великой княжне Екатерине. Та, правда, сразу же начала «старые песни о главном» – стала рассказывать о своих чувствах к майору Никитину. Пришлось мне на время стать ее «носовым платком». Но тут, на мое счастье, примчались юные Павловичи, и началась обычная кутерьма. Потом, вдоволь набегавшись и навизжавшись, они хором начали требовать у меня, чтобы я рассказала им какую-нибудь историю – интересную и не очень страшную. Порывшись в памяти (половину того, что знала, я уже им рассказала), я принялась рассказывать царской детворе о приключениях девочки Элли и ее песика Тотошки в Волшебной стране. Пересказывала, как могла, возможно, запамятовав некоторые эпизоды из книги Волкова. Но зато я исполнила перед своими юными слушателями несколько песенок из мультфильма «Волшебник Изумрудного города». И тут со мной случилось вот что: когда я запела песенку волшебника Гудвина о «стране, в которой родился я», мне вдруг вспомнилось то время, из которого нас забросило в начало XIX века.

Там теперь в полях — Теплые стога, А в ручьях вода, как лед. И над той землей Летом и зимой Воздух сладкий, словно мед. Вот и мне всю ночь Снится вновь и вновь Сторона моя. Снится мне та земля, Где родился я. [21]

Неожиданно для себя я расплакалась. Слезы ручьем потекли по моему лицу. Испуганные Павловичи обступили меня и начали утешать.

– Милое дитя, – неожиданно услышала я за спиной голос императора. – Успокойтесь. Все в руце Божьей. Я сейчас пошлю за вашим отцом – пусть он вас заберет. Вам следует привести в порядок свои чувства…

21

Слова песни Леонида Дербенева.

14 августа 1801 года. Французская республика. Руан. Чарльз Джон Кэри, 9-й виконт Фольклендский, несостоявшийся наследник

Когда-то мой предок, Робер де Кари, прибыл из Нормандии в Англию вместе с Вильгельмом-Завоевателем. С тех пор судьба моих предков и родственников неразрывно связана с Англией.

В четырнадцатом веке другой мой предок, сэр Джон Кэри, канцлер Эксчекера [22] , купил замок в Кловелли, на севере Девона. Сам он так и не успел туда переехать – в 1388 году Парламент отстранил от власти короля Ричарда II и передал ее так называемым «лордам-апеллянтам», а затем, когда Ричард попытался вернуть себе власть, приговорил к смерти многих его сторонников. Одним из них и был мой предок. Потом, впрочем, его решили помиловать и сослали в Уотерфорд в Ирландии, где он и скончался. Но Кловелли стал нашим родовым поместьем.

22

«Канцлер шахматной доски» – так именовался глава английского казначейства из-за клетчатых скатертей на столах этого учреждения.

Сейчас он принадлежит моему двоюродному дяде Вильяму Джону Кэри. У дяди не было ни жены (поговаривают, что он, как и мой брат, предпочитал мужчин женщинам), ни детей, а с братьями и сестрами он давно уже находится в состоянии вялотекущей войны. Именно поэтому он не так давно назначил наследником меня, на что имел право в отсутствие прямых наследников. А две недели назад пришла весточка, что он заболел. Я и так собирался поехать его навестить – ведь он мог и передумать насчет наследства, – но вчера получил весть, что дядя скончался и, что было еще хуже, завещал замок одному из своих родных племянников, который подсуетился и прибыл к нему незадолго до своей смерти. Меня, впрочем, он в своем завещании не забыл и оставил мне целых двадцать фунтов – неслыханная щедрость!

Но об этом знал только я. Так что никто не удивился, когда я подал прошение об отпуске, дабы проведать своего больного дядюшку, и отправился верхом в Солсбери. Этот город, знаменитый своим собором с впечатляющим шпилем, а также близлежащим Стоунхенджем, находился на дороге в Байдфорд на севере Девона и далее в Кловелли, так что никого не должно было удивить, что я держал путь именно туда.

