По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо

Первым на мирные предложения Ольговичей откликнулся Рюрик. Он сразу начал рассчитываться с наемными половцами, отчасти возмещая им то, что они надеялись взять сами. Пришлось тряхнуть киевской казной, и хоть она была пустовата, Рюрику удалось собрать столько серебра, что это удовлетворило орду. Она ушла. Великий князь тоже стал отводить свою рать, хотя ни на единый миг не поверил в миролюбие Ярослава.

Пока Рюрик, довольный тем, что война не состоялась, уверял черниговского князя в своих дружеских чувствах и в знак примирения на вечные времена обещал выпросить у брата Давида город Витебск, сделав его вотчиной Ярослава, великий князь отвел войско и начал ждать, что будет дальше.

Всеволод Юрьевич решил прибегнуть к такому ожиданию, потому что это напоминало ему половецкий способ ведения войны. Давно это было — еще когда стояли на Колокше друг против друга два войска — Всеволода и Глеба, а в стороне расположились половцы, которые не хотели принимать ничью сторону, а желали быть только сами за себя. Они как бы предоставляли русским возможность сразиться друг с другом, чтобы потом напасть на ослабленного победителя.

Помнится, тогда Всеволод был возмущен коварством половцев. Он жаждал битвы, и эта битва казалась ему единственно возможным путем достижения справедливости. Юный великий князь воображал, как вся Русь с восторгом следит за сверканием его меча.

Со дня той битвы утекло много времени. Великий князь многое стал видеть другими глазами. Теперь половецкий способ, кстати, выработанный половцами в русских междоусобицах, казался великому князю не таким уж неприменимым, если дело идет о сохранении его великокняжеского могущества и влияния. Можно не поверить Ярославу и вступить с ним в бой, но драться-то будешь за Рюрика, который еще недавно готов был предать и еще много раз будет готов к предательству. Будешь защищать Давида, ненавидящего тебя и сильную, процветающую твою державу.

Так, может, стоит поберечь силы и не делать того, что могут сделать другие?

Великий князь принял меры для обороны своих границ, отправил Ярославу в Чернигов уверения в дружбе и вернулся к своим повседневным делам. Из Чернигова до Киева и Смоленска было гораздо ближе, чем до Владимира.

Глава 37

Великий князь женил сына Константина, когда с Ольговичами был заключен устный договор о взаимном ненападении. Предоставив Рюрику и Давиду договариваться о передаче Витебска Ярославу, Всеволод Юрьевич, словно бы не заботясь об их делах, целиком посвятил себя женитьбе старшего сына. Константину исполнилось десять лет, и хотя он выглядел юношей, конечно же был еще мальчиком. Однако великий князь рассудил: чем раньше Константин женится, тем больше у него будет времени привыкнуть к юной жене и начать осознавать себя по-настоящему взрослым. Сам Всеволод Юрьевич был немногим старше сына, когда женился на Марье, и теперь считал, что ранний брак — самый лучший, потому что оба юных супруга, подрастая вместе, станут как бы одним нерасторжимым целым.

Княгиня Марья браку своего любимого сына не противилась, хотя легко согласилась бы с тем, что жениться Константину пока рановато. Жить юной чете надлежало во Владимире, в княжеском дворце им были предоставлены просторные покои, а это значило, что сын по-прежнему останется под крылом матери. И еще княгиню Марью утешало то, что ей нравилась невеста Константина — внучка смоленского князя Романа Агафья. Чем-то она напоминала Марье ее собственную дочь, скончавшуюся во младенческом возрасте Сбыславу. Такая же улыбчивая, спокойная и хорошенькая — как ангелок. Марье казалось, что Константину такая жена очень подойдет.

Сам же юный княжич к своему браку относился как к некой игре, в которую ему, может, не хотелось бы сейчас играть, да заставляют, и отказаться нельзя. Мать разрешила ему тайком поглядеть на невесту, когда ту привезли из Смоленска, но Константин никак не выразил своего отношения, только взглянул на княгиню Марью и кивнул. Эту девочку он не мог представить рядом с собой никак — ни подружкой, ни женой. А его делах, казавшихся Константину вполне взрослыми, — в занятиях с дружиной, в управлении своим хозяйством, в звериных ловлях, до которых он стал большой охотник, — подружка ему была не нужна, а больше ничего в связи с Агафьей ему в голову не приходило.

