По ту сторону зимы
Шрифт:
Начинались сумерки, снова пошел снег, и Ричард с тревогой думал, что они до темноты не успеют добраться до поселка, где он рассчитывал воспользоваться туалетом и перекусить. Им пришлось снизить скорость. Он попытался дозвониться до Лусии по мобильному телефону, но, поскольку сигнала не было, остановился на обочине дороги, мигая фарами. Лусия остановилась позади, они счистили лед со стекол, попрыскали на них специальным спреем и выпили термос горячего шоколада с пончиками. С трудом убедили Эвелин, что сейчас не время поститься во имя Кэтрин — достаточно молитв. Температура внутри «лексуса» была как на улице, и, несмотря на то что Ричард надел на себя всю одежду, которая у него была, он все равно дрожал от холода. Он старался размять затекшие ноги и хоть немного согреться, подпрыгивая и хлопая в ладоши. Убедившись, что в обеих машинах все в порядке, еще раз показал Лусии маршрут на карте и отдал приказ трогаться в путь.
— Сколько еще ехать? — спросила она.
— Прилично. У нас не будет времени поесть.
—
— Я тоже устал и, кроме того, замерз до полусмерти, у меня будет воспаление легких, я это чувствую каждой косточкой, но нам нужно добраться до хижины засветло. Она стоит на отшибе, и в темноте мы можем проехать мимо.
— А навигатор?
— Он не указывает проселочные дороги. Я всегда добирался до места по памяти. Но мне нужна нормальная видимость. Что случилось с чихуа-хуа?
— Ничего.
— Похоже, он умер.
— Так всегда кажется, когда он спит.
— Ну до чего уродливый пес!
— Хорошо, что он тебя не слышит, Ричард. Мне надо в туалет.
— Придется делать это прямо здесь. Смотри не отморозь задницу.
Обе женщины присели рядом со своей машиной, а Ричард облегчился, стоя у своей. Марсело поднял нос, почуяв, что рядом никого нет, посмотрел в окно и решил потерпеть. Никто бы не смог уговорить его ступать по снегу.
Они поехали дальше, и через двадцать семь километров доехали до маленького поселка, где была всего одна улица с одноэтажными домиками, лавочки с обычными товарами, заправка и два бара. Ричард понял, что им никак не добраться до озера засветло, и решил, что они переночуют здесь. Ветер и холод усилились, ему необходимо было согреться, он стучал зубами так, что болели челюсти. Он нервничал из-за ночевки в гостинице, поскольку не хотел привлекать внимание, но еще хуже было бы продолжать путь в темноте и заблудиться. В телефоне появился сигнал, и он смог сообщить Лусии, что планы меняются. Было мало надежды найти здесь приличный ночлег, но они наткнулись на мотель, у которого было одно преимущество: каждая комната имела отдельный вход, ведущий прямо на парковку, так что они могли пройти незамеченными. На ресепшене, пропахшей креозотом, им объяснили, что в мотеле идет ремонт и есть только один номер. Ричард заплатил сорок девять долларов девяносто центов наличными и пошел за женщинами на улицу.
— Это все, что есть. Придется нам делить одну комнату, — объявил он им.
— Наконец-то ты будешь спать со мной, Ричард! — воскликнула Лусия.
— М-м-м… Меня беспокоит, что мы оставляем Кэтрин в машине, — сказал он, меняя тему.
— Ты хочешь спать с ней?
В комнате пахло так же, как на ресепшене, и она была похожа на временные декорации плохой театральной постановки. Низкий потолок, шаткая мебель, все покрыто мрачной патиной второсортности. Там было две кровати, древний телевизор, ванна с несмываемыми пятнами и непрерывно капающий кран в раковине, но зато имелся электрический чайник, чтобы вскипятить воду, горячий душ и хорошее отопление. Даже слишком хорошее, в комнате стояла удушающая жара, так что через несколько минут Ричард согрелся и стал снимать с себя многочисленную теплую одежду. Кофейного цвета ковер на полу и покрывала в черно-синюю клетку срочно нуждались в качественной чистке, но простыни и полотенца, хоть и не новые, были чистыми. Марсело побежал в ванную и долго справлял нужду в углу; Лусия, глядя на это, усмехнулась, Ричард же пришел в ужас.
— И что нам теперь делать? — спросил Ричард.
— Думаю, среди военного снаряжения, которое ты упаковал, найдутся бумажные полотенца. Пойду поищу, ты слишком замерз.
Немного погодя Ричард, уже забывший о своих страхах заболеть воспалением легких, объявил, что отправляется на поиски еды, поскольку при такой погоде вряд ли удастся заказать пиццу, а в мотеле нет кухни, только бар, где из еды имеются только маслины и просроченные чипсы. Он предположил, что, хоть поселок и скромный, в нем должен все-таки быть либо китайский, либо мексиканский ресторан. Провизия у них была, но ее решили оставить на следующий день. Через сорок минут, когда Ричард принес китайскую еду и два термоса с кофе, Лусия и Эвелин смотрели по телевизору новости о снежной буре.
— В пятницу в Нью-Йорке зарегистрирована самая низкая температура с 1869 года. Буря продолжалась почти три часа, но снег будет идти еще пару дней. Миллионы долларов ущерба. У бури есть имя, ее зовут Джонас, — просветила его Лусия.
— На озере будет еще хуже. Оно расположено севернее, значит там еще холоднее, — ответил Ричард, снимая куртку, жилет, шарф, лыжный шлем, шапку и перчатки.
Он заметил на рубашке какую-то рахитичную муху, но, только он собрался ее стряхнуть, насекомое исчезло в один прыжок.
