По светлому следу (сб.)
Шрифт:
– Кравченко у телефона, товарищ генерал.
Привалов нетерпеливо взял трубку.
– Приветствую вас, товарищ Кравченко! Говорит Привалов. Я все по тому же вопросу. Помните наш последний разговор? Ну, как там у вас дела? В порядке? Полагаете, значит, что они вполне справятся со своей задачей? Очень хорошо. Благодарю вас, Тарас Андреевич!
Генерал положил трубку на рычажки телефонного аппарата и приказал адъютанту вызвать Муратова.
Спустя несколько минут полковник был уже у дверей его кабинета.
– Прошу! – кивнул ему Привалов. – Присаживайтесь.
Полковник сел против Привалова, выжидательно
– Майора Булавина можно поздравить, – не без удовольствия произнес он, делая какую-то пометку в своем настольном блокноте. – План его удался как нельзя лучше. Депо станции Воеводино вот уже пятый день выполняет усиленные перевозки, обходясь только своим наличным паровозным парком. Начальник дороги не сомневается, что они и в дальнейшем справятся с этой задачей.
– Большое дело, конечно, – согласился полковник, – однако это лишь часть плана Булавина.
– Большая часть, – поправил Муратова Привалов. – Если Булавин не ошибся в оценках производственных возможностей железнодорожников Воеводина, не ошибается он и в оценке Гаевого. Не такая уж это загадочная фигура.
Полковник хотел заметить что-то, но Привалов недовольным жестом остановил его:
– Я знаю вашу недоверчивость, товарищ Муратов, и догадываюсь, что вы сможете возразить мне, но я не за этим вас вызвал. Есть дела поважнее. Мы ведь приняли решение помочь Булавину имитацией активных действий на Озерном участке железной дороги. Доложите, что уже сделано в этом направлении.
– В депо Озерной переброшена часть резервных паровозов, предназначавшихся раньше для станции Воеводино. Пущены также два эшелона с войсками. Есть основание предполагать, что это привлекло внимание вражеской разведки.
– Что дало повод к таким выводам?
Полковник достал из папки какую-то бумагу и протянул ее Привалову:
– Нам только что удалось расшифровать радиограмму немецкого агента, обосновавшегося на станции Озерной. Из текста ее следует, что участившиеся за последнее время налеты авиации на Озерную – результат его донесений.
Генерал торопливо пробежал глазами короткий текст радиограммы и спросил:
– А этого агента удалось обнаружить?
– Мне донесли, что наши работники запеленговали его рацию и точно знают теперь местонахождение этого агента. Он может быть схвачен в любую минуту.
Генерал удовлетворенно кивнул головой:
– Ну, а как обстоит дело с семьей Глафиры Марковны Добряковой?
– Сестры Добряковы, как теперь уже совершенно точно установлено, к тайной переписке Гаевого с «Тринадцатым» не имеют прямого отношения. Не причастен к этому никто и из членов их семьи. Заинтересовались же мы, как вам известно, их знакомой Марией Валевской, обучающей внучку Глафиры Марковны Добряковой игре на пианино.
– Эта Валевская имеет, стало быть, возможность часто бывать у Добряковых?
– Да, почти каждый день.
– В какие же примерно часы дает она уроки внучке Добряковой?
– Обычно с десяти до двенадцати.
– А когда разносят почту в городе?
– Тоже примерно в эти часы.
– Случайное это совпадение?
– Думается, что нет.
Адъютант Привалова принес срочные документы для подписи. Недовольный тем,
что его прервали, генерал подписал только одну бумагу, а с остальными приказал зайти позже и, как только адъютант вышел, спросил Муратова:– А вы представляете себе, каким образом может иметь Валевская доступ к переписке Добряковой?
– Я представляю себе это следующим образом, товарищ генерал, – ответил полковник Муратов. – Валевская почти свой человек в семье Добряковых, и от нее там нет секретов. Письма Марии Марковны, конечно, не скрывают от нее, тем более что сестра Глафиры Марковны, видимо по совету Гаевого, регулярно передает приветы Валевской.
– Ну, хорошо, допустим, что все это именно так, – согласился генерал, – но ведь в этих письмах Валевская на глазах у всех может прочесть только открытый текст. Не берет же она их домой, чтобы скопировать шифрованную запись?
– Ей и не нужно этого, товарищ генерал, – убежденно заявил Муратов. – Обратили вы внимание, что невидимый шифр Гаевого на письмах Марии Марковны обнаруживается только после фотографирования?
– Да-да, – оживился Привалов, – это верная догадка! Валевская, следовательно, только фотографирует письма Марии Марковны, а уже затем у себя дома, отпечатав пленку, производит расшифровку. Сфотографировать же их незаметно при нынешней технике микрофотографии не составляет для нее никакого труда. Фотоаппаратик Валевской вмонтирован, наверно, в ее медальон или, может быть, в перстень на пальце. В общем, дело это не хитрое.
– Для опытного шпиона это не представляет, конечно, никакой трудности, – подтвердил мнение генерала Муратов. – А свои шифровки наносит Валевская на письме Добряковой и того проще. Они ведь таятся у нее на обратной стороне почтовых марок. Предложив свои услуги Глафире Марковне в отправке письма на почту, ей достаточно лишь отклеить обычную марку и наклеить свою.
– Но может ведь показаться подозрительным, что она так часто предлагает свои услуги Глафире Марковне в отправке писем. Не кажется ли вам, что этот пункт нуждается в дополнительных данных? – спросил Привалов.
– Нет, мне думается, что и тут все ясно, – возразил полковник. – Валевской вовсе не нужно носить на почту каждое письмо Добряковой. Ее главная задача – получить информацию Гаевого, а затем либо самой переправить ее через линию фронта, либо передать другому резиденту. А в тех шифровках, которые Валевская направляет Гаевому, она лишь дает ему отдельные указания и делает это нечасто. У нее нет, следовательно, необходимости наклеивать марки с микрошифром на каждое письмо Глафиры Добряковой. За все время, с тех пор как мы стали контролировать переписку двух сестер, шифровки Валевской были ведь обнаружены нами только на двух письмах.
– Я удовлетворен вашим объяснением, товарищ Муратов, – одобрительно кивнул головой Привалов.
Было уже поздно, когда Сергей Доронин подошел к дому Анны. У дверей он остановился в нерешительности. Окна ее дома были закрыты плотными шторами, но чувствовалось, что никто еще не ложился спать. Тусклые лучи света просачивались кое-где сквозь шторы, слышались приглушенные звуки радио.