По ту сторону Псоу
Шрифт:
Мы подъезжаем к Мокве. Это культовое место для каждого абхаза. М. Тарнава писал: «Моква, как Москва для России, была матерью для Абхазии». Огромный, величественный, пятинефный собор в селе Моква — невообразим и неописуем. Опять же думаю о том, что если бы такой храм находился в одном из самых знаменитых городов мира, его считали бы главной достопримечательностью этого города. А здесь всего лишь небольшое село, про которое мало кто знает.
В 1968 году отмечалось тысячелетие Моквского собора. Его возвёл в X веке царь Абхазии Леон III. Здесь похоронен последний владетельный князь Абхазии Михаил Чачба (Шервашидзе), его сын Георгий, многие абхазские военачальники. Между царём Леоном III, при котором звезда Абхазии сияла на весь мир, и князем Михаилом Чачба, при котором исчезли последние остатки абхазской государственности — вся история Абхазии.
Величественные
Наш экскурсовод Аслан с большим удовольствием показывает нам то, что не входит в программу экскурсии, он ведёт нас на поле за собором. Большое, ровное, гладко выкошенное поле, где по периметру стоят многочисленные маленькие домики — апацхи. Апацха — традиционное жилище абхаза, один только вид которого всегда приводил меня в содрогание. Плетённые из прутьев стены, кровля порою из соломы, а посредине очаг или просто место для костра, дым от которого уходит через отверстие в остроконечной крыше — вот что такое апацха. Конечно, зимы в Абхазии много мягче, чем в России, но дующие с моря ветра порою бывают весьма суровы, а в горах так и вовсе холодно. Как можно зимой жить в таком доме, стены которого слабо защищают даже от ветра? Люди, очевидно, надев на себя всё, что у них есть, ложаться спать вокруг тлеющего костра, который почти с таким же успехом мог быть разведён в чистом поле. Апацха, это в общем–то основательный шалаш, русская курная изба по сравнению с ней — коттедж.
Но много ли вы сегодня найдёте русских, способных прожить в курной избе хотя бы неделю? Да и самих курных изб на просторах нашей родины, пожалуй, уже не сыщешь, для нас это давно преодолённое прошлое. Для абхаза апацха — настоящее, очень многие из них вполне могут жить в своём традиционном жилище.
На этом поле каждый год проводится что–то вроде праздника урожая, сюда приезжают жители окрестных деревень, у каждой из них здесь — своя апацха, они привозят сюда самые заметные из своих сельхоздостижений. Соревнуются, хвастаются, веселятся. Главное тут для них то, что они собираются вместе, у всех свои апацхи, а поле общее. Это целый мир, таким образом сохраняющий своё единство. Надо ли удивляться, что абхазский этнос так устойчив к ассимиляции, не растворяется среди других народов, хотя давно уже исчезли народы куда помоложе абхазов. На территории России уже много веков не сыскать ни половца, ни печенега, а вот абхазы где были полторы тысячи лет назад, там и сейчас, хотя богатая на катаклизмы история Абхазии много раз давала этому народу возможность полного исчезновения. Абхазы не изчезли. И не исчезнут, пока стоят апацхи. Вот только у меня вопрос: в чём больше абхазской души — в грандиозных величественных соборах, или в этих маленьких плетёных домиках?
Мы покидаем Мокву и едем дальше. Все переполнены впечатлениями, а я ещё и вопросами. И вот один из ответов мы видим прямо на дороге. Большое скопление автомобилей, самых разнообразных, от новеньких «мерседесов» до разбитых «шестёрок», они припаркованы на обочине, кажется, на целый километр. Аслан поясняет: «Это похороны. У абхазов, если умирает человек, на похороны съезжается не просто вся родня — весь род. Покойного не предают земле 7 дней [10] , чтобы на похороны смогли приехать все представители рода из самых отдалённых уголков Абхазии. Видите гроб во дворе? Это на самом деле не гроб, а такой особый холодильник, есть и другие способы сохранить тело как можно дольше».
10
Аслан Куцниа написал мне по этому поводу: «Семь дней держат покойников в доме менгрельцы, у абхазов обычай хоронить на третий или четвертый максимум день». Итак, один абхаз сказал так, а другой абхаз сказал по–другому. Как правильно? Не знаю. Но хочу предупредить: если вы разговариваете с абхазом, это ещё не значит, что вы разговариваете с Абхазией.
Трудно представить себе картину более выразительную. Благодаря такому подходу к похоронам, и не только к ним, род остаётся родом, являет собой единую монолитную силу, независимо от того, что его представители разбросаны по всей стране и за её пределами. Это восхищает, но это значит, что абхазское общество имеет родоплеменную структуру. А родоплеменное общество имеет склонность
подменять собою государство и до наших дней сохраняется лишь у тех народов, которые не обладают опытом государственного строительства.Взять хотя бы чечен. Они никогда не имели своего государства, их общество имеет тейповую структуру, народом управляют главы тейпов. Судя по всему, этот народ не обладает качествами, необходимыми для создания государства. У чечен был такой шанс после первой чеченской войны, когда русские ушли с их земли, и чечены получили вожделенный суверенитет. Но ничего у них не вышло. Они не привыкли к централизованному управлению и уж тем более не в состоянии создать его самостоятельно. Это не их вина, а их особенность.
В этом смысле прямая противоположность чеченам — русские — народ государственный. Русские создали своё государство более тысячи лет назад, и с тех пор мы живём исключительно в условиях государства. В нашем обществе уже много столетий нет даже намёка на остатки родоплеменных отношений, подменяющих собой государственную структуру.
В этом смысле абхазы — парадокс. У них есть богатейшие традиции государственного строительства. Абхазские цари Леоны в VIII–X веках железной рукой выковали небольшое, но очень крепкое государство. И в 1993 году, получив фактический суверенитет, абхазы доказали, что отнюдь не утратили навыков государственного строительства. Вопреки всему и не смотря ни на что они создали вполне вменяемое государство. Видимо «ген государственности» не может исчезнуть. И тем не менее абхазское общество имеет многие черты родо–племенных отношений. Теоретически это не может сочетаться в одном народе. Но это абхазы.
Мы увидели два храма — VI и X веков. Храм в Илоре, куда мы едем — XI века. Он самый молодой. Тысяча лет по абхазским меркам — это вчера. Но где же храмы XII–XIX веков? Их нет. Ни одного. На Руси каждое столетие, начиная с XII века, представлено своими памятниками архитектуры. Но Абхазия в последние 800 лет как бы выпала из собственной истории. Во все эти века Абхазия уже фактически не имела суверенитета. Вот тогда–то и вернулись, и утвердились в абхазском народе родо–племенные обычаи. Тогда абхазы приобрели многие черты, которые мы склонны приписывать «диким горцам», в том числе и крайнюю непокорность, нежелание подчиняться какой бы то ни было власти, бунтарский дух. Эти качества в сочетании с «геном государственности» делают абхазский народ абсолютно уникальным и не похожим на другие кавказские народы. В абхазской душе легко уживаются немыслимые противоречия, их очень трудно понять со стороны. Но к этому мы ещё вернёмся, а сейчас мы подъезжаем к Илору.
После Дранды и Моквы Илорский храм св. Георгия Победоносца кажется маленьким, простеньким, неприметным. Но это не памятник былого величия, это свидетельство величия настоящего. Илор — отражение православной души абхазского народа. В этом храме сегодня мироточат 7 икон. Иконы вообще мироточат очень редко, и если в каком–то храме замироточила икона — это обычно становится событием для всего православного мира, но чтобы в одном храме мироточили сразу 7 икон — о таком не только никогда не доводилось слышать в наши дни, это кажется и в исторических хрониках до сих пор не встречалось.
Под сень Илорского храма входишь с большим благоговением, словно предстоит предстать перед Господом лицом к лицу. А ведь мы, православные, и по улице должны ходить, не забывая о том, что Бог видит нас в каждый миг нашей жизни, и уж тем более в любом храме мы не должны забывать об этом. Но разве мы оказываемся способны к такой непрерывной памяти Божьей? Потому, наверное, Господь и посылает нам чудеса, такие, как мироточение икон, чтобы мы возвращались душой к своему Творцу и Спасителю.
Каждый православный знает, что такое благодатное место. Там душе хорошо–хорошо. Там испытываешь ни с чем не сравнимую радость — тихую, мирную, спокойную. Так и в Илорском храме. Здесь ходишь от иконы к иконе неторопливо, чинно. Здесь невозможно говорить громко, здесь обращаешься только к Богу и к святым, а к людям, которые рядом, поневоле относишься дружелюбно и предупредительно.
Мы выходим из храма по одному. Ждём остальных. Кто сидит на скамейке, кто неторопливо прогуливается. Вот уже вышли шестеро, в храме осталась только молодая пара с Дальнего Востока. Аслан говорит: «Думаю, мы подождём их столько, сколько потребуется. Значит им надо побыть там ещё». Никто не возражает, все кивают и тихо улыбаются. Шестеро ждут двоих, и это почему–то никого не раздражает. В жизни так редко бывает, если бы мы пришли сюда по каким–нибудь земным делам, давно бы уже как минимум половина из нас выразила возмущение таким неуважением к большинству. Но здесь, в благодатном месте, мы лучше, чем бываем обычно, точнее — здесь проявляются наши лучшие качества.