По тропке вниз

— Ну как? Но Варг не ответил. Всё слова в одночасье куда-то разбежались.

* * *

… Однажды в Камышовку привезли паренька, пострадавшего от налёта васпов. Юный, годов пятнадцати отроду, а седой весь. Трясся.

Глаза безумные. Мирта значилась деревенским фельдшером, и её и пригласили к болезному. Но она лишь взглянула — поняла: не жилец. Родственникам так и сказала. Не терпела пустых надежд. И впрямь юноша к утру преставился. Тихо. Так и не заговорив. Но похоронили его не на кладбище, а за околицей. Мол, нечистая душу забрала, а умер — без исповеди и соборования. Больше о васпах не слышали. Нет, сказывали, бывало таинственным голосом, каким, при свете лучины, повествуют былички, но всерьёз не принимали. Ведь говорят же — страшна беда, пока не пришла. Тем и утешались. Над деревней, будто наблюдая за её покоем, высилась белокаменная церковь Покрова Святой Богородицы. Вот и верили камышовцы, что покрывало небесной заступницы от всех напастей да тёмных сил бережёт. Мирта верила в Божью Матерь, потому что женщина женщину всегда поймёт. После того, как Мирта в одночасье потеряла любимого мужа и троих детей — паром, на котором они ехали в районный центр на ярмарку, напоролся на сухостой, не убранный с весеннего паводка, и утонул — только молитвы Царице Всеблагой и позволили рассудок сохранить. Вот и сейчас — истово и от души, кладя земные поклоны, — Мирта молилась за племянницу. Отпустила! Не уследила! Только бы всё было хорошо, только хорошо… Слова путались и уже давно ушли от каноничного текста молитвы. Мирта лишь размашисто крестилась и, как заведённая, повторяла:

— Заступница, оборони. И была услышана: скрипнула дверь в сенях. Легко, словно бабочка летняя, в комнату впорхнула Юлия. Оперлась о дверной проём, обхватила ладошками горящее личико. Глаза сияют, что яхонты.

Улыбается чему-то. Жива! Тётушка грузно поднялась с колен, подошла ближе, сгребла в охапку, прижала к высокой груди.

— Дура! Ой, дура! — заговорила взволнованно. — Я чуть с ума не спрыгнула, когда пришла тебя к обеду звать, а там только альбом твой да карандаши разбросаны. А ты вот, целёхонька! Счастье-то какое! И зарыдала в голос.

— Простите, тётя! — Юлия тоже расплакалась, обнимая в ответ. — Я и сама уж не чаяла, что вернусь… В лесу заплутала! Мирта отстранилась, посмотрела грозно.

— Что за черти тебя вообще туда понесли? Хотелось поколотить глупую. Да как бить, родную кровинку-то?

— Ветер, — шмыгнув веснушчатым носиком, проговорила Юлия. — Шляпу.

— А ты удумала в лес идти — будто у себя в городе по бульвару гулять! Да ещё и расплатланная, как лярва последняя! Что за волки тебя драли? — Мирта придирчиво оглядела племянницу. — Вся в лохмотьях!

— Никто меня не трогал, — примиряюще сказала Юлия, присаживаясь к столу. Взяла с вазочки яблоко, хрустко впилась в румяный бок. — Раненного встретила. Порвала подол на бинты.

— Какого раненного? — вкрадчиво поинтересовалась Мирта. А сердце ёкнуло от дурного предчувствия.

— Военного, — проговорила Юлия, и щёки её снова зарделись. — Волосы ёжиком, серые. А глаза — как у хищника… Тётушке совсем не нравились эти романтические бредни племянницы.

Прежде и на самых пригожих парней фыркала, а это не пойми о ком рассуждает, как зачарованная.

— И что же это за гусь такой? Не слышала я ни о каких частях в нашей округе.

— Не знаю. Форма такая странная — звание не определишь, никаких звёзд на погонах. И других знаков отличия. А на рукаве — оса и «вэ» латинская. Тут Мирта и села, ойкнув. Вот она беда — отворяй ворота. Хотя этой и отворять не надо, сама явится. Должно быть это она, Мирта, всю богородичную благодать на свою Юльку-то и перетянула. А девка неумная, горе навлекла. Ей Богу, коли утрясётся всё и минует, ох Мирта и взгреет её. Раз сестра распустила. И, грозно взглянув на племянницу из-под густых бровей, промолвила:

— Он тебе ничего не делал?

— Нет, — мотнула головой Юлия и пролепетала испуганно: — Он вообще такой скромный, вежливый. Проводил меня.

— Куда проводил? — Мирту начинало потряхивать от ужаса.

— До околицы. Я его к нам на чай звала — отказался: мол, в назад скорее надо. Мирта едва сдержала себя, чтобы не стегануть по щеке наотмашь.

— Дурында! — вскакивая и глыбой нависая над Юлькой, прорычала она: — Ты что наделала?! Привела волка в овчарню!

— О чём вы, тётушка? — испугалась такой реакции Юлия.

— Забыла что ли, баба Фёдра рассказывала: девки как в лес пойдут — так и пропадают. Не иначе ирод какой орудует. Наверняка, раненный твой. Чего к людям не вышел? Не насторожило тебя?

— Он на задании, и так самовольно отлучился. Может, ему ещё и достанется за это. Разве так можно жить — если про каждого плохо думать?! Мой Варг не такой.

— Ах, он уже твой! — в этот раз Мирта не выдержала: переживания сегодняшнего дня прорвали плотину, и женщина закатила племяннице звонкую пощёчину. Юлия дёрнулась, прижала ладошку к покрасневшей щеке. В глазищах — задрожали слёзы. Ничего, успокоила себя Мирта, может ум прорежется.

