По следам Синдбада Морехода. Океанская Аравия

75

шелковыми и хлопчатобумажными тканями, а также о Египте, вывозившем кроме всего прочего лен, папирус и бумагу.

Коснувшись корабельной парусной оснастки, уместно сказать о введении металлического крепления на арабских судах индоокеанских линий. Это крепление ввел наместник Ирака при первых Омейядах Хадджадж ибн Юсуф в конце VII века. До этого суда арабов, плававшие по Индийскому океану, сшивались пальмовыми или тростниковыми волокнами или же бамбуковыми гвоздями. Объяснение этому надо искать в относительной дешевизне древесины, в простоте приемов, бывших в ходу при их обработке, тогда как добыча железной руды и ковка гвоздей из металла требовали больших затрат. Судовладельцу, кем бы он ни был — купцом ли, разбогатевшим на заморской торговле, моряком ли, вышедшим из низов и едва начавшим выбиваться в люди, всякие дополнительные расходы были ни к чему — его интересовала прежде всего прибыль. Естественно, что нововведение сурового, по отзыву летописцев, наместника не слишком привилось, он же, обладавший большой силой на сухопутье, не имел достаточных средств, чтобы заставить морских странников уважать его предписания. Поэтому и через много столетий после него европейские путешест­венники, прежде всего Марко Поло, видели в разных гаванях Индийского океана арабские суда, сшитые растительными нитями. Отсюда можно предполагать, что в халифате ввоз легкого судостроительного материала всегда занимал более или менее заметное место в торговле. Действительно, исторические источники называют многие острова между Африкой и Малаккой, прежде всего Мальдивский и Лак­кадивский архипелаги, в качестве поставщиков кокосовой пальмы, стволы которой, а в особенности волокно, высоко ценились на верфях Западной Азии.

Верфи, обслуживавшие индоокеанское судоходство, рас­полагались преимущественно по южному и восточному по­бережью Аравии, главным образом в Омане, где Маскат был центром кораблестроения. В сравнении с другими пунктами, даже с Аденом, Хисн ал-Гурабом и ал-Муджей, где судо­строительный промысел широко развивался с древности, про­изводство в Маскате достигло такого размаха, что отсюда готовые суда, приобретенные разноплеменными покупателями, расходились по всему Востоку. Столь показательный образец переработки - сырья чужеземного происхождения, говорящий об уже довольно высокой ступени развития экономических связей, заставляет вспомнить о другом подобном случае, тоже небезынтересном для нас, тем более что здесь в единый процесс было вовлечено большее число участников: речь идет

76

об индийской стали. Арабы, в больших количествах вывозя из Африки железную руду, переправляли ее не к себе на родину, а в Индию. Из нее здесь выплавлялась высококачест­венная сталь, поступавшая уже в пределы халифата, к ре­месленникам Аравии и Сирии. Искусные мастера выковывали из отливавших матовым блеском листов и слитков знамени­тые йеменские мечи и кольчуги, дамасские клинки и предметы мирного быта, которые широко вывозились на внешний рынок. Арабский потребитель высоко ценил индийскую сталь, кото­рую назвали «Алхинд» — Индия.

Высокий для своего времени уровень ремесленного дела в халифате породил еще одну полнокровную статью арабско­го ввоза. Известно, что мастерские в городах древнего Дву­речья продлили свой тленный исторический час, оставив на удивление поздним векам образцы тонкой художественной обработки заготовок из розового, эбенового, сандалового дерева. С падением вавилонской державы и последующими переменами в судьбах народов Переднего Востока эта само­бытная отрасль городского труда значительно сникла, и более или менее крутое ее возрождение начинается с расширением международных морских связей в пору государства халифов. Полного замирания, конечно, никогда не было — природа человеческая упорна в поисках средств существования и в стремлении к прекрасному; если обратиться к живой истори­ческой картине, то можно видеть, что, например, высокое развитие персидского мореплавания при Сасанидах, обеспе­чивающее бесперебойную доставку разнообразного заморского сырья, само по себе создавало благоприятные условия для процветания ремесел. Держава халифов поглотила Персию и ряд столь же высоко развитых стран; судьба побежденных книжников оказалась в руках полуграмотных победителей — но торжествующие кочевники не желали убивать курицу, несущую золотые яйца: от крайнего запада Европы до край­него востока Срединной Азии рядом с призывами муэдзинов по-прежнему разносился дробный перестук молотков из ку­старных лавок; расширение морских связей давало древним занятиям все новый и новый импульс. В мусульманское вре­мя ценные сорта дерева — сандал, эбеновое и розовое — привозились уже не только с Малабарского берега Индии, как много столетий назад, но также из Индонезии и Сомали.

