По ту сторону зеркала

Чтобы отвлечься от горьких мыслей, Надя взялась было за уборку, собрала все бабушкины лекарства, стала перебирать ее вещи, думая, что оставить на память. За этим занятием ее застала Антонина Гавриловна и настрого приказала ничего не трогать до сорока дней.

– Нельзя, пока душа на небо не отлетела, вещи покойной выбрасывать. Потом все приведешь в порядок. Конечно, многое тебе не понадобится, вон хлама-то сколько! А ты женщина молодая, теперь, когда за бабушкой ухаживать не надо, может, и замуж выйдешь.

Отремонтируешь свою квартирку, мебель поменяешь… На девушку без жилищных проблем охотники найдутся!

Наверняка бесхитростная соседка хотела подбодрить Надю, но ее слова вызвали только раздражение:

– Нет уж, охотники за жильем мне не нужны!

– Чего кипятишься? Ты и сама по себе девушка приятная и образованная, но ведь действительно, если бы не старенькая бабушка, давно уж замуж вышла, и детки, может, были…

– Не нужны мне никакие женихи и никакие дети! Лучше бы бабушка была жива! – Надя заплакала.

– Тяжко тебе без нее? – погладила по плечу Антонина Гавриловна. – А ты в церковь-то ходила? Сходи, поставь свечечку, помолись за упокой души. И тебе спокойнее станет, и бабушке там легче.

Надя редко бывала в церкви, да и молиться не умела, однако послушалась совета.

В небольшом храме было почти безлюдно. Одна старушка молилась у иконы Пресвятой Богородицы, часто крестясь. Две женщины в темных платках деловито сновали, поправляя свечи, протирая стекла на иконах. Надя встала перед распятым на кресте Спасителем, поставила свечку, неумело перекрестилась.

«Прости меня, Господи! – зашептала она. – Я виновата в смерти бабушки. Если бы она не разнервничалась тогда, если бы я не убежала, а побыла с ней… Прости меня, Господи!»

– Чтобы снять тяжесть с души, надобно исповедаться.

Надя вздрогнула от неожиданности. Рядом с ней стоял священник, благообразный старичок лет семидесяти.

– Православная? – ласково спросил он.

– Да. Но я никогда не исповедовалась.

Она огляделась вокруг, ища какую-нибудь кабинку с решеткой, как в кино показывают. Потом вспомнила, что это у католиков. Как же исповедуются в наших церквях? Она не знала.

– Пойдем, дочь моя.

Священнослужитель отошел в сторонку. В углу было мало икон, и свет из окон не достигал туда.

– Наверное, у причастия давно не бывала, ну да Бог простит, – сказал священник и, пробормотав что-то и перекрестившись, предложил:

– Рассказывай, что на душе у тебя, дочь моя.

«Прямо так и рассказывать, или перекреститься сначала надо?» – пронеслось в голове у Нади, но перекреститься она постеснялась.

– Я думаю… что виновата в смерти своей бабушки… – тихо начала она и взглянула на попа.

Его лицо осталось бесстрастным.

– Мы с бабушкой жили вдвоем, ей было семьдесят девять лет. В последние годы она болела, была слаба и уже не выходила на улицу.

Слово за слово, подбадриваемая наводящими вопросами священника, она рассказала ему все.

– Ты раскаиваешься, что в нужную минуту не смогла оказать помощь. На тебе нет греха, ибо никто не знает часа своего. Твоя бабушка в силу возраста и болезни могла умереть в любой момент. За то, что она столько лет скрывала от тебя правду, ее Бог простит. И тебя простит, потому что раскаяние твое искреннее. Ты заботилась о бабушке многие годы, продолжала бы заботиться и впредь. Отпускаю тебе грехи твои. Иди с миром и посещай храм Божий. Я отслужу сорокоуст по новопреставленной рабе Божьей Софье. Записочку напиши и отдай сестре Марии в окошечко.

– Спасибо, батюшка.

Надя покинула церковь с облегченным сердцем.

Она была крещеной, но не считала себя верующей. А может, в этом действительно что-то есть? И кто-то смотрит на нас сверху и определяет, что есть добро, а что зло, направляет нас?.. Ведь почему-то ей стало легче после исповеди, и она почувствовала утешение от простых слов священника… Или пребывание в намоленном месте принесло ей такое успокоение? Церковке полторы сотни лет, и службы в ней не прерывались даже во времена оголтелой борьбы с опиумом для народа.

Теперь, когда чувство вины отступило, Надя ощущала лишь тихую скорбь от потери единственного близкого человека.

Она стала заходить в храм почти ежедневно: ставила свечки, молилась, как умела, бросала в церковную кружку монеты. С тех пор как не стало бабушки, ей казалось, что в кошельке остаются лишние деньги…

Глава 3

Наступил сороковой день. Антонина Гавриловна собиралась поехать вместе с Надей на могилку Софьи Аркадьевны, но накануне слегла с простудой.

Пришлось ехать одной. Кладбище располагалось за городом, в десяти километрах. В ту сторону от городского автовокзала ходил рейсовый автобус, но он вовремя не пришел. Надя с небольшой толпой мерзла на апрельском ветру. Какая-то деловая тетка сбегала навести справки, вернулась за своими баулами и сообщила:

– Следующий через сорок минут, а этот отменили.

Народ, поругиваясь на нынешний всеобщий бардак, потянулся к небольшому зданию автовокзала.

– В прежние времена предупредили бы, по радио объявили, – выпускала пар тетка с баулами. – А теперь: справочной нет, касса не работает, я до них еле достучалась! Люди без толку на ветру мерзнут, а им хоть бы хны!

Надя, у которой в руках был только сумочка и полиэтиленовый пакет, предложила женщине помочь поднести ее багаж. Когда они вошли в здание, на скамейках оставалось всего одно свободное место, его и заняла деловая тетка.

– А тебе и сесть некуда! – продолжала возмущаться она, придвигая свои клетчатые сумки поближе. – Вот как о людях заботятся – от зала ожидания четверть осталась!

Надя огляделась. Действительно, большая часть зала отгорожена. Аляповато разукрашенная граффити стенка сверкает гирляндами разноцветных огней. Над дверью мигает английская надпись. «Сумасшедшая касса» – дословно перевела Надя. Зал игровых автоматов.

Заглянуть, что ли, подумала она. Все равно ждать около часа, а присесть негде.

Едва она открыла дверь, как на нее обрушился шквал ритмичной музыки, щелканья и звона. Она хотела вернуться в зал ожидания, но тут к ней обратилась девушка, сидевшая за конторкой у входа:

– Здравствуйте, сколько денег вам разменять?

Отказываться показалось неудобным. Надя порылась в кошельке и вытащила пятидесятирублевую бумажку. Может, хватит? Она понятия не имела, сколько стоит поиграть.