По ту сторону озера

– Мне кажется, что не надо быть врачом, чтобы это понимать.

– Я не отказываюсь от неё. Многие на моем месте бы поступили бы по-другому.

– Так ты доказываешь себе, что ты хорошая мать?

– Надо как-то жить дальше. Менять препараты, подбирать терапию, сменить окружение.

– Я не могу поверить, эти слова говорит мне моя мать?

– Ты бы никогда не захотела оказаться на моем месте.

– Я против того, чтобы Дана уезжала за несколько сотен километров, хоть и под присмотром наших родственников.

Я не успела договорить, как услышала знакомый голос позади себя.

– Я не против.

Оказалось, что Дана слышала содержание всего разговора от начала до конца. Все неподкрепленные аргументами доводы моей матери, что кажутся абсурдными.

– Если ты хочешь от меня избавиться, то пожалуйста, если так всем будет лучше.

– Дана, это не то, что мы имели в виду.

– Не вмешивай сюда, Тори. Она действительно права. Я не младенец, за которым нужен постоянный уход. Я тебе не нужна такая, какая есть, потому что приношу слишком много проблем.

– Это не то, что я имела в виду. Ты слишком преувеличиваешь, – вступилась в разговор мама.

– А что ты, черт возьми, тогда имела в виду?

– В этом городе ты несчастна.

– Я вполне себе счастлива!

– Проводя все свои дни в ванне до трёх часов ночи? Я не хочу даже это слышать, Дана!

– Как переезд должен мне помочь? Что ты несешь? Ты сама себя слышишь?

– Тори, скажи ей!

– Она думает, что смена обстановки пойдет тебе на пользу. Здесь и правда не лучшее место… – еле-еле промямлила я.

– Для меня, да?

Дана была в ярости. Я тоже не очень понимала, чем руководствуется мать. Раньше она была сверх авторитарной. Да, она не проводила с нами много времени. Мы были у себя сами на попечение, но она всегда контролировала нас, а тут она отпускает сразу обеих дочерей, да и специально просит одну из них с психическим расстройством удалиться подальше от себя.

Даже если мама и принимала какие-то решения, она не отходила от них. Может, она видела решение проблемы, но оно оставалось мне неизвестным. Я была уже совершеннолетней, но Дана ещё не достигла нужного возраста для принятия самостоятельных решений и её нестабильные переменчивые состояния не позволяли ей этого делать. Мама должна была заботиться о ней хотя бы всё остальное время. Как безрассудством, по-другому, назвать я это не могла.

– Елена знает, что ты собираешься меня к ней спихнуть? – спросила сестра.

– Моя сестра не против присмотреть за тобой. Там будет ещё и моя мать.

– Бабушка?

– Да, Дана. Твоя бабушка.

– А что ты скажешь, Виктория? – Я очень не любила, когда меня называли полным именем. Складывалось ощущение, что меня начинают отчитывать, – Ты согласна с ней? Я должна уехать?

– Я не думаю, что ты обязательно должна уезжать. Но если тебе не понравится там, ты вернешься.

– А мои друзья? Моя учеба?

– Дана… – снова вмешалась мать, – Ты едешь туда на всего один учебный год, не на всю жизнь.

– Сейчас идёт уже второй семестр!

– Ничего плохого не произойдет.

– Если мне исполнится восемнадцать в апреле, я имею право вернуться сюда, когда захочу. Ты нам всегда так говорила – делайте, что хотите, когда станете совершеннолетними.

– Да, можешь так поступить, но это не к чему.

– Отлично. Просто прекрасно. Хоть где-нибудь лишусь девственности без подглядывания своей матери!

– Дана!

Я продолжала пить черный чай и смотреть в потолок. Отношения между ними были испорчены. Я, одновременно, понимала и не понимала ни одну из них. Кто бросает своего ребенку, свою настолько уязвимую дочь в данный момент её жизни, когда та больше всего нуждается в твоей поддержке?

– Мам, может не надо этого делать. Станет только хуже, – подала я голос.

– Тори, замолчи уже, ладно? Без твоего мнения обойдусь. Я все-таки её родитель.

– Я ничего тебе такого не сказала.

– И не надо продолжать меня выводить. Мне и так достался один трудный подросток. Такое чудо, что ещё поискать надо.

– И в чем же я виновата?

– Продолжаешь поддерживать её, качать свои права.

– Что? Я просто пытаюсь защитить свою сестру, пытаюсь понять, как сделать так, чтобы она чувствовала себя лучше.

– От кого защищаешь? От собственной матери?

– Мам, с какого перепуга ты так взъелась?

– Не надо со мной так разговаривать, понятно?

Обсуждать дальше эту тему просто не имело смысла. Я понимала, что достучаться до собственной матери я просто не смогу. Злоба пульсировала у меня в венах.

Когда я вспоминала наше детство, я представляла, что наша мать – это я, а Дана – моя дочь.

«Помни, что у тебя всегда есть я, даже если ты совсем одна».

Раньше я говорила ей подобные слова, чтобы хоть как-то успокоить.

«Тори, я знаю. Это взаимно».

Прошло пару недель с отъезда Даны. Дом сразу же как-то заметно опустел. Мне стало заметно одиноко. Мы иногда переписывались с сестрой. Она присылала фотографии её темной комнаты со старым диваном и небольшим окном, в которой её поселила Елена. Дана писала, что от всей мебели воняет какой-то затхлостью, как будто её проварили в кастрюле несколько раз и нехотя отжали, поставив сюда разлагаться.

– В гостиной стоит диван в полосочку. Я ненавижу полоску.

– Ты всё ненавидишь.

– Да, а ещё жюльен, детей и голубей. Господи, я просто ненавижу голубей.

Не знаю, как из веселого жизнерадостного подростка, Дана превратилась в человека, который на всё на свете смотрит через черные очки. Может, это были последствия её видений. Они сделали её другой, но не за считанные месяцы, а в течение всего этого времени: от начала болезни до нынешнего момента.

Прошел солнечный сентябрь. Я звонила младшей сестре как минимум раз в неделю, но с каждой наступающей неделей разговоры становились всё короче и короче. Я продолжала работать в кофейне. Все мои друзья разъехались по колледжам. Остались только единицы и те были не рады своему текущему положению. Их ничего здесь больше не радовало. Мы больше не проводили время вместе. Всё стало в один момент не интересным и бессмысленным.

В октябре я узнала, что Дана завела кошку по имени Лея, как ту девочку, которую она видела рядом с нашим холодильником ещё совсем недавно. Новый класс её раздражал, ей было тяжело сосредоточиться на уроках, так как она постоянно вступала в конфронтации с другими учениками. И здесь происходило тоже самое, что и на старом месте.

Сестра ни с кем не общалась, а ученики отпускали колкие комментарии в её сторону, но у неё не было ни сил, ни времени, чтобы разглагольствовать о том, что с ней происходит и почему она так себя ведёт.