По законам Преисподней

Юный волшебник снял с плеча кожаную суму, и коснулся ремня, стягивавшего ее. Магическая печать распалась, и мы услышали крик грудного младенца.

– Не плачь, – говорил колдун, доставая его из торбы. – Ты послужишь великой цели; имя твое впишут на страницы Книги Отчаяния…

Быстрым, ловким движением маг отрубил голову ребенку.

Стало ясно, что он долго тренировался; здесь, в мантапане, у него была лишь одна попытка, – и сотни, может быть даже, тысячи детей отдали свои жизни ради того, чтобы отточить один-единственный верный удар ножом.

Что здесь скажешь?

Многие тратят свою судьбу ради целей, куда как менее важных.

Алая кровь брызнула из разрубленной шеи.

Юный чародей приложился к ней, и стал пить, – жадно, захлебываясь. Его умелый язык подхватывал малейшие капли, – так, что ни одна унция драгоценной крови ребенка не пропала напрасно.

Когда волшебник насытился, он поднял глаза, и Книга Отчаяния вспыхнула ослепительным светом, приветствуя нового повелителя.

– Vincere aut mori, – прошептал он.

Стремительно, без замаха, юный чародей швырнул отрубленную голову через мантапан. Там, где мифриловых плит коснулось дыхание младенческой смерти, – заговоренный металл начинал темнеть, трескался, и черный папоротник поднимался из гнилых разломов в полу.

То были охранные руны, – они пробудились, приветствуя гибель невинного ребенка, чтобы сразу уже умереть, – ибо нет ничего прекраснее для магии зла, чем смерть того, кто еще не успел согрешить.

Ибо ждет его самое страшное наказание в мире.

Он не войдет в Колесо Сансары.

Когда отрубленная голова коснулась Книги Отчаяния, страницы взметнулись и начали стремительно перелистываться.

Юный маг сошел с постамента.

– Поторопился, – прошептал Ледовой.

Чародей шагал по треснувшим мифриловым плитам, и сухие побеги папоротника рассыпались при его приближении.

Страницы Книги начали мелькать все быстрее.

Отрубленная голова парила над ней и скалилась в кровавой гримасе.

– In Hoc Signo Vinces, – прошептал юный чародей.

И когда до алебастрового пюпитра осталась лишь пара ярдов, – время остановилось. Мастер Теней сжал восковые пальцы, – замедляя секунды, чтобы увидеть действие рун.

Тонкое поющее лезвие вылетело из пола, разрубая волшебника пополам, – от паха до макушки. Юный маг успел сделать шаг, прежде чем понял, что разваливается на части.

Глаза его закрылись, и кровь хлынула из-под дрожащих ресниц.

Он шептал заклинания, одно за другим, – и тонкая вязь магической паутины стремительно зашивала его огромные раны, а янтарные струны стягивали два разрубленных куска плоти.

– Ad finitum! – воскликнул волшебник.

Тело юного мага вновь соединилось; лишь рваный рубец говорил о том, что пришлось испытать волшебнику.

Почти сразу же затянулся и шрам.

– Ты моя, – прошептал колдун.

Он шагнул вперед, и протянул руку к Книге Отчаяния.

Восемь кружащихся лезвий вылетели из пола, и рассекли юношу на сотни кусков, сочащихся свежей кровью.

Крик его слился с торжествующим хохотом отрубленной головы.

2

Выйдя в сад, я почувствовал аромат душистого табака.

Еще раньше я заметил, что в доме леди Артанис никто не курит, – она оказалась большой противницей табакокурения, хотя не была против добавить в кофе немного коньяка под вечер, говоря, что это тонизирует и вообще здорово, но не для всех.

Для юных девушек кофе не полезен, так как портит цвет лица.

Для юной девушки, повторяла леди Артанис, очень полезен протеиновый коктейль, – и я понял, кому обязан этим незабываемым зрелищем, когда Френки усердно кидает в миксер всякую дрянь, да еще пытается меня напоить.

Я прошел немного по липовой аллее, и увидел лорда Николаса.

Дядюшка сидел, потягивая сигару, и вокруг него вилось душистое облачко.

– О, – сказал он, – ченселлор, присаживайтесь, если вас не смущает моя сигара. Ох, эти женщины! Артанис с детства терпеть не может сигар, и вообще она за здоровый образ жизни.

Некоторое время мы сидели молча, потом дядюшка обвел рукой весь сад и сказал:

– Вы только не думайте, что я здесь живу как приживальщик; так уж случилось, что моя жена умерла, я рано остался вдовцом, и поселился у сестры. Она всегда была одна, так и не смогла выйти замуж. Но и я не просто так ем свой хлеб…

Я вспомнил, сколько всего изволили баронет скушать за ужином, и сразу же согласился, – простого хлеба он не ел отродясь.

Николас продолжал:

– Я помогаю Артанис вести хозяйство, защищаю ее, и вся мужская работа, слуги, да и кухня находятся в моем ведении.

Прояснив этот вопрос, – наверное, лорда Николаса очень беспокоило, что я сочту его попрошайкой и приживальщиком, – он сказал:

– Не хочу хвастать, но именно я смог предостеречь ее от большой жизненной ошибки.

– А что случилось в жизни прекрасной Артанис?

– В самой юности ее сердце было разбито. И кто же, вы думаете, это сделал? Подлый, гадкий обманщик, – полковник Септимиус, – хотя, конечно, тогда он не был полковником.

Моя сестра с детства была очень умной и самостоятельной; но, на свою беду, она очень рано повстречала этого негодяя. Еще в детстве, ему просватали дочь богатого некроманта; а такой договор в нашем городе не принято нарушать.

И надо ж было такому случиться, что Септимиус и Артанис полюбили друг друга, и решили бежать. Я помогал ей, чем мог, – собрал вещи, проводил до развилки дорог, – но в то же время, пытался убедить ее не поступать так, не торопиться со столь важным решением. Мы до рассвета ждали Септимиуса, – но этот мерзавец не пришел, струсил, побоялся отца…

«Бедный, бедный лорд Николас, – рассеянно думал я. – Ты думал, что твоя сестрица сбежит, растает в сиреневой дали, и тебе достанется семейное состояние; но вот незадача, Септимиус не захотел ее похищать. И вся жизнь твоя полетела к троллям, – стал ты, приятель, ключником при богатой сестре, да генералом над поварешками».

А еще мне подумалось, – уж не погиб ли ворм по ошибке?

Может, это лорд Николас хотел угостить сестру парочкой ударов ножом?

Баронет, тем временем, рассказывал о подлом Септимиусе.