Тем не менее Константин даже с каким-то любопытством отнесся к свадебному обряду. Торжественная поездка в церковь, когда множество знатных и богатых горожан, а также простого люда приветствовали по дороге своего княжича, показалась Константину новым подтверждением его растущей значительности и княжеской власти. Даже невеста, покрытая золотым расшитым покрывалом, была совершенно к месту. И он охотно взял ее за руку, когда потребовалось, и произнес какие нужно слова, глядя в добрые глаза епископа Иоанна, венчавшего их.

На свадьбу сына великий князь позвал рязанских князей, братьев Глебовичей — Романа, Всеволода и Владимира. После смерти брата Игоря они, под присмотром великого князя, сумели не поругаться между собой, а стало быть, не раздражили Всеволода Юрьевича. И теперь он, словно в знак милости, позволил им выразить свое почтение будущему великому князю, а значит, и их, Глебовичей, покровителю и государю. Все они — и старый Роман, неотличимый уже от отца, князя Глеба, каким его запомнил великий князь, и заметно погрузневшие Владимир и Всеволод — рады были такому событию, как Константинов брак. Они привезли богатые подарки: жениху — позолоченный шлем, искусно сделанные нагрудник и поножи, меч в ножнах, украшенный каменьями, а невесте — нарядный убор из золотой парчи и бархата. Привезли, кроме этого, и другие подарки. Хотя — чем они могли удивить великого князя? Лучшим их подарком Всеволоду Юрьевичу и его сыну была их покорность, и они старательно выражали ее на своих широких лицах.

Помимо свадебного пира, нашлись во Владимире дела и для Глебовичей, и для свата великого князя — отца невесты, Мстислава Романовича. Всеволод собрал их в своих покоях, чтобы объявить о приближающейся войне, в которой князьям придется участвовать. В клятвы Ярослава Черниговского верить нельзя, наоборот — если такие клятвы дадены, то надо ожидать прямо противоположного. А значит, Ярослав и Ольговичи в ближайшее время вторгнутся во Владения смоленские, рязанские или даже владимирские — вотчину самого великого князя. И нужно быть к этому готовыми.

Сразу после окончания свадебных торжеств великий князь велел свату своему и Глебовичам возвращаться по домам и там готовиться к военным действиям. Особенно нужно было озаботиться князю Мстиславу Романовичу, так как смоленский князь Давид, престарелый и хворый, вряд ли сможет успешно защитить свою область. Этим придется заниматься Мстиславу.

Вскоре торжества закончились, гости разъехались. А в конце зимы стало известно, что все получилось именно так, как и предсказывал великий князь. Ольговичи вошли в смоленские земли и стали приступать к Витебску.

Мстислав Романович повел войско, чтобы отразить вероломных. С ним вместе шел зять князя Давида, юный сын рязанского князя Владимира Глеб, а также двоюродный брат Давида и Рюрика — Ростислав Владимирович, дорогобужский князь.

Черниговскую рать возглавляли сын Святослава Олег, соединившиеся с полоцкими князьями, Васильком и Борисом Друцким — давними союзниками Ольговичей. Узнав о приближении Мстислава, они оставили грабежи и начали изготавливаться к битве. Выбрали подходящее место — полого возвышавшийся холм, окруженный с трех сторон лесами, в которых легко было спрятать засадные полки. Ожидая подхода смоленских войск, Олег приказал всей своей дружине утаптывать снег перед холмом и на его склоне, чтобы ни кони, ни люди не вязли в сугробах. Несколько дней сотни дружинников, построившись в ряды, топотали по снегу, уминали сыпучий, слежавшийся за зиму пласт, готовили себе путь для быстрого и веселого удара по смоленскому войску.