По следам Марко Поло

На полях не было людей, не видно домов, и мы пошли в глубь долины. Не имея проводника и не находя лучшего пути, мы опять переходили вброд потоки и чавкали по колено в грязи на рисовых плантациях. Переезд на мотоцикле и переправа через реку лишили нас последних сил, и мы были счастливы, встретив погонщика мулов, довольно мрачного вида, поившего своих животных в одном из потоков. Поставив камеру и оборудование на землю, мы присели рядом на корточках и начали длинный торг относительно цены за переезд.

— Салям алейкум! Вы можете довезти нас до замка Аламут? — спросили мы.

— До него два дня езды, а я иду в ущелье, — сказал погонщик.

— Однако сколько будет стоить, если вы довезете нас к замку Хассана ибн Саббаха?

— Самое меньшее сорок туманов за одного и цена за ночевку для животных и меня, — ответил погонщик.

— Это слишком, мы очень бедны.

— Никто из тех, кто вашего цвета кожи и вашей расы, не беден, — последовал уверенный ответ.

Через некоторое время мы сбили цену до трех туманов за одного, плюс ночевка, хотя это и потребовало часа торга и даже некоторого представления, хотя я и Майкл так устали, что не могли бы идти пешком. Погрузив камеры в сумы, висевшие по бокам животных, мы вскарабкались на последних и, сопровождаемые шагавшим позади погонщиком, двинулись в глубь таинственной долины ассасинов, направляясь к знаменитой аламутской скале, на которой Горный Старец построил замок Орлиное Гнездо.

На мулах мы продвигались гораздо быстрее, чем пешком; примечательно, что погонщик не отставал от нас. Майкл начал обретать хорошее расположение духа и опять завел свою обычную клоунаду. Параллель между долиной ассасинов и эффектными голливудскими вестернами была для него очевидна, и скоро равнины огласились обветшалыми киноцитатами о «месте, где можно перевести дыхание, месте, достаточно большом, чтобы жить здесь, пригодном для того, чтобы построить здесь школы, церкви и перевезти родителей». В конце концов многотерпимый мул не вынес и внезапно рванул вперед, так что голливудский герой был вынужден судорожно схватиться за его шею, сопровождая свои действия приглушенным потоком выражений, характерных для Ист-Энда. После энергичного преследования погонщик поймал своего подопечного и настоял на том, чтобы вести животное за повод, невзирая на льстивые просьбы Майкла «дать ему поводья, ибо он обещал быть в деревне до заката».

Мы ехали всю вторую половину дня, чавкая по пропитанной водой земле, следуя тропой, взбиравшейся по склону, так что скоро нас опять окутали облака. Всякий раз, когда туман подступал вплотную, погонщик начинал заунывную песню, чтобы успокоить животных, мелко семенивших в холодной и влажной белизне. Время от времени мы слышали впереди песни других погонщиков, внезапно из тумана появлялась вереница мулов, и мы должны были в высшей степени осторожно разойтись на узкой тропе. Погонщики засыпали нашего проводника вопросами относительно двух чужеземных гостей, которые сами прошли через ущелье, а любопытные мулы поглядывали на нас из-под бахромы приносящих счастье голубых бус, украшавших их уздечки.

Когда наступили сумерки, стало ясно, что наш маленький отряд не доберется этой ночью до Орлиного Гнезда. Поэтому мы ощупью двинулись в полной тьме туда, где на дне долины мерцали огни маленькой деревни. После спуска по склону мулы очень устали и поминутно спотыкались, а мрачный погонщик, шедший в темноте позади, начал требовать дополнительную плату. Мы с Майклом, ссутулившись, сидели в своих седлах и думали, что нас ждет впереди.

В деревне мы ездили от дома к дому, отыскивая ночлег для нас и стойбище для мулов. Почти потеряв надежду, мы наконец нашли место, где нас приняли, и, прежде чем признательно проковылять в теплоту общей комнаты, отвели мулов на ночлег в кедровник. В доме нам дали пищу и коврики для ночлега. Проводник дулся на нас и ел один, угрюмо молча. Хозяин был не так недружелюбен, и скоро на нас обрушилась целая лавина вопросов относительно нас самих и пути, которым мы пришли, так как в долине очень немногие проходили через ущелье и видели мир за пределами долины.

Наконец селяне утомились, исчезла кучка хихикающих женщин у противоположной стены, и мы улеглись на полу, чтобы немного отдохнуть. Но нам с Майклом удалось заснуть не сращу. Ковриками, на которые мы легли, покрывали мулов, и эти коврики кишели паразитами всех видов. Влажность дождливой долины порождала мириады прожорливых насекомых, а рисовые поля были отличной питательной средой для малярийных москитов. Всю ночь мы метались и переворачивались под непрерывным огнем укусов. Пол общей комнаты буквально кишел жуками, которые вылезали из трещин в земляном полу.