Смолистое вещество, испускаемое кашалотами,— знаме­нитая амбра — (от арабского «анбар») издавна привлекало к себе внимание восточных парфюмеров. Амбра широко по­ступала на рынки халифата, и четыре области соревновались за честь, а скорее выгоду быть главным поставщиком: Сомали, Мадагаскар, Занзибар, Оман. Другие благовония и пряности

77

доставлялись из Индии, Индонезии, отчасти из Берберы, дав­шей имя заливу вдоль южного побережья Аравии — с восто­ка и из полуденной страны корабли везли к мусульманским землям имбирь и корицу, перец и ладан. Этот список товаров остается . завершить ради полноты картины перечислением следующих статей ввоза, тоже игравших немалую роль в морской торговле, однако располагающихся несколько в сто­роне от основного направления: помимо Цейлона слоновая кость отправлялась в халифат с восточного побережья Афри­ки и Занзибара; последний предоставлял арабским купцам также рис, мед, воск, раковины; из Мадагаскара вывозился бетель, из Берберы — папирус, из Момбасы — шкуры леопар­дов; наконец, Сирия доставляла в мусульманские гавани ме­таллические и стеклянные изделия. Индия с Индонезией кроме товаров, о которых уже говорилось, отправляли арабам краски и минералы, а дальние тюркские и славянские зем­ли — меха. Все восточное полушарие оказалось вовлеченным в круговорот морской торговли, где с постройкой портов Басры и особенно Багдада арабы начинают играть все более возрастающую роль.

Поэту Саади, жизнь которого пролегла между 1184 и 1292 годами, принадлежит небольшой рассказ, рисующий живую картину международных связей рядового жителя му­сульманской державы той поры:

«Я видел, однажды арабского купца. Он имел сто пятьде­сят вьючных верблюдов и сорок рабов и прислужников.

На острове Кеш (в Персидском заливе.— Т. Ш.) он... докучал мне пустыми речами: «Есть у меня в Туркестане приятель, в Индостане имею запасы разных товаров...»

То он мне говорил, что намерен ехать в Александрию, ибо там сладостен воздух, а то восклицал: «Нет, не поеду: море опасно, Саади; я хочу одно путешествие совершить, и когда я его совершу, проведу остаток жизни в своем доме: брошу торговлю».

И спросил я купца: «Куда же ты намерен отправиться?» Он ответил: «Персидскую пемзу хочу я в Китай повезти. Я слыхал, что там пемза в цене, а из Китая китайский фарфор я в Грецию повезу, а греческий шелк в Индию я переправлю, индийскую сталь — в Алеппо, стекло из Алеппо я повезу в Йемен, йеменские ткани в Персию я повезу...»»

(Перевод К. Липскерова)

С. Гойтейн, в недавние годы исследовавший исторические документы в Каире, обнаружил в них ряд интересных сооб­щений, тем более важных для науки, что они относятся к столь пока недостаточно проясненному времени, как первые

78

века нашего тысячелетия. Так, некий Мадмун, глава еврей­ской купеческой общины в Адене, отправляя в Каир шестьдесят верблюжьих тюков лака, добавил к этому грузу восемь тюков перца и сто пар одежды: выручка от продажи последних должна была возместить ему расходы на уплату таможенного сбора в портах, куда приходилось заходить судну с лаком во время пути по Красному морю. В следующей главе будет сказано о разорительных порядках и поборах в александрийской таможне, тогда нам придется еще раз вспомнить о Мадмуне. Пока же мы можем отметить, что да­же на судне, перевозившем товары одного купца на сравни­тельно небольшое расстояние, мог находиться сложный набор грузов.

