По зову сердца

– Все, все, дорогая моя, прекрасно понимаю. И я за то, чтобы оставить тебя здесь. Но ведь нет даже минимальной гарантии, что тебя сразу не схватят гестаповцы.

– Не схватят.

– Да? Но ты же в гестапо на учете. У них и фотокарточка твоя есть, где ты заснята в анфас и в профиль. И как только ты там появишься, тебя сразу схватят.

Но как Вера ни разубеждала ее, Аня стояла на своем:

– Все! Ясно. Ясно, что ты не понимаешь и не хочешь понять моих чувств к Василию… Одного желаю тебе, Вера, чтобы ты не испытала то, что сейчас переживаю я… – Аня поднесла к глазам носовой платок и, вздрагивая плечами, с трудом пошагала в сторону своего шалаша. Там она рухнула на хворостяную постель и замерла. Но пролежала так недолго. Вдруг подхватилась и побежала к шалашу Михаила Макаровича. Тот как раз выходил из шалаша. С ним был Борисов.

– Маша! Что с тобой? – Михаил Макарович шагнул ей навстречу и усадил на пенек. – На тебе лица нет.

– Михаил Макарович, дорогой мой отец, что хотите со мной делайте, но я не могу… – Губы ее задергались, глаза затуманились. – Сергей Иванович, – еле сдерживая себя, повернулась она к Борисову, – вы здесь самый главный партийный начальник. Заступитесь за меня.

– Над тобой, Машенька, я не начальник, начальник он, – Борисов кивнул в сторону Михаила Макаровича, – в ваших делах я не властен. Но заступиться могу. Так что же я должен сделать?

– Я люблю его и без него жить не могу, – стыдливо прошептала Аня.

– Кого?

– Клима.

– Клима? Да это ж прекрасно. Любите друг друга и будьте счастливы.

– Мы любим и счастливы. Но нас разлучают, – с большой болью она выдавила эти слова.

– Он? – Борисов, улыбаясь, посмотрел на Михаила Макаровича.

– Он, – чуть слышно промолвила Аня.

– Любить друг друга им никто не мешает, – ответил Михаил Макарович. – Но она требует, чтобы ее оставили здесь с Климом. А я против. И тебе, Маша, ясно, почему я против.

– Мне все ясно, и я все взвесила. Но, Михаил Макарович, – встала она, – Клим мой муж, и вы не вправе нас разлучать.

– Муж? – удивился Михаил Макарович. – Как так муж?.. Ты ж разведчица. Ты в тылу врага. И здесь все твои чувства и действия подчинены только одному – высокому долгу разведчика.

– А что, по-вашему, разведчики не имеют права любить? – отпарировала Аня.

– Конечно, могут. Но любовь и замужество – это вещи разные. – Михаил Макарович не знал, какое теперь принять решение.

Сергею Ивановичу стало жаль Аню, и он сказал:

– В этом районе, правда, в полосе соседнего корпуса, мы оставляем спецгруппу. Так я считаю, что Аню и Устинью вполне можно здесь оставить. Так что давай не будем разлучать влюбленных.

Аня стояла словно завороженная, ожидая – как приговора – решения Михаила Макаровича. И когда тот коротко сказал: «Быть по сему», бросилась к Борисову, обхватила его шею руками и поцеловала. Потом застенчиво промолвила:

– За меня, дорогие мои, не бойтесь. Я свой долг разведчицы выполню с честью.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ

Не спалось в эту ночь генералу Хейндрице. Чуть только забрезжил рассвет, как он в сопровождении офицеров и усиленной охраны выехал по направлению Милятино на КП корпуса.

До начала артиллерийской подготовки оставалось еще с полчаса, когда его «оппель-адмирал» пересек железную дорогу. На безоблачном небе, озаренном отсветом встававшего солнца, показались симметричные черточки высоко летящих навстречу самолетов.

