По следам дикого зубра

Отряд приближался осторожно, с винтовками наперевес. Его, что ли, боятся?

Зарецкий дружески поднял руку.

— В Даховскую? — спросил он, когда всадники поравнялись с ним.

Все дальнейшее произошло так быстро и было так непостижимо для благодушно настроенного Зарецкого, что он и слова не успел произнести.

Пять или шесть винтовок уставились ему в грудь. Раздался приказ:

— Оружие!..

Он потянул руку, чтобы снять винтовку. Его схватили за руки, сбросили с седла. Куница, остановленная сильным рывком, пыталась подняться на дыбы, заржала, кого-то укусила, на ней повисли сразу трое, всадника стащили на землю.

В одну минуту Зарецкого обезоружили, связали за спиной руки, тщательно обыскали. И только тут он увидел Чебурнова. В долгополой шинели и шлеме, Семен стоял несколько в стороне, руки в карманах, и улыбался загадочно и насмешливо.

— Этот? — спросил у него человек в черной тужурке.

— Так точно, товарищ командир! — отчеканил Семен. — Самого главного заарканили. С успехом вас!

— Зарецкий? — Командир жестко смотрел на пленника. — Хорунжий Зарецкий? Куда путь держим?

— На Кишу.

— Значит, логово вашего отряда там? Или где?

— Там кордон зубрового парка.

— Ваше благородие, здеся этот номер не пройдет, зубрами не заслонишься, — сказал Семен со смешком. — Признавайся откровенно, пока зубы целы: банда твоя тама? Али брехать про зубров будешь?

Командир разбирал вещи, взятые при обыске.

— Маузер откуда? — Он вертел в руках большой пистолет.

— Подарок друга. Командира Кухаревича из Черноморской красной армии.

— Не знаю такого. Английская марка… Значит, уже связались с интервентами?

— Не понимаю вас.

— Кому патроны везете?

— Егерям.

— Егеря не стреляют. Они охраняют животных.

— Стреляют. Когда в лесу такие мерзавцы, как Чебурнов.

Семен подскочил к нему, схватил за грудки:

— Но-но, ты, гидра! Чебурнова не трожь! Чебурнов когда ишшо требовал новой власти, чтоб трудовой человек мог поохотиться! Вот теперича она самая и пришла, а ты, Зарецкий, есть гидра и классовый враг!

Командир предостерегающе поднял руку. Семен осекся.

— Боец Чебурнов, — приподнято сказал он. — За точные сведения об организаторе бело-зеленой банды, за разведку и смелые действия в летучем отряде по борьбе с офицерскими бандами награждаю тебя трофейным маузером! Бей врагов революции беспощадно!

— Премного благодарен! — Чебурнов стоял по стойке «смирно» и, приняв оружие, гордо глянул на Зарецкого, но тотчас вспыхнул, как от пощечины.

Андрей Михайлович, оправившись от первого потрясения, открыто улыбался.

— Смотри, он еще лыбится, гад! — закричал Чебурнов. — Товарищ командир, дозвольте, я его на месте стукну, как главного контру! Брательника мово, который шепнул, когда классовый враг пойдет, инвалидом на всю жизню сделал, да ишшо ограбил по дороге, гад!

И решительно защелкал затвором маузера.

— Сколько людей на вашей базе? — Командир просто отмахнулся от Чебурнова.

— Двое или трое. Фамилии нужны? — Зарецкий держался спокойно и с достоинством.

— Офицеры?

— Один бывший прапорщик. Это проверенные, честные егеря.

— Значит, на Кише? — Командир глянул на Семена.

— Без разведки туда невозможно. — Семен понял, о чем он думает. — Дорога дальняя, могёт быть засада. Леса глухие, и вообще…

— Ладно, в ЧК разберутся. Вы арестованы, Зарецкий.

— Почему, позвольте узнать?

— Мы настигли вас на пути к офицерской контрреволюционной базе. Продукты, патроны, собственное признание уличают вас в принадлежности к бело-зеленым.

— Но я вам сказал…

— Рассказывать будете в ЧК. По коням!..

Этот молоденький хлопец в кожаной куртке действовал так уверенно, словно обладал исключительным даром безошибочных решений. Конечно, опыта он не имел и вряд ли понимал всю сложность событий. Худое, нездорового цвета лицо, нервные губы, горячечные глаза могли означать, что он лишь недавно из госпиталя. Или побывал в плену у белых, испытал всякое и полон решимости мстить. Жалости к офицерам по этой причине не ведал. Более того, сам вид Зарецкого, его здоровье, его воспитанность, уверенность, и все, что ставило арестованного выше, чем он сам, вызывало у командира отряда только чувство ненависти. Офицер, значит, враг.

Зарецкий тоже понял, что разговор с этим человеком не получится. Все подстроил Чебурнов. Его брат Иван выследил, сообщил Семену. Теперь Зарецкому предстояло доказывать свою непричастность к бандам в горах. Факты против него. Ехал на базу? Да, есть база. Ну, а раз есть…

Его подсадили на смирную старую лошадку. Куницу забрал боец, явно не привыкший к седлу. Она то и дело рвалась, ржала. Зарецкому вдруг очень захотелось, чтобы Куница убежала. Тогда узнали бы дома о его беде и бросились бы на поиски.

В Лабинскую приехали ночью. Полушубок и шапку отобрали, еще раз обыскали. Сунули в какую-то предварилку, где тесно сидели и лежали люди. Что за народ? Кто уже спал, кто перешептывался. Ночь. Чужие. Тоска.

С рассветом арестованные завозились, заговорили. Под низкими сводами кирпичного лабаза вздыхали, кашляли, тосковали о куреве. Слышались приглушенные обращения: «ваше высокоблагородие», «ваше превосходительство». Зарецкий находился среди офицеров, плененных во время боя за станицу.

— Вызывают на допрос? — спросил он соседа с красными от недосыпания глазами.

— Каждого десятого, — усмехнулся тот. — Некогда. Уж скорей бы…

— Что скорей? — не понял Андрей Михайлович.

Сосед отвернулся. Страх ледяной струей прокатился по телу Зарецкого. В такой обстановке нетрудно пропасть. Где там разбираться!

Прошел день, второй, пятый, седьмой. Каждый вечер вызывали и уводили человек по двадцать. Андрей Михайлович пробовал говорить с чекистами, которые приходили за арестованными. Ответ был короток: «Ждите». Чего ждать? Будь ты проклят, Чебурнов!