По ту сторону дороги

Я аккуратно встала, Дмитрий поддерживал меня. Но всего через несколько шагов я повалилась, едва сохраняя себя в сознании. Он вздохнул и подхватил меня на руки. А дальше – светлые коридоры, голоса, шаги и снова забытье.

Ненавижу приходить в сознание. Обморок – это словно издевка над твоей памятью, твоими чувствами. В первые секунды кажется, будто ты просыпаешься от долгого кошмарного сна, и, стоит открыть глаза, как снова окажешься в своей маленькой комнатке в родном доме. Но потом… Потом реальность окружает тебя, и ты многое готов отдать за то, чтобы вновь уйти в темноту. Там хотя бы нет боли. Там нет ничего.

Я нахожусь в небольшом помещении, стены которого фосфоресцируют ровным белым цветом, а воздух пропитан вонью каких-то лекарств. От одного вида на все это меня начинает мутить. Здесь есть раковина и толчок, подобие кровати, на которую я умудрилась сесть, и больше ничего, кроме гудящих лампочек. Дверь, скорее всего, заперта, даже не буду пробовать. Какой смысл? Убежать мне в любом случае не удастся, да и в Городе прятаться не получится. Одна дорога – в Пустошь, но мне и так туда любезно подарили билет в один конец. Интересно, если бы я солгала, сказав, что изгнанник сам залез в мой дом в ту ночь, они вынесли бы другое решение? Сильно сомневаюсь. Очевидно, что Бэн прожил в доме несколько дней, а для этого у них нет оправдания. И о чем я только думала? Как вообще допустила подобное?

Мои мысли прервал резкий щелчок в двери, и в комнату вошла молодая женщина с подносом. Он поставила его прямо на кровать и бесцеремонно склонилась надо мной.

– Открой рот, – я подчинилась. Женщина что-то осветила своим маленьким фонариком, потом проделала то же самое с моими глазами. – Левую руку, – медсестра грубо потрогала мою метку, что-то проверяя, и мне не удалось сдержать восклицание боли. – Почти прижилась. Ешьте, через двадцать минут поднос заберут, – и она вышла из комнаты.

Не знаю, что ела, вкус не чувствовался, да я и не обращала внимания. Нужно было просто постараться запихать в себя как можно больше. Мне понадобится энергия, чтобы выжить в Пустоши. Но хочу ли я пытаться на самом деле? Поднос забрали, кажется, минута в минуту, и оставили меня снова одну. Ни слова, ни жеста. Как бы одиночество не свело с ума раньше, чем меня выставят из Города.

Подобная процедура с едой и осмотром повторилась еще через несколько часов. Я попыталась что-нибудь спросить, но меня крайне грубо заставили молчать. Кто у них тут вообще работает! Прошел, наверное, еще час, когда в комнате появился незнакомый мужчина.

– У вас есть право на разговор с посетителями. Пять минут.

Я вздрогнула от волнения, и когда мужчина отстранился, то в комнату вошли Сэм и ша. Хотя сестра скорее влетела и набросилась на меня с объятиями. Да я была и не против, совершенно не против. Ша опустилась рядом и приобняла нас обеих. Мое сердце сжалось, и мне едва удалось удержать внутри истерические рыдания. Я никогда их больше не увижу, не хочу, чтобы они запомнили меня плачущей. Ох, святой Закон, я действительно их больше не увижу, как же мне не разорваться от боли?

Сэм отстранилась, ее лицо опухло, а глаза немного покраснели.

– Лиса, что же делать? – прошептала она. – Мы вытащим… точно… отец Троя влиятельный.

– Да, и работает в отделе безопасности. Не нужно, Сэм, я знаю, что ничего не исправить.

– Прости, Лиса, прости!

– Да за что же? Это только моя вина, ведь я пустила его в дом, верно? Глупо отрицать. И вас подвергла опасности. Они говорили с вами?