Генерал приказал остановиться и спрятать машины в придорожном ольшанике. Сам тоже забрался в зелень поглубже и оттуда стал наблюдать в бинокль. Без сомнения, это были краснозвездные эскадрильи. Окрест заговорили зенитки. Но советские самолеты на предельной высоте упрямо шли к аэродрому.

– Опять, черт возьми, истребители зевают! – выругался командующий и хотел было сказать адъютанту: «Поехали!», но вдруг как гром среди ясного неба по всему фронту корпуса загрохотали разрывы снарядов советской артиллерии, а в направлении главного удара, что так искусно был разработан Хейндрице, раскатился странный грохот, будто кто-то сыпал с неба чугунные ядра.

– «Катюши»! Опередили, проклятые! О, майн гот! Значит, Вегерт продал… – сокрушенно шептал он. А в его голове, как упрек начальнику штаба, закрутилось: – «Вот тебе и „Мельница“! Маленький Сталинград! Удар на Калугу! Москву!.. Желание, дорогой мой генерал, это еще не действительность… – И он себе ответил: – Да, теперь нечего и думать о Сухиничах, дай бог удержаться на месте».

Несмотря на бомбежку, Хейндрице решил немедленно ехать прямо на КП корпуса.

На дороге, у КП, его встретил с ног до головы запыленный землей комкор и сообщил, что дальше ехать нельзя, так как по КП ведется артиллерийский огонь, и предложил пройти на НП начальника артиллерии, который размещается в стороне, в лесу.

– …В 4.30, когда войска корпуса вышли на исходное положение и приняли боевой порядок, – докладывал комкор, – неожиданно накрыли нас, на всю глубину, авиация и артиллерия русских. Самое страшное – это огонь «катюш». Дивизии первого эшелона понесли большие потери. Дальнобойная артиллерия достала и до нас, – комкор показал на развороченный, еще дышавший пылью блиндаж. – Сейчас противник ведет губительный огонь и бомбежку по артиллерийским позициям и штабам… Как ни печально, но должен, экселенц, вам доложить, что корпус сейчас наступать не может.

– Печально, – только и сказал генерал Хейндрице. И тут же с НП начарта доложил по телефону начальнику штаба ЦГА. Командующий ЦГА генерал-фельдмаршал фон Гюнтер Клюге в столь раннее время еще отдыхал.

Как только он встал, так сразу же, еще не позавтракав, вошел в кабинет. За ним следом появился и начальник штаба, посмотрев в лицо которого, фельдмаршал почувствовал недоброе.

– Случилось что-нибудь у генерала Хейндрице?

– Да, экселенц. Русские за полчаса до начала нашего артиллерийского налета развернули свою контрартподготовку. Вели в течение часа адский огонь, поддержанный сильной бомбежкой. Значительно пострадали войска первого эшелона корпуса.

– Плохо, генерал. Очень плохо! – промолвил фельдмаршал. И, подавляя в себе волнение и возмущение, как ни в чем не бывало подошел к лежавшей на длинном столе карте. Глядя на район Фомино – Долгое, как бы про себя произнес:

– Что это, по-вашему, контрартподготовка или большее?

– По данным разведки, у них на этом направлении в глубине войск нет. Я полагаю, что это только контрартподготовка.

– Хотелось бы верить, что это именно так. – Фельдмаршал многозначительно взглянул на начальника штаба. – Но учтите, генерал, русские научились скрытно готовить операции. Так что нам надо быть наготове… Какое решение Хейндрице?

– Я с ним только что разговаривал. Он на КП корпуса, – доложил начальник штаба. – Корпус сейчас наступать не может.

– Не может? – Как ни держался фон Клюге, все же тяжело вздохнул. – Значит, наступление на Сухиничи сорвано?

Наступила тяжелая пауза. Какое-то время оба молчали. Наконец фон Клюге перевел взор с карты на генерала и тихо спросил:

– А каковы дела на фронте девятой армии?

Начальник штаба, вооружившись цветным карандашом, опустил его синий конец на наименование Погорелое-Городище: