По ту сторону снов

Слваста выбежал из кабинета в приемную. Товакар и пять охранников, которыми он командовал, посмотрели на него с тревогой.

– Мы идем во дворец, – объявил Слваста. – Сержант, ты со мной?

Янрис беспомощно пожал плечами, обращая жест к Бетаньеве, и поспешил за Слвастой. Оставшись одна, девушка опустилась на колени и заплакала.

В квартире на Тарлтон-Гарденс по-прежнему не было настоящей мебели. После того как Слваста и Бетаньева съехали отсюда, пустые комнаты стали казаться еще больше. Ни в одной из них не удалось бы укрыться.

Экстравзгляд Хавьера прощупал квартиру сразу же, как только он выбрался из кэба. Кулена внутри не было. Кулена не было нигде. Ни во дворце, ни в отеле, где содержалась семья Капитана, ни вместе с кем-либо из товарищей. Нигде. Хавьер все равно поднялся наверх в квартиру. Что еще ему оставалось делать? Дневной солнечный свет лился через большие эркеры. Хавьеру всегда нравилось ощущение пространства, которое у него возникало в этих комнатах. Дома и квартиры других людей казались такими загроможденными. Они ценили вещи; он ценил потенциал.

– Так в тебе говорит оптимист, – сказал ему однажды ночью Кулен, прижимаясь к нему в объятиях. – Мне это нравится.

Теперь Хавьер смотрел на матрац с измятыми простынями, где они провели столько ночей вместе, вполголоса делясь своими планами и надеждами или сплетаясь телами в сексуальном блаженстве, и чувствовал, что оптимизма в нем больше не осталось. Как и комнаты, он был пуст.

Хавьер опустился на матрас и, несмотря на всю свою массу и силу, больше не смог сдерживать опустошение.

– Где ты? – спросил он у голых стен.

Кулен не мог бросить его, особенно в этот мрачный отчаянный час, когда он нуждался в нем больше, чем когда-либо. Они любили друг друга. Они были одним целым. Все, что могло прийти в голову Хавьеру, – Слваста отправил убийц за Куленом; Слваста решил уничтожить одного за другим всех, кто не соглашался с ним.

– Ты идиот, – сказал себе Хавьер и на мгновение прикрыл глаза.

– Просыпайся.

Хавьер открыл глаза. Бетаньева смотрела на него сверху вниз. Ее глаза были обведены темными кругами от усталости, на щеках засохли дорожки слез. Обычно пышные волосы сейчас свисали безжизненными прямыми прядями.

– Ты выглядишь ужасно, – сказал Хавьер, сочувственно улыбнувшись, чтобы смягчить неприятные слова.

Наверное, он проспал всего несколько минут, потому что все еще был невозможно уставшим. Но почему-то солнце уже опустилось низко.

– Это все из-за Слвасты, – сказала она надтреснутым голосом.

– Я понимаю. Мне жаль. Мы оба вели себя глупо. Уракус, я к тому моменту не спал несколько дней… я до сих пор толком не поспал. Я чувствовал себя таким напряженным, таким злым. Шли бои, страшные бои против шерифов и морских пехотинцев, и… На улицах дела обстояли совсем плохо. Но я должен был быть там, должен был вести наших товарищей… Я бы хотел сейчас поговорить с ним.

Бетаньева покачала головой, пытаясь не расплакаться снова.

– Ему стало хуже. Он… Он больше никому не верит. Считает, что повсюду заговоры.

– И тебе не верит?

Она кивнула с несчастным видом.

– Джу! Что ты такого сделала?

– Он думает, я участвую в интригах Найджела.

– Найджела? Который снабдил нас всем оружием?

– Да.

– Но Слваста единственный из нас, кто знает Найджела!

Хавьер всмотрелся в убитое лицо Бетаньевы, почувствовал ее кипящие эмоции, плохо скрытые панцирем.

– Да уж. Мы должны положить этому конец. Мне нужно найти Кулена. Он придумает, как нам поступить.

– Я знаю, где он.

– Где?! – вырвалось у Хавьера гораздо эмоциональнее, чем он хотел.

– В здании Национального совета. Хавьер, он встречается с имеющими вес товарищами, заключает соглашения, организует их. Я думаю, он сколачивает свою фракцию.

Хавьеру казалось, ему трудно заставить мышцы двигаться из-за холода, но в конце концов ему пришлось признать, что это от потрясения.

– Нет! Нет, ты ошибаешься.

– Я хочу ошибиться. Правда хочу. Но мои информаторы недостаточно близки для участия в соглашениях. Я не знаю, что он на самом деле затевает.

– Кулен никогда не предаст нас. Мы с ним годами планировали эти события; я точно знаю его мнение по любому вопросу. Он хочет социальной справедливости, как и мы.

– Я знаю. – Бетаньева смущенно отвела взгляд. – Я тоже помню. Он спас меня. Он собирался спасти всех.

– Тогда мы должны верить ему. Мы не можем допустить, чтобы паранойя Слвасты перекинулась на нас. Это один из принципов, которые мы собирались установить, помнишь? Любой считается невиновным, пока его вина не доказана.

– Эту идею тоже предложил Кулен.

– Ага. Ну вот, пока мы не выясним, что происходит, давай следовать этому принципу.

– Да, – согласилась Бетаньева. – Так и сделаем.

Хавьер поднялся на ноги. Это потребовало серьезных усилий, так что на мгновение у него закружилась голова.

– Я должен был помочь нашим товарищам с национализацией железной дороги сегодня днем.

– Ты хоть знаешь, как национализировать железнодорожную компанию?

– Сменить управляющих, вроде того, что я сделал с лавкой Кофлина на рынке Уэлфилд.

– Ты должен мыслить шире. – Бетаньева взяла паузу, позволяя своему беспокойству проникнуть сквозь панцирь. – Я правда не знаю, как действовать дальше. По-твоему, это странно?

– Слушай, мы оба устали больше, чем когда-либо. Конечно, мы ошибаемся и что-то забываем. Не вини себя. Посмотри, насколько грандиозно я сегодня напортачил.

– Нет. Я не об этом. Раньше мы всегда могли что-то придумать. Как организовать ячейки, наметить политические цели, определить пути достижения наших целей, выработать стратегии манипулирования общественным мнением. Мы садились поговорить вчетвером – и идеи просто приходили к нам. Прекрасные идеи. Идеи, которые работали. А теперь мы победили – и идей больше нет. Мы не умеем совладать с тем, что мы заполучили. Город разваливается: еды ужасно мало, и она дорогая, рынки закрыты, в половине районов все еще нет воды, люди бегут. Мы сломали систему, умно и аккуратно. Почему мы не понимаем, как собрать ее заново? Мы же хотели создать достойное справедливое общество, так почему мы не подготовились к созиданию? Почему у нас нет стратегии по восстановлению железнодорожных мостов? Почему бы нам не дать людям гарантии жизни и свободы, ведь нужно успокоить трудящихся, которые выполняют настоящую работу?

– Временный Народный конгресс…

– Это фарс.

– Немного резко сказано. – Под взглядом Бетаньевы он заерзал. – Согласен, это кучка идиотов. Но некоторые из них – полезные идиоты. У них благие намерения.

– Великолепная эпитафия. Если мы не справимся с ситуацией, сможем распевать ее всю дорогу до Джу.

– Чего ты хочешь, Бетаньева?

– Я не знаю. Мне просто кажется все происходящее странным. И то, что прежде меня это не беспокоило, тоже часть странности. Будто у нас внезапно исчерпались все идеи. Но почему?