– Да, – ответила ша, – но все хорошо. Из-за того, что наши двери были заперты всю ночь, они сразу подумали только на тебя. Нами почти не интересовались. Ох, дитя мое, я им тут все конторы обойду, выпотрошу их всех, пока они не вернут домой нашу девочку!

Я по-доброму усмехнулась:

– Не навлекайте на себя еще больше проблем. Они еще уважают память Кастерли, вас не тронут. Пока.

– Но к тебе разве они не могут проявить это уважение? – возмущалась няня.

– Ша, ты же знаешь, что нет. И ты, Сэм, тоже. Я люблю маму и папу, несмотря ни на какую правду, но мои биологические родители из Пустоши. У меня дурная кровь, – я издала нервный смешок.

– Алиса… – простонала сестра.

– Почему вы не сказали мне?

– Зачем? – прошептала ша. – Разве мало было плохого? Ты же помнишь, ответов иногда лучше не знать.

– Но эта правда – часть меня самой. Ну да ладно. Сейчас это все ни к чему.

– Мы все равно твоя семья, верно? – как-то испуганно спросила Сэм.

– Разве может быть иначе? У меня только одна сестра, прости, что так подвела тебя!

– Алиса! – она снова бросилась мне на шею и расплакалась. Я с трудом проглотила застрявший ком. Пришлось крепко сжать кулаки, чтобы ногти впились в кожу, причиняя боль.

– Бетти не смогла прийти, – тем временем произнесла ша. – Ее родители испугались подобных связей. Но она в ужасе и сказала, что будет очень скучать.

– Если удастся, передайте, что и я буду.

– Это немыслимо, это жестоко! – снова отстранилась Сэм.

– Ну, я же сильная у нас, правда? Я справлюсь. Вы меня еще увидите, – глупая ложь, от которой я не смогла удержаться. Я не вернусь, Пустошь сожрет меня.

– На выход! – раздался грозный голос, и меня будто пронзило током.

– Нет, подождите! – закричала Сэм и вцепилась в мою руку мертвой хваткой. Она выглядела сумасшедшей, и я не хочу знать, каким было мое лицо в тот же момент.

– Пусть небо хранит тебя! – успела прошептать ша и крепко сжала мою ладонь, прежде чем ее потащили к выходу.

– Я не могу… не могу… – рыдала Сэм. Мужик что-то громко кричал, и я боялась, что от злости он сделает моей сестре больно.

– Прощай, Сэм! – я быстро чмокнула ее в лоб и сама расцепила ее пальцы. Саманту потащили за дверь.

– Алиса! – последнее, что она успела выкрикнуть, затем хлопок и тишина.

Сюда не проникало ни звука. Я встала, села. Дыхание сбилось, как от быстрого бега. Слезы, снова слезы, которые готовы были расплавить мое лицо, задушить меня, но почему-то не делали этого. На ум вдруг сразу пришла целая тысяча вариантов того, что я могла бы и хотела сказать своей семье. Но почему они не появились в голове чуть раньше? Ша воспитывала нас с детства, мы многим обязаны ей. Я обязана. А Сэм, моя сестренка, она всегда была частичкой моей души, хоть порой мы забывали об этом. Теперь все, что для меня осталось от них, – это только воспоминания. Надеюсь, им удастся сохранить дома хоть какие-то мои вещи. Может, это эгоистично, но я все же не хочу, чтобы меня совсем забывали. Я боюсь этого.

Прошло всего каких-то несколько минут, как дверь снова щелкнула, и на пороге появился тот же мужчина. Он оценивающе оглядел меня, громко хмыкнул, а затем произнес:

– Пущу еще одного на пять минут, если больше никаких истерик!

Трой! Я быстро закивала, вытирая дорожки слез кулаком. В отличие от Сэм, он не вбежал в комнату, а медленно вошел внутрь, его лицо обледенело, под глазами залегли темные круги. Трой выглядел больным. Он бросил быстрый взгляд на мою метку, и я испугалась, что сейчас он отшатнется от меня как от прокаженной и уйдет навсегда. Мне даже страшно было пошевелиться. Дверь за ним закрылась, и мы остались наедине.