— Блоха! — закричал он, в отчаянии хлопая себя ладонями по всему телу. Лусия и Эвелин едва повернули голову в его сторону.
— Блохи! Здесь есть блохи! — повторял, почесываясь, Ричард.
— А что ты хочешь за сорок девять долларов девяносто центов, Ричард? Нас, чилийцев, они не кусают, — сказала Лусия.
— Меня тоже, — добавила Эвелин.
— Они кусают тебя, потому что у тебя сладкая кровь, — заключила Лусия.
Упаковка китайской еды выглядела невзрачно, но содержимое было
не так ужасно, как они ожидали. Хотя все было настолько пересолено, что вкус прочих ингредиентов не ощущался, еда их подбодрила. Даже чихуа-хуа, который был очень разборчив, потому что ему было трудно жевать, попробовал chow mein [37] . Ричард еще некоторое время чесался, пока не смирился с наличием блох, и предпочел не думать о тараканах, которые полезут из всех углов, как только погасят свет. Он чувствовал себя в тепле и в безопасности в этой убогой комнате придорожного мотеля, вместе с двумя женщинами переживая приключение, и нащупывал почву для дружбы, взволнованный тем, что Лусия так близко. Он был так мало знаком с ощущением мирного счастья, что даже не сразу его распознал.37
Китайская лапша в коричневом соевом соусе.
Он купил бутылку текилы «Мендес» — единственное, что нашлось в баре мотеля, — потому что Лусия хотела плеснуть спиртного в кофе, себе и Эвелин. Впервые за много лет ему захотелось выпить, больше за компанию, чем по необходимости, но он эту идею отверг. Он по опыту знал, что с алкоголем надо быть очень осторожным, стоит пригубить, как тебе сносит голову и ты снова погружаешься в зависимость. Спать вряд ли получилось бы, было еще совсем рано, хотя снаружи царила абсолютная темнота.
Поскольку они так и не пришли к согласию, что смотреть по телевизору, а единственное, что забыли взять с собой, — это книги, они стали рассказывать друг другу о своей жизни, как накануне вечером, на этот раз без волшебного кекса, но с той же откровенностью и доверием. Ричарду было интересно, почему распался брак Лусии, поскольку он был знаком с ее мужем, Карлосом Урсуа, по работе в университете. Он восхищался им, но ей об этом не сказал, подозревая, что этот человек в личном плане, возможно, не заслуживал восхищения.
ЛУСИЯ
Все двадцать лет супружества Лусия Марас могла бы поклясться, что муж хранит ей верность, полагая, что он слишком занят, для того чтобы вырабатывать стратегии тайной любви, однако со временем оказалось, что в этом вопросе, как и во многих других, она ошибалась. Она гордилась тем, что создала для него стабильный семейный очаг и подарила прекрасную дочь. В этом проекте он вначале участвовал по принуждению, потом относился небрежно, не по злобе, а по слабости характера, как позднее утверждала Даниэла, когда стала старше и могла судить родителей непредвзято. Изначально роль Лусии заключалась в том, чтобы любить его, а его роль сводилась к тому, чтобы быть любимым.
Они познакомились в 1990 году. Лусия вернулась в Чили после почти семнадцати лет изгнания, и ей удалось получить должность продюсера на телевидении, что было очень трудно, поскольку тысячи молодых, более квалифицированных профессионалов искали работу. Тех, кто возвращался, не слишком жаловали: левые обвиняли их в том, что они сбежали, а правые — в том, что они коммунисты.
Столица изменилась настолько, что Лусия не узнавала улиц, где прошла ее юность, тем более что их названия по именам святых или цветов были заменены на фамилии военных и героев прошедших войн. Город сиял казарменной чистотой и порядком, фрески в духе социалистического реализма исчезли, и на их месте были белые стены и ухоженные деревья. На берегах реки Мапочо разбили парки с детскими площадками, и никто уже не помнил, как вместе с мусором по этим водам плыли мертвые тела. В шумном центре города — серые здания, скопище автобусов и мотоциклов, с трудом скрываемая бедность мелких служащих, усталые люди и подростки, снующие между машинами у светофоров, чтобы выклянчить несколько песо, — все это резко контрастировало с торговыми центрами богатых кварталов, освещенными, словно цирковая арена, где можно было удовлетворить любые, самые изощренные капризы: балтийская икра, венский шоколад, китайский чай, эквадорские розы, парижские духи… все к услугам тех, кто в состоянии за это платить. Существовали две нации, делившие единое пространство: малая, с ее богатствами и замашками космополитов, и большая, куда входили все остальные. В кварталах, где проживал средний класс, в воздухе носился дух современности, взятой в кредит, а в богатых кварталах веяло утонченностью, привезенной из разных стран. Витрины здесь были точь-в-точь такие, как на Парк-авеню, а особняки защищены решетками под током высокого напряжения и злыми собаками. Но вблизи аэропорта и вдоль дороги, ведущей в город, располагались трущобы, скрытые от глаз туристов бетонными стенами и огромными рекламными плакатами с изображениями блондинок в неглиже.
От скромной и бесстрашной страны, которую знала Лусия, мало что осталось, в моду вошла показная роскошь. Но достаточно было лишь немного отъехать от города, чтобы увидеть прежнюю страну: рыбацкие поселки, дешевые рынки, харчевни, где подавали рыбный суп со свежеиспеченным хлебом, простые и гостеприимные люди; у них даже речь была такая же, как раньше, а когда они смеялись, то прикрывали рот рукой. Ей хотелось поселиться в провинции, вдали от шума, но научной работой можно было заниматься только в столице.