Победа для Александры

Саша повела плечами, досадливо отвернулась, доверчиво обнажив нежную ямку между ключицами. Александр с удивлением отметил легкую испарину, влажно обнесшую эту восхитительную впадинку. Она дышала, звала, манила, волнующе притягивая к себе остановившийся взгляд. Ничто теперь не занимало его больше, чем эта трепетная живая ямка. Внезапно он почувствовал неодолимое желание впиться в нее губами, возможно, даже зубами. Судорога возбуждения охватила все тело, лизнула воспаленным язычком чувствительную головку пениса, жадным поцелуем засушила губы, горло, язык.

Поэт по-птичьи вскрикнул и набросился на жену. Пытаясь раздеть, он с ожесточением и однообразием дергал воротник ее ночной сорочки. Та не поддавалась. Швы жалобно трещали, отвалилась одна пуговичка, Саша покраснела и разделась сама. Александр шумно выдохнул и дернул головой. Мгновение Саша сидела перед отвернувшимся мужем обнаженная, прикрыв руками груди и мучительно краснея.

Медленно, словно преодолевая собственное сопротивление, поэт повернулся к ней и улыбнулся. Насколько можно было судить, его взбудораженный мозг работал в аварийном режиме и выдавал беспорядочные сигналы. Центр речи, заблокированный могучим инстинктом, практически лишил Иванова его главного оружия. Вместо уже привычных витиеватых слов и обращений изо рта доносилось затрудненное прерывистое дыхание. Язык же поэта, гибкий, тонкий, спасибо хоть не раздвоенный, как у ящерицы, высовывался все дальше и дальше, словно стремясь покинуть свое законное место. Инженер кривил губы и закатывал глаза. Вспотевшими руками Александр терзал Сашины плечи, еле справляясь с судорожным желанием вонзить ногти в нежную белую кожу с тонкими голубоватыми прожилками кровеносных сосудов.

Она лежала перед ним на спине, чуть отвернув запрокинутую голову. Аккуратные бугорки грудей с розовыми сосками, золотистый еле заметный пушок на животе, плотная пуговка пупка, ровный треугольник волос на лобке. Александр замер, обозревая свои владения, а затем яростно ввинтился в жаркую плоть. Движение далось с неожиданным напряжением. В голове будто вспухли сосуды, сердце застучало набатом, и весь он превратился в громадный пылающий мужской орган. Неширокую грудь поэта разрывали стоны, соски зажили собственной жизнью, жарким нервом связанные с напрягшимися яичками. Он казался себе неистовым вулканом, из которого вот-вот извергнется горячая бурная лава.

Саша лежала под изнемогающим мужем и терпеливо ждала конца. Она могла лишь тихонечко недоумевать. С какой такой стати она так настаивала на физической близости? Огонь, которым зашелся поэт, оставил ее равнодушной, словно столкнулись два разнонаправленных огненных потока, и теперь вместо жара в душе тлели угли сожаления. Или нет, готовая вспыхнуть, Саша не почувствовала дыхание чужой страсти. Будто Александр и она были сделаны из разного материала. И трепет одного не мог разбудить чувств другого. Секс оставлял странное ощущение, словно в чашу упал извивающийся червячок. Скользнул по ее холодным нефритовым стенам и замер на дне.

Все закончилось весьма неожиданно. Любовные усилия подорвали неподготовленную плоть, «рыцарский конек» сорвал уздечку, не выдержав первого забега. Тело Александра пронзила дикая боль, он с громким воплем вскочил, прикрываясь руками. Саша смотрела на мужа с состраданием и чувством невольной вины, пытаясь задавить растущую в душе тихую сумасшедшую радость. «Мы — разные, мы слишком разные», — думала она, нежно поглаживая его по поникшей голове. Александр действительно оказался существом далеким от простых плотских радостей.

В третьем часу ночи в одинокой своей постели ворочалась Евгения Мартыновна, звуки, доносившиеся из комнаты сына, будили тягостные предчувствия. Но когда раздался крик, крик, в котором смешались боль, страх, отчаяние — все, от чего хотелось оградить единственного сына, — мать не выдержала. Едва сунув ноги в домашние шлепанцы, она рванулась на помощь. Она стучалась в запертую дверь и чуть не упала в обморок, прежде чем ей открыли. Сашенькино лицо было бледным, черты осунулись, и он вдруг снова напомнил себя пятилетнего. С той лишь разницей, которая уколола мать в самое сердце, что рядом с ним стояла высокая стройная чужая девушка. В ее глазах плескалось не сочувствие, не боль, а далекая задумчивая улыбка. И в этот миг мать поняла: она не отдаст этой холодной девушке своего сына!

Глава 25

— Хорошо, я подожду. Приходите, когда сможете…

Саша разговаривала со свекровью по телефону-автомату из фойе больницы. От видной стройной девушки осталось одно воспоминание. Мешковатый халат из темно-синей фланели, шлепанцы на мосластых ногах. Ссутуленные плечи и виноватый изгиб некогда гордой шеи. За ничтожных полтора года натуральная блондинка превратилась в бесцветную женщину с почти отсутствующими бровями, ресницами и бледной кожей, на которой расцвели пигментные пятна. Третий месяц беременности. Второй беременности. Первая закончилась выкидышем, и было решено не рисковать на этот раз. Уже почти месяц Саша находилась в клинике.

Она казалась себе бумажным пакетом, не способным удержать в себе ничего более ценного, чем сухой мусор. Все, что произошло за последнее время, плавало в голове большой кучей неразобранной информации. Муж, свекровь, кухонные разборки.

Вам не приходилось быть замужем за маменькиным сыночком, абсолютно довольным своим положением? За истекший период выяснилось, что Саша не может составить достойной конкуренции свекрови в умении вести хозяйство, стирать, гладить, готовить, убирать, кажется, что-то еще? А, да — в обращении с Александром!

Первое время Саша хваталась за любое дело, прилагала массу усилий, чтобы достойно отполировать окна, приготовить блины, сделать необходимые покупки. Нужно ли говорить, что солнце беспощадно выявляло погрешности на стекле, блины неизменно оказывались толще положенного, к тому же Саша успешно забывала добавить соду, посолить, сдобрить тесто маслом. С покупками дело обстояло не лучше. Старая и молодая хозяйка схлестнулись на… стиральном порошке. Евгения Мартыновна пришла в ужас от Сашиной расточительности.

— Дорогой порошок можно заменить хозяйственным мылом, если простирывать рубашки сразу…

В голосе свекрови послышалось небольшое злорадство. Саша вспыхнула. До сего момента ей удавалось игнорировать сложившееся правило. Приходя с работы, Александр отдавал рубашку маме, та неслась в ванную и тут же ее застирывала. Итого Иванов обходился тремя рубашками. Две повседневные и одна на случай праздника. После женитьбы в его гардеробе появились три новые рубашки, а почетная обязанность содержать их в чистоте по праву перешла в руки молодой жены. Саша складывала все в корзину и стирала по выходным. Александр не возражал. Саша одержала небольшую победу над семейными устоями, чем в душе гордилась. Муж продемонстрировал солидарность, и это не могло не радовать.

Но теперь в результате «порошкового конфликта» свекровь получила новый аргумент в пользу прежнего способа, и война за традиции грозила вспыхнуть вновь. Свекровь наступала по всем фронтам, но военные действия предпочитала вести тайно, обтекая противницу по флангам, пользуясь внутренней разведкой и столом переговоров. Она умело использовала сына как рычаг воздействия на строптивую невестку. Самым обычным результатом была очередная мамина просьба, с самым невинным лицом высказанная инженером: