По течению

Отец периодически посещал эту «юдоль бытового рабства», как он ее именовал, после чего еще пару дней изрядно веселился. В дни моего отчаяния он клятвенно обещал мне всех кандидатов на мою руку, сердце и финансы проверять так бесконечно долго, чтобы мы успели найти того, кто устроит именно меня, и мы успели втихомолку уехать в дальнее имение на юге, куда мама не приезжала никогда по крайне прозаической причине -почти полном отсутствии людей в поместье. Если опустить постоянную занятость, остается ее суть – необходимость обучать.

В местах, где обучать было некого, кроме необучаемой меня, мама взрывалась негодованием спустя сутки и сбегала на поиски новой жертвы. Даже редкие отпуска, которые полагались матери как одному из преподавателей небольшого частного пансиона, где обучались молодые люди, проявившие склонность к магии Учения, она проводила исключительно в семинарах для обмена магическими методиками или давая частные уроки. Но дома ее все равно не было никогда - нужно было искать одаренных по всей стране (Учение отбор и развитие своих адептов не доверяло даже Высокому дому, для чего и был создан пансион), и я заранее сочувствовала тем людям, которые в этих поездках были вынуждены проводить время с моей матерью.

Отсутствие магии не давало мне право на получение высшего магического образования и должности впоследствии. Меня не могли принять под крыло Дома, я не смогла бы заработать какое-то состояние сама (можно было бы вскрывать замки, как оказалось - это несложно…хотя…), что вытекало в довольно нерадужную перспективу - быть мне сначала в подчинении родителей, а потом в подчинении мужа.

Но наличие какого-то предмета, дающего возможность заполучить дар, полностью меняло расклад.

1.10 Эверенн.

Размеры моей личной катастрофы явились передо мной во всей красе вместе с появлением матери.

Она стояла на пороге. Несмотря на невысокий рост и хрупкость, она всегда подавляла холодностью и строгостью, заставляя невольно понижать голос. Тонкая ткань костюма Дома облегала хрупкую фигурку, ниже серебряного пояса разлетаясь в стороны темно-синими волнами, открывая широкие серебристые штаны и почему-то пушистые домашние голубые тапочки.

Только увидев эти тапки, я заметила все мелочи, ускользнувшие от меня раньше - синяки под глазами, воспаленные веки, из-за которых зеленые глаза казались тусклыми, нервные руки, мечущиеся по подолу.

– Мам? – я привстала из кресла, где со скуки проводила день в обнимку с книгой. – Здравствуй, мама. Все хорошо?

Помедлив еще секунду, мама вошла в комнату, молча опустилась на кровать. Закрыла глаза.

Что-то это совсем на нее не похоже. Я пересела к ней, заглянула в лицо.

– Маам?

– Все хорошо. – медленно отозвалась она, открывая глаза. Между бровей пролегла складочка. Она перевела взгляд на меня. – Устала очень. Все сделанное вами само собой не решится.

Очередной приступ стыда затопил меня, казалось, с головой и плескался теперь на уровне потолка.

– Да ладно, мам. Все же быстро забудут, что случилось. – пробормотала я, сжав руки на коленях и разглядывая ковер на полу.

Мама усмехнулась:

– Ренн, все забудут о нападении. Никто не узнает, что ты влезла в чужой дом – это тема для отдельной беседы. Но никто и никогда не забудет, что ты ночами бегала не пойми к кому.

– Да не бегала я никуда! – возмущенно отозвалась я, но смотреть на маму все-таки пока не хотелось, поэтому продолжила изучение ковра. – я думала, ты хоть в этом мне поверишь!

– Я-то верю. – на удивление мирно ответила мама и вдруг со вздохом опрокинулась на постель. Уже лежа продолжила:

– Хуже всего то, что этому верят все, кто был на месте преступления. Благодаря нескольким штатным газетным писателям – этому теперь и вся страна поверит. Мы не успели ничего сделать, Эл сначала вызвал всех, кото мог, и только потом известил нас. – послышался странный звук, который я опознала как скрежет зубов.

– Да забудут они, кому какая разница? – неуверенно продолжила я гнуть прежнюю линию. Мама рывком села.

– Тебе восемнадцать через два месяца. – с нажимом проговорила она. – Два месяца. Всего. За это время никто ничего не забудет. Я уже не говорю о том, что уже пора объявлять о помолвке!

Я замерла. С недоверием посмотрела на маму.

– То есть все, что случилось, это повод ускорить мою ссылку? Отдать кому угодно, кто возьмет? Это так?

– Милая. – мама взяла непривычно мягкий тон, осторожно взяла меня за руку. – Пересуды, сплетни. Да ты сама устанешь от них спустя несколько дней. Лучше всего представить твоего будущего мужа прямо сейчас, который подтвердит, что ты шла в тот день к нему. Это, конечно, тоже двусмысленно и неприлично, но по крайней мере большей части порицания нам удастся избежать. Через неделю устроим прием, там и…

Я сидела как оглушенная. Все, что дальше говорила мама, проходило стороной и не задевало моего сознания. В висках пульсировало. Я закусила губу, словно надеясь болью немного заглушить происходящее внутри. Неужели я действительно думала, что мне дадут полную свободу? У кого из нас она была, свобода?

– Конечно, ты права. – деревянным голосом я прервала мамин монолог. Мама нахмурилась недоверчиво. – Да, на приеме и объявим. Я уверена, вы подберете мне идеальную партию. Я пройдусь, душно тут.

1.11 Эверенн.

Бесцельные блуждания по дому и саду только усилили чувство усталости и отчаяния. Ну а чего я ожидала? Я же знала, что все к этому придет. Знала, чего она хочет. Ладно, этот вопрос надо будет решать с отцом.

Окольными путями вернулась в комнату. Осторожно заглянула -комната была пуста.

Вытащила из гардероба симпатичное платье в клетку, переоделась. С мученическим видом продрала снова запутавшиеся волосы, стянула в высокий хвост. Оглядела себя в зеркало.

Нет, красавицей я бы себя не назвала определенно, но и шарахаться от меня точно никто не будет. Синяки почти сошли, карие глаза смотрели определенно не так наивно, как раньше. Покрутилась перед зеркалом, обхватила талию - еще бы похудеть немного и высокие каблуки, и вполне…

О чем я думаю. Выскочила за дверь и быстрым шагом направилась к кабинету отца. Надеюсь, он дома.

Вообще дом наш был довольно странен. Большое строение, разделенное на восточное и западное крыло, расходящиеся под углом друг от друга, как две вишни от одного черенка. В центре находилась невысокая башня. Здание было огромным, трехэтажное, мрачное, прислуги было мало, моя комната была в восточном крыле, комнаты родителей в западном, ели мы иногда вместе, в столовой, но чаще раздельно – я у себя, родители то на работе, то в кабинетах, поэтому я никогда не знала определенно, тут они или нет, если только не была с ними в этот момент.