При всей кажущейся завершенности перечень товаров, которые перевозились на арабских судах по Индийскому океану в средние века, будет неполным, если забыть о живом грузе в душных и полутемных трюмах — о рабах. Их приво­зили в халифат из тюркских и славянских земель, в частности из восточной Адриатики, но главным источником процветания мусульманской работорговли была охота на людей в Индо-океанской Африке. Отсюда после каждого удачного лова араб­ские надсмотрщики сгоняли толпы связанных туземцев на суда, которые затем шли преимущественно к Оману и южно­иракскому побережью. Купцы из разных стран, частые гости на аравийских невольничьих рынках, развозили купленных африканцев по всему Востоку; в китайской исторической хронике за 813 год упоминаются четыре раба из восточно-африканской области Заидж, привезенных к берегам Подне­бесной империи яванским посольством. Внутри халифата раб­ский труд имел широкое распространение в ремесленном и сельскохозяйственном производствах, в торговле и домашнем хозяйстве, а также на кораблях. Он приносил большие до­ходы, и доставка все новых и новых партий «живого товара» черным пятном лежит на страницах истории арабского море­ходства. Следующий рассказ из книги морских повествований X века «Чудеса Индии», о которой уже шла речь, показывает нам, до каких глубин страсть к наживе опустошала челове­ческую душу — не здесь ли предыстория порока маркиза де Сада, садизма?

«Рассказал мне Исмаилуя и другие моряки, что в триста десятом году (922—923 годы европейского летосчисления.— Т. Ш.) он выехал на своем корабле из Омана в Канбалу (остров Пемба у восточноафриканского побережья.— Т. #/.). По дороге ветер усилился и забросил судно в Со-фалу зинджей (жителей области Зандж.— Т. Ш.). «Присмот­ревшись к этой местности,— говорит капитан,— я понял, что

79

мы попали в страну зинджей-людоедов. Уверенные в своей гибели, остановившись здесь, мы совершили омовение, покая­лись богу в своих грехах, прочитали друг для друга пред­смертную молитву. В это время туземцы окружили нас на своих лодках и заставили въехать в гавань. Мы бросили якорь и сошли с ними на землю. Они повели нас к своему царю. Это был юноша с привлекательным для зинджа лицом и прекрасно сложенный. На его расспросы о нас мы заявили, что приехали сюда намеренно. «Лжете,— сказал царь.— Вы ехали не к нам, а в Канбалу. Это ветер занес вас в нашу страну».— «Так оно и есть,— признались мы,— мы солгали только для того, чтобы заслужить твою милость».— «Разгру­зите свои товары и торгуйте,— сказал царь,— никто вам не сделает зла». Мы развязали свои тюки и стали торговать. Торговля шла прекрасно, без пошлин, без каких бы то ни было налогов. Мы только поднесли царю подарки, и он со своей стороны отдарил нас еще богаче. В этой стране мы оставались несколько месяцев; когда наступило время отъез­да, царь по нашей просьбе отпустил нас. Мы покончили со всеми делами, нагрузили корабль товарами и уведомили ца­ря, что окончательно приготовились в путь. Царь проводил нас на берег со слугами и придворными своими, он даже спустился в лодку и в сопровождении семи прислужников приехал и поднялся на судно. Но когда они взошли на ко­рабль, я сказал себе: «Этого царя можно продать на оманском рынке за тридцать динаров; слуги его стоят не меньше ста шестидесяти динаров; да одежда их стоит динаров двадцать. Таким образом, мы, не подвергаясь никакому риску, выручим с них по меньшей мере три тысячи дирхамов». Я крикнул матросам, чтобы они подняли якорь и развернули паруса. А царь в это время дружелюбно прощался с нами и упраши­вал нас возвратиться, обещая в будущем оказать нам новые милости, если мы вернемся в его страну. Но заметив, что па­руса подняты и судно уже отчаливает, он изменился в лице и сказал: «Вы уезжаете? Так я распрощаюсь с вами» — и приготовился спуститься в лодку. Но мы перерубили канат, которым лодка была привязана, и сказали царю: «Ты оста­нешься с нами. Мы отвезем тебя в нашу страну и там воз­наградим тебя за благодеяния и отплатим за все, что ты сделал для нас». «Чужеземцы! — ответил царь.— Когда вы оказались в моей власти, подданные мои хотели вас съесть и забрать ваше имущество, как они это делали с другими. Но я облагодетельствовал вас и не взял от вас ничего; я был настолько милостив, что пришел прощаться с вами на ко­рабль. Воздайте же мне по справедливости, возвратите меня на родину». Но мы и не думали о его словах и не обратили

80 '

на них внимания. Ветер усилился. Не прошло и часа, как земля скрылась из глаз; а когда осенила нас ночь, мы вые­хали в открытое море. Утром мы поместили царя и слуг его вместе с другими рабами — их было около двухсот го­лов — и обращались с ними точно так же, как и с остальными невольниками. Но царь воздерживался от слов, не обращался к нам больше, ни о чем нас не просил и не смотрел на нас, как будто мы были совершенно незнакомы друг с другом. Приехав в Оман, мы продали царя и его слуг вместе с другими рабами».