По велению Чингисхана. Том 2. Книга третья

Старик Аргас старался вникнуть в любые вопросы, говорил с ними на равных, направлял их мысли и энергию в нужное русло, умел развить лучшее в них. Был добр и вместе с тем строг, заботлив и суров.

«Вот бы, – не раз сожалел Кехсэй-Сабарах, – Кучулук попал в такие руки, какой бы из него получился правитель!»

Обучение будущего полководца ли, правителя ли – дело тонкое! Это высокое мастерство не каждому дано. И боевой навык не всегда здесь пригоден. Нужно что-то в душе иметь, любить воспитанника и при этом уметь верно оценить любой поступок его. И себе не давать покоя, с себя уметь спрашивать. Так что неизвестно, кого он, Кехсэй-Сабарах, сейчас больше воспитывал: Кучулука или себя. Постоянно, почти каждый миг, он видел себя со стороны, как бы глазами монгола Аргаса, он уж и сам иногда начинал казаться себе Аргасом.

Аргас умел добиваться результата – ученики на него не обижались, когда он был строг, не ленились и не теряли выправки, когда становился мягок. Но Аргас владел словом, зная кроме воинского искусства бесконечное множество преданий и книг. А что бедный Кучулук может получить от него, косноязычного вояки? Ведь по большому счету он ничего не знает, и память его мало что сохранила, кроме походов, битв и сражений. Вся жизнь – поход и сражение. А мирное бытие – это парение в пространстве, где нет видимых троп, перевалов или ущелий. Как научить птенца орлиному полету?

Глава пятая Чао-линь

Из главы «Забота о Государстве»:

Сунь-цзы сказал: «Правя государством и управляя армией, надлежит учить общественным нормам, воодушевлять сознанием долга, внушить чувство чести.

Когда у людей есть чувство чести, в большом государстве этого достаточно, чтобы защищаться.

Поэтому и сказано: когда государства Поднебесной воюют, то у тех, кто победит пять раз, случается несчастье; кто победит четыре раза, тот ослабевает; кто победит три раза – становится ванном; кто победит один раз – становится верховным властителем. Мало таких, кто овладел Поднебесной частыми победами, но много таких, кто от этих побед погибал».

Сунь-цзы, «Трактат о военном искусстве» (IV в. до н. э.)из книги Н.И. Конрада «Избранные труды» (ХХв.)

Давно подмечено, что в решительные моменты избранникам судьбы помогают свыше неведомые силы, оставляя в живых там, где, казалось бы, их ждала неминуемая гибель, позволяя одерживать победы, когда все шло к поражению. Небеса словно ведут этих редких людей, вкладывая в их головы и сердца недоступные обычному человеку разум и страсть; или же Божьи избранники сами вырастают духом своим до шири и глубины небес.

И тогда ведомое таким избранником никому неизвестное слабое племя вдруг сплачивает под своими знаменами прежде соперничавшие или даже кровно враждовавшие друг с другом народы, которых начинает вдохновлять собственное единодушие, и они стремительно распространяются по белу свету, перелицовывая его на новый лад.

А иные племена, будучи многочисленными и некогда дружными, вдруг без видимой причины рассыпаются на сотни групп, хиреют. Так случилось с великим, в течение многих веков безраздельно властвовавшим в пределах досягаемых земель народом хани, при одном имени которого вожди больших стран опускали глаза. Хани распались, близкие и родные по крови люди стали соперниками или даже врагами и как следствие сначала оказались покоренными воинственными киданями, а потом – доселе мало заметными и кровожадными чжурчженами.

Что же это такое?

А что может быть, кроме воли Божьей? Но как человеку не удивляться и не поражаться этому?

Однако, если перебрать по крупицам хаос былого, вытягивая, как нить из пряжи, череду поступков и событий, то всему находится объяснение, жизнь сплетается в обозримый единый ковер, и в нем открываются недостающие клеточки, в которые словно провалились целые народы и страны.

Полвека назад, после того знаменательного совета Ила, кажется, на следующий год, весной, привели к Алтан-Хану плененного вождя одного из вечно враждующих между собой татарских родов Амбагай-Хана.

Амбагай-Хана захватили в нарушение всех обычаев и неписаных законов, не задумываясь о последствиях: в мирное время прямо на свадьбе его собственной дочери. В дополнение к содеянному бесчинству Алтан-Хан велел распять пленника на столбе и так возить тело повсюду, выставляя, как чучело, на показ и поругание.

Может, никто и не понял и не оценил сразу, насколько эти деяния были оскорблением достоинства не только для племени Амбагай-Хана, но и для всякого народа, почитающего обычаи предков.

Втоптать в грязь понятия, впитавшиеся в кровь степняков за долгие века, не считаться с ними – удел сброда, не имеющего прочных корней, обреченного на короткую жизнь. А для владыки великой страны – подобное было втройне непростительным.

Как бы то ни было, что могло породить обречение на позор вождя, любимого своим народом, кроме лютой враждебности и жажды мести?

Говорят, Чингисхан, которому вот уже несколько лет нет равных по всей бескрайней Степи, близкий кровный родственник Амбагай-Хана. Это наверняка правда. У тюрков и пришельцев, которые называют себя «монголами», Ханами становятся только отпрыски одного древнего рода. Так что не ошибешься, если назовешь всех этих монголов, стремительно носящихся на своих неприхотливых лошадях, людьми, вскормленными на ненависти и чувстве мести, настоявшимися на этих сильных чувствах, как кумыс на закваске.

* * *

На китайские земли во все времена любая беда приходила с севера. Ибо с запада и юга их защищали неприступные горные вершины, а с востока – океан. Не зря же предки выстроили Великую стену в качестве надежного щита от северных недругов.

Долгое время неукоснительно выполнялся указ: никого не выпускать за пределы Стены! Но постепенно, когда народу при спокойной жизни наплодилось слишком много и не стало хватать провизии, мужчинам разрешили покидать пределы Стены. Потому что знали: стоит выпустить женщин, люди начнут вить семейные гнезда, обосновываться, множиться, появятся поселки и, может быть, города.

Так и произошло, когда во времена чжурчженов суровый запрет был смягчен, женщины подались за ворота Стены вместе с мужчинами, и скоро на вольные земельные просторы хлынул целый поток народу. Конечно же, казалось, ничего плохого в осваивании новых площадей, расширении границ имеющихся владений не может быть. Наоборот, страна прирастала пахотными и охотничьими угодьями! И запоздало пришло понимание, что в ограничениях, некогда введенных специальным указом, было свое здравое начало.

В запретном указе заключалась простая, но мощная стратегия национальной безопасности: закрыл ворота – и живи спокойно. В тесноте, как говорится, да не в обиде! Теперь на севере, по ту сторону Стены, были свои, и при нападении врага их надо было или защитить, или успеть впустить, оставляя добытчикам выращенный ими урожай и живность.

Великая стена в течение тысячелетий определяла направление жизни всего Китая. И эту зависимость в век, другой – не поломать! За Стеной – человек тут же начинал чувствовать себя мишенью для подготовки мэргэна – умелого стрелка. Тем более, что по соседству несло охрану границ монгольское войско. Поэтому те, кто остался за Великой стеной, кем бы они ни были и как бы ни были вооружены, стали дрожать от страха, когда ворота, по особому разрешению впустив или выпустив путников, вновь наглухо запирали.