После завтрака мы хотели как можно быстрее отправиться в путь, но наш погонщик отказался идти дальше и потребовал свои деньги. Мы настояли на том, чтобы сперва заплатить хозяину за ночлег. Но, платя хозяину, мы обнаружили, что ночлег стоит всех наших денег. Это, однако, оказалось нелегко объяснить погонщику, который с утра был сердит. Он не желал верить, что какой-либо европеец может воистину оказаться без денег. Он бушевал и разражался тирадами, и мы ничем не могли успокоить его. Мы обещали выслать деньги из Тегерана, но он не хотел и слышать об этом. Мы предлагали заплатить натурой, он может взять, говорили мы, ножны для ножей, темные очки и т. д. Эти вещи стоили гораздо больше оплаты путешествия на мулах, однако он отказывался. Охваченный яростью, он уверял, что не стоит даже и пытаться отыскать нас, чтобы взыскать полагающиеся деньги. Затем он внезапно кинулся к драгоценной кинокамере Майкла и, схватив ее, устремился к выходу. Это переполнило чашу нашего терпения. Не говоря ни слова, мы в ярости бросились за ним. Последовавшая борьба была очень короткой, ибо наш противник, очевидно, никак не ожидал, что европейцы не откажут себе в удовольствии предаться тому, что Майкл любовно называл маленькой свалочкой. Несколько нецивилизованных ударов, и дело кончено. Погонщик мулов лежал в грязи, а Майкл опять стал обладателем камеры.

К несчастью, невиданное представление, устроенное двумя бедными европейцами, создало в деревне взрывную атмосферу. Положение требовало быстрых действий, поэтому мы обратились к деревенскому старосте и попросили его разрешить спор. Староста, в свою очередь, созвал на совет местных старцев, которые явились на площадь, чтобы составить суд. Через какое-то время начались прения. Мы, со своей стороны, по преимуществу хранили молчание вследствие скудных познаний в персидском языке. К полудню суд был в полном разгаре; впрочем, когда судьи удостоверились, что у нас действительно не осталось денег после расчета с хозяином ночлега, показалось, что дело начинает клониться в нашу сторону. Суд принял к сведению и то, что мы приложили все усилия, чтобы склонить противную сторону к принятию возмещения натурой. Потом начали держать речи, направленные против нашего сердитого погонщика, так что в конце концов нам с Майклом стало его жаль. Выяснилось, во-первых, что вообще погонщики мулов стоят весьма низко во мнении жителей деревни. Сверх того, настоящий погонщик был родом из другой деревни и имел плохую репутацию. В довершение было доказано, что, когда мы встретили нашего погонщика, он направлялся именно той дорогой, которой ехали мы, поэтому вообще платить ему за двух его жалких скотов было актом милосердия.

Когда предмет истощился, староста вынес приговор. Погонщику было предписано незамедлительно оставить деревню и благодарить небо за то, что его бесплатно накормили ночью и предоставили ему загон для мулов. Потом староста обратился к нам и извинился за прискорбный случай, который произошел в его деревне. С этого момента мы рассматривались как гости и, следовательно, были под его покровительством.

Мы оставили деревню, чтобы покрыть оставшийся путь до замка Хассана пешком, сопровождаемые эскортом старейшин. Довольно часто процессия останавливалась, кто-нибудь церемонно обнимал нас, прощаясь (колючий процесс, по причине кустистых бород прощающихся), и отправлялся обратно в деревню. В конце концов остались только староста и его младший сын, которые настояли на том, чтобы нести наше снаряжение. Нас привели к рахитичному мосту, устроенному из грубых досок и лежавшему над стремительно бегущими водами реки, и здесь старик снял свою поношенную ермолку, окунул ее в поток и предложил нам испить из нее — последняя любезность, предлагаемая отъезжающему путешественнику. У реки, сказал нам староста, кончается его власть и земли деревни, но на противоположном берегу нас встретят люди из другой деревни и проводят далее. Так нас провожали от деревни до деревни, со всей благожелательностью и со множеством церемониальных чашек чая, пока наконец мы не достигли селения, лежащего под скалой Аламут, на которой был построен замок Орлиное Гнездо.

Когда мы взбирались по ровному склону, ведущему к последней деревне, появился маленький мальчик, прибежавший, чтобы сообщить нам, что в доме старосты остановился какой-то «американи». Мы с любопытством последовали за ним в большой дом в центре деревни и нашли здесь таинственного американца, блистающего военной формой и окруженного гигиеническими контейнерами с едой и водой, привезенными из Тегерана. Его великолепно экипированный мул стоял в конюшне близ дома под охраной двух телохранителей, а переводчик американца нежно поглаживал дробовик, выглядевший весьма устрашающе. Лицом к лицу с демонстрацией подавляющего профессионализма мы не могли удержаться, чтобы не выказать некоторое пренебрежение по отношению к этому профессионализму. Отвечая на вопросы американца, мы мимоходом упомянули о том, что пришли в долину ассасинов, имея в виду приятную прогулку, так сказать, туристическая блажь, и пошли до конца, стараясь внимать с беспечным равнодушием его рассказам о свирепых волках, которые ночью забредают в деревню. Одержав так недобросовестно верх, было очень легко одолжить у нашего знакомца капельку донельзя нужных денег, прежде, нежели староста направил нас на тропу, ведущую к Орлиному Гнезду, в сопровождении двух помощников.

Последнее восхождение к замку было самой изнуряющей фазой путешествия. Замок построен на ровной поверхности гигантского известнякового выступа, который нависает над долиной, как нос колоссального судна. Единственный путь на вершину скалы Аламут — узкая тропа, которая змеится по скале, проходя прежде через расселину между скалой и горой. С трудом поднимаясь по этой тропинке, мы были похожи на крошечных муравьев, а скала угрожающе нависала над нам, как бы обдумывая способ, каким лучше расправиться с дерзкими, осмелившимися приблизиться к ней.