— Тебя что не учили разве, что с подозрительными типами разговаривать нельзя? — уже более миролюбиво сказала она. Жалость к девчонке тронула. И вина пришла грызть: сама не предупредила! Но дерзкая девчонка гордо вскинула носик и выдала:

— Меня учили оказывать помощь тем, кто нуждается…

— Э, девка, так не пойдёт! — Мирта схватила её за руку и поволокла за собой. Юлька вопила, обзывалась «маразматичкой», пыталась вырваться. Но женщина лишь крепче держала. Наконец, как кошку шкодливую, втолкнула в чулан: — Посиди тут! Охолонь! — и захлопнула дверь.

— Вы с ума сошли, тётушка! Я же мышей боюсь и пауков! Юлия барабанила в дверь, рвалась, плакала. Но Мирта слушала её вполуха — обдумывала план.

— Слышите, тётя, — прохныкала племянница, — пауков!

— Ос бояться надо, — ответила небрежно Мирта и пошла к двери.

— Каких ещё ос? — донеслось из чулана.

— Гигантских, — бросила через плечо Мирта и, подхватив юбки, заторопилась к дому старосты. Принесённая ею весть всколыхнула обывательскую гладь Камышовки.

Спешно собрался сход — стали решать, что делать. И каждый докой себя выказывал. Может, потому никто и не придал значения идущему из-под небесного брюха утробному рокоту. Только Мирта оглянулась и заметила на фоне неба чёрную точку. Летят. Не успели. Божья Матерь не уберегла.

* * *

… Подмога прибыла, когда перевалило за полдень. Хотя SOS отправили ещё с болота, когда гибли под натиском монстров.

— Сломались по пути, — оповестил пилот, после того как вертолёт, поймав сигнал переносной рации Варга, приземлился на опушке. Сообщение огорчило: техника ни к чёрту, и достаётся всё сложнее.

Да и продовольствие — тоже. Им просто необходим реванш за поражение под Липками.

Поэтому командование Варг взял на себя. Имел право, как звеньевой. Тем более что остальные прибывшие — едва оперившиеся юнцы. Забравшись в кабину, сразу сел к орудию: боеприпасов мало, надо бить наверняка. Вертолёт оторвался от земли грузно, точно перекормленная птица, и, ревя, полетел за добычей… … Ракет «воздух-поверхность» было две. Первая ударила в церковь. И купол, и без того пылавший жаром в лучах закатного солнца, вспыхнул по-настоящему. Взметнулись языки пламени, будто венчая дом божий трёхрогой короной. Из храма, с воем и криками, повалили прихожане. Выскочил священник. Стал брызгать на адскую машину нехристей святой водой. Варг прошил батюшку пулемётной очередью. Старик рухнул на пороге. Глаза остекленело и удивленно смотрели вверх, должно быть, туда, откуда привык ждать спасения. Люди глупы, потому что верят в своих жалких богов. Вертолёт зашёл на следующий круг, и выплюнул вторую ракету. Она пропорола крышу деревенской управы и взорвалась внутри. Люди, собравшиеся на сход, даже не успели опомниться. Осколки кирпичей, стекол и черепицы фонтаном брызнули в стороны, выкашивая народ. Люди глупы, потому что надеются, что смогут превозмочь силу, заведомо превосходящую их. Надежды нет. Пощады — тоже. Васпы приземлились на площади, среди гор строительного мусора и искорёженных человеческих тел. Над развалинами управы плясали огненные бесы. Их танец сопровождался треском пожираемой древесной и телесной плоти.

Смрадный чад, стоявший над пожарищем, был фимиамом, который пылающие твари воскуряли своему властелину. Окинув взглядом окрестности, Варг почувствовал облегчение. Это была привычная картина. Она на время вытеснила другую, что наваждением преследовала его последние несколько часов. Там солнце, сверкая и искрясь, купалось в реке. Там цвели кувшинки. Там ему, монстру, улыбалась красивая девочка с летним именем. И это видение — как послание из иного мира. Невозможного для него. И от этого становилось больно. В груди. Там, где по определению находится сердце. Глупо. Лучше — тьма, смерть, разруха. Так ничего не болит. И теперь, дав задание прочесать периметр, направился к дому, в который несколько часов назад скользнула хрупкая фигурка девушки. Однако, толкнув калитку и оказавшись в ухоженном внутреннем дворике, замер. Что дальше? Перед глазами снова встали картины сегодняшнего утра. Как она поила его из листа кувшинки, как перевязывала руку, порвав свою одежду… Тогда он не осмелился даже прикоснуться к ней. И не нашёл сил сказать, кто он на самом деле. Как быть теперь? Он не знал. Сердце бешено колотилось. Мысли путались и куда-то уплывали. Потребовалось усилие, чтобы восстановить контроль и вернуть холодный рассудок. И тогда сразу же накатили стыд и злость — раскис из-за какой-то девчонки! Чушь. Он должен стереть её из своей памяти. Смять и отбросить. Варг решительно шагнул в сени. Огляделся: двери нараспашку, словно кто-то уходил в спешке. Внутри — он быстро обошёл все комнаты — никого. Варг уже хотел сорвать разочарование, разбив что-нибудь — под руку подвернулся стул, — когда услышал тихий плач. Из-за двери чулана. Он спешно отодвинул затвор, и увидел её. Она сидела на полу у порога и горько плакала. Однако, увидев его, обрадовалась, просияла, потянулась, было, навстречу, но Варг отпрянул, и она осеклась. Приподнялась сама, ухватившись за ручку двери.