Прибыв туда, я заглянул в «Старую мельницу», где хозяйка сдавала комнаты в пристройке. Именно там меня дожидался этот проклятый МакКриди.

Да, я подумывал о том, чтобы выдать ирландца Дженкинсону, но понял, что МакКриди был кругом прав – может, его и казнят, но мне тем более не поздоровится, и вполне вероятно, что я закончу свою жизнь на Тауэрском лугу под топором палача. Так что вместо этого мы с ним повернули на юго-восток, через Портсмут и Вортинг в Нью-Хейвен, и оказались к югу от Лондона.

Нью-Хейвен некогда был одним из главных торговых портов на Ла-Манше, но эти благословенные времена остались в далеком прошлом. До войны местные купцы торговали с Францией, но дела шли ни шатко, ни валко. А вот после начала боевых действий именно Нью-Хейвен, в котором не было военных судов, стал гнездом контрабандистов, многие из которых ранее считались добропорядочными коммерсантами. Ведь Франции была нужна английская шерсть, а Англии – французские ткани, которыми славились Нормандия и Пикардия. А в последнее время в Англии вошли в моду шипучие вина, изготавливаемые недалеко от этих мест, в Шампани. Мне лично они совсем не нравятся, но, как говорили древние, de gustibus non disputandum est — о вкусах не спорят.

Мой спутник оставил меня в местном клоповнике, а сам направился в город. Через час он вернулся и сказал, что договорился с одним «знакомым его знакомых» о том, что тот перевезет нас в Этрета на нормандском побережье, но уходил он в тот же день. Меня, если честно, это радовало, причем не только по той причине, что у меня появилась возможность избежать ночных укусов безжалостных голодных клопов. Ведь чем дольше я оставался в Англии, тем больше была вероятность, что на Фладьер-стрит узнают, что я из Солсбери направился совсем в другом направлении. А это могло быть весьма чревато для меня разными неприятностями.

Я боялся, что нас могут банально ограбить по дороге, а то и выбросить в море – в отличие от О‘Нила, МакКриди, судя по всему, не был лично знаком с контрабандистами. Но все прошло гладко, и неделю назад нас на шлюпке доставили на один из угрюмых каменистых пляжей недалеко от Этрета, под белыми меловыми утесами, так напомнившими мне Дувр. Мы пошли вверх по еле заметной тропе, а через час уже пришли в Этрета.

Должен сказать, что я всерьез опасался, что в нас распознают англичан, и мы окажемся где-нибудь в казенных апартаментах с решетками на окнах. Поэтому я перевоплотился в немецкого коммерсанта Иоганна Хабека из Мемеля, а МакКриди стал моим слугой-ирландцем. Увы, немецкого он не знал, так что распоряжения я отдавал на английском, специально коверкая слова и предложения. Отношение к нам было спесиво-пренебрежительным, мол, приехали тут зачем-то какие-то иностранцы, но деньги наши – а я предусмотрительно взял с собой в основном иоахимстальские талеры – брали без вопросов. Но мы все равно решили как можно скорее покинуть город – никогда не знаешь, вдруг они неожиданно решат проверить всех иностранцев, и тогда нам могло несдобровать.

К счастью, через два часа после нашего прихода в Руан уходил дилижанс, и мы купили на него билеты – я в отделении «для чистой публики», МакКриди – сзади, куда билеты были подешевле. Заночевал я по дороге в каком-то клоповнике, еще похлеще того, в Нью-Хейвене. Впрочем, МакКриди туда напрочь отказались пускать – мол, не нужны нам иностранцы – так что он расположился на ночь в дилижансе, зажатый между другими путешествующими, как селедка в бочке. Ко мне, одетому, как состоятельный коммерсант, вопросов не было, но проснулся я, весь искусанный клопами, комарами и блохами – МакКриди выглядел намного лучше.