По тонкому льду
Шрифт:
Узнав о цели моей поездки, он вызвался сам посмотреть ребенка. Поглядел на часы, взвесил ему одному известные возможности и сказал:
— Везите меня к ней… С живыми я тоже умею обращаться… Когда-то умел…
Вот так я ввел в дом Оксаны Хоботова.
Это было в среду.
В четверг я узнал, что у дочери Оксаны температура снизилась до нормы.
В пятницу она сообщила по телефону:
— С Натуськой все в порядке… А я звоню с работы… Да-да… Я теперь секретарь суда Центрального района… Хоботов чудный человек. Расцелуйте его за меня. Это он помог мне устроиться. И судья здесь такой
Я почувствовал, что душа Оксаны вновь обрела мужество.
В этот день она позвонила еще раз и пригласила на воскресенье на обед вместе с женой. Будут блины.
Ага, блины! И я спросил Оксану:
— Дим-Димыча зовешь?
— Да-да. Будут он и Варя…
О Дим-Димыче я спросил потому, что блины были его страстью. Он предпочитал их любому другому блюду. Но знала ли Оксана об этой слабости Дим-Димыча? Или тут случайное совпадение?
И вот настало воскресенье. Сбор у Оксаны был назначен на три часа дня. Чтобы полнее использовать свободное воскресенье, мы решили утро посвятить прогулке по городу.
Только сегодня я, кажется, понял, что зима определенно переломилась и уже зарождается весна. Она угадывается в высоком прозрачном небе, откуда текут ласковые лучи солнца, в деревьях, которые полны движущихся соков, в земле, ненасытно вбирающей в себя теплую влагу.
Да, быстро, очень быстро летит время. Кажется, вчера только мы пробирались с Дим-Димычем и Хоботовым на "газике" райцентра сквозь метель и поземку, а сейчас в пору снимать теплое пальто.
Прогулка отняла у нас около четырех часов. Вернувшись домой, мы сдали бабушке внука и направились к Оксане.
Она встретила нас, расцеловала обоих. На ней было летнее ситцевое расклешенное платьице, старенький фартук и косынка на голове. Все обычное, повседневное, домашнее. Но Оксана была женщиной, не теряющей привлекательности ни при каких обстоятельствах. Простенький фартук только ярче выделял ее красоту.
В комнате моим глазам представилась такая картина: на диванчике с гитарой в руках сидел Дим-Димыч, а рядом с ним Варя. Она гладила рукой его волосы, всегда не причесанные. Против них на стуле, скрестив под мощной грудью сильные руки, восседал Хоботов.
"Умница Оксана, что позвала Хоботова, — отметил я про себя. — Компания подобралась на славу".
Оксана подошла ко мне и просто сказала:
— Спасибо за знакомство с Вячеславом Юрьевичем. Он чудесный человек и доктор… Наташку сразу поднял…
Хоботов крякнул и недовольным тоном произнес:
— Чудесный доктор тот, с которым реже имеешь дело.
— А Оксана теперь секретарь суда, — сказал Дим-Димыч. — Шутите?
За столом заговорили о международном положении.
— Война, хлопцы, не за горами, — серьезно сказал Хоботов.
— Ничего, — бодро заметил я. — Если Гитлер сунется к нам, мы ему быстро обломаем зубы. Мы уже не те, что были двадцать или десять лет назад. Дальше границы ему не пройти!
— Хорошо бы, — коротко заметил Дим-Димыч.
— Что мы не те, спору нет, — вновь заговорил Хоботов. — И что зубы Гитлеру мы в конце концов обломаем, тоже факт. Но что всем нам придется браться за оружие и что обойдется это нам недешево — очевидно.
— Неужели всем? — испуганно спросила Варя.
— Всем, девушка, —
заверил Хоботов. — Поверь мне, старому вояке. Я знаю, что такое немцы и с чем их едят. А сейчас они в угаре. Гитлер готовит большую войну. И только глупец может поверить, что он ограничится расчленением Чехословакии.Потом по просьбе всех Оксана рассказала, как она устроилась на работу. Когда Хоботов представил Оксану судье как дочь арестованного, тот спросил ее:
— А вы не арестовывались?
Она ответила отрицательно.
— И жили отдельно от отца?
— Да!
— Ну и слава богу. Приступайте к работе! Наш секретарь вышла замуж и уезжает в Свердловск…
— Не перевелись еще смелые люди, — сказал Дим-Димыч.
Оксана следила за Варей и Дим-Димычем полуприкрытыми глазами и молчала. Потом неожиданно спросила меня:
— Как вы думаете, будет у них толк?
Я сразу сообразил, кого она имеет в виду, и ответил безжалостно:
— У них накрепко…
Она повернулась ко мне лицом, усмехнулась и сама ответила на свой же вопрос:
— Нет, не будет…
Я удивился: откуда такая уверенность?
— Вас не настораживают эти припадки влюбленности? — продолжала она развивать свою мысль. — Все это искусственно и бросается в глаза. Зачем показывать на людях то, что надо свято хранить в себе?
Оксана неожиданно сжала мою руку у локтя и, наклонившись немного, жарко сказала:
— Вы лучший друг Димы… Перед вами я не хочу скрывать… Я не верю… Вот на столечко не верю, — она Показала кончик мизинца. — Нет! Я тоже разбираюсь в людях… Варя тянется к нему, когда он здесь, рядом… Сейчас он ей нужен… А если придет разлука — забудет его…
Мне захотелось задать прямой вопрос:
— Ты сказала, что откровенна со мной?
— Да… безусловно…
— Ты любишь его?
Оксана плотно сомкнула веки и твердо сказала:
— Очень… Но мешать им не буду.
29 марта 1939 г. (среда)
Ровно в шесть Глухаревский оказался на трамвайной остановке "Первый гастроном". Он пропустил два Трамвая и влез в третий, на площадке которого его поджидал Кошельков. Тот держал на нитке большой голубой воздушный шар. На очередной остановке, во время сутолоки, Глухаревский незаметно опустил что-то в карман пальто Кошелькова и спрыгнул с трамвая.
Вагон двинулся дальше. Кошельков спокойно стоял и будто не догадывался, что у него в кармане передачка. Только спустя минут пять он стал пристраивать к нитке шара трамвайный билет, потом полез в карман, нашел бумажку и будто от нечего делать привязал на кончик нитки. Так с шаром он и вышел на остановке возле большого четырехэтажного дома.
Здесь было людно: детвора шмыгала на коньках, таскала за собой санки. Примерно через четверть часа из второго подъезда показался уже известный нам массовик-культурник Витковский. Он вел за руку парнишку лет трех. Мальчик сразу заметил голубой шар и, оставив своего спутника, подбежал к Кошелькову.
— Дяденька, продайте шарик! — залепетал малыш.
Женщины, свидетельницы этой сцены, с любопытством смотрели на мальчика и владельца шара.
Кошельков улыбнулся:
— Сначала давай познакомимся. Как тебя зовут?