Победа достается нелегко

— Жми!

Мощенко, подбоченясь, лихо отплясывал украинский гопак. Рядом с ним шариком метался Чашечкин. А ефрейтор Пушнадян, зажав во рту сухую ветку, плясал лезгинку. Большинство плясало русскую. С гиканьем, присвистом, выделывая длинными ногами залихватские колена, носился Зарыка.

Рядовой Нагорный тоже поддался общему веселью. Сначала робко, а потом, разойдясь, начал отплясывать «цыганочку».

Плясали долго и дружно. Буйная сила, дремавшая под спудом условностей и правил, бурно вырвалась наружу.

Победа есть победа!

Постепенно страсти утихли. Танцующих становилось меньше. Образовался круг. Уставшие и счастливые солдаты дружным рукоплесканием подбадривали танцоров.

Самым выносливым оказался Зарыка. Он плясал с припевочками:

Шире круг! Шире круг! Не жалейте, парни, рук! Эх, раз! По два раз! Пританцовывать горазд!

Он прошелся, выбивая дробь каблуками, вдоль круга, потом завертелся вьюном и пустился вприсядку.

И без рюмочки винца Жжет веселье молодца! Мы веселые ребята, Мы бывалые солдаты, И за нашим командиром Мы в боях прошли полмира! Если надо, под огнем И вторую часть пройдем!

Зарыке дружно аплодировали.

— Молодец, Евгений!

В круг шагнул Нагорный. Он панибратски хлопнул Зарыку по плечу:

— Порядок! В общем, ничего сбацал, энергии, чувства много, только техники маловато.

Зарыка, тяжело дыша, усмехнулся:

— Не учи ученого.

— Старик, я дело говорю.

— Зачем говорить? Лучше покажи, если умеешь.

Их обступили солдаты. Некоторые не скрывали своей неприязни к Нагорному. Пушнадян развел руками:

— Шире круг! Танцует Нагорный! — И повернулся к Сергею: — Какой танец?

— Вальс!

Солдаты притихли. Что ж, посмотрим! Нагорный взглянул на старшину:

— Вальс-чечетку.

— С выходом?

— С выходом.

Танукович пробежал пальцами по ладам, как бы пробуя инструмент, и широко развел мехи баяна. Откуда-то издали поплыли ритмичные звуки вальса. Нагорный, склонив голову набок, несколько секунд вслушивался, потом, заложив руки за спину, медленно прошелся по кругу, как бы подлаживаясь к ритму вальса. Сначала шаркнул одной ногой, потом другой, притопнул и как бы небрежно начал пристукивать подметками по сухой, потрескавшейся земле.

Его движения были неразрывно связаны с музыкой. Казалось, он не танцевал, а движениями выражал смысл вальса, пересказывал его содержание. Недоумение, которое было написано на лицах солдат, вызванное дерзостью Нагорного, сменилось удивлением и перешло в открытый восторг.

— Вот это дает!

— Шпарь, Серега!

Когда он кончил, а кончил Сергей красиво, эффектно, наступила тишина. Потом раздались дружные аплодисменты.

— Молодчина!

— Артист!

— Переплясал Зарыку!

Нагорный, счастливый, расправлял панаму:

— Я что. У нас в ансамбле похлеще пляшут.

Пушнадян пожал руку Сергею:

— Победил Евгения, молодец! Очень красиво победил. Теперь по огневой обгони его, настоящий ракетчик будешь!

Нагорный отдернул руку:

— Что? Что сказал?

— По огневой подготовке, говорю.

Они уставились друг на друга. Танукович сдвинул мехи баяна, и тот вздохнул басами.

— Второй номер программы…

Зарыка жестом остановил его:

— Дело серьезное.

Нагорный расправил панаму и, надев ее на голову, сказал:

— Товарищ ефрейтор, упражнения по огневой, как вы знаете, я выполнил!

— На «посредственно» с минусом? Да? — наступал Пушнадян.

— Из пяти возможных одна пробоина, — едко вставил Чашечкин.

— Все ж таки попал! — сказал Нагорный. — С меня и этого достаточно.

— Так попадать стыдно очень! В бою так попадать, товарища подведешь. Обязательно подведешь!

— Ну, это мы еще посмотрим, кто в бою подведет! Да я за друга головы не пожалею!

— Конечно, не пожалеешь! Моей не пожалеешь!

— Почему твоей?

— Потому что из-за тебя меня убьют.

— Из-за меня?

— Конечно! Видишь далеко бархан большой? — Пушнадян показал рукой. — Видишь?

Нагорный пожал плечами.

— Ну вижу.

— Представь, идет настоящий бой. Мы отсюда идем в атаку, а оттуда ка-ак полоснет пулемет. Пули тюк-тюк вокруг. Мы сразу залегли. Ни назад, ни вперед. Капитал мне приказ дает: «Ефрейтор Пушнадян, уничтожай пулемет!» Я отвечаю: «Есть, товарищ капитан, уничтожить пулемет!» — и беру связки гранат. А тебе говорит капитан: «Рядовой Нагорный, приказываю прикрывать огнем Пушнадяна!» Это он тебе приказал.

Зарыка подмигнул Нагорному:

— Ясненькая задачка.

— Смотря для кого, — добавил Чашечкин.

— Тише! — сказал Мощенко. — Интересно рассказывает.

Пушнадян сделал паузу. Обвел глазами слушателей и продолжал:

— Одну связку гранат взял за пояс, другую в руки и пополз. А он, Нагорный, меня прикрывает. Я ползу осторожно, животом землю глажу, маскируюсь за складками местности. Ползу и радуюсь: уже немного осталось. «Ну, — думаю, — сделаю я тебе, фашист, кавказский чахохбили!» Но только я так подумал, как вдруг — тюк- тюк… Над самой головой.

— Обнаружили?

— Тише!

Пушнадян вздохнул:

— Заметил меня. У фашиста тоже глаза есть, его тоже учили обнаруживать цели. Конечно! «Вай-вай, — думаю, — что делать?» Тут воронка от снаряда. Я спрятался и прошу. Мысленно прошу: «Выручай, друг Нагорный! Пожалуйста, выручай! Сними автоматчика первой пулей, а то крышка будет…»

— А он? — спросил Чашечкин.

— Нагорный? Как сегодня на стрельбище. Прицелился — бац! — и мимо…

— Промазал?

— Конечно, промазал. И в такой момент! Вай-вай! Или он торопился, или другая причина была, как сегодня, но промазал. Это факт.

— А враг?

— А фашист оказался опытный. Все упражнения на «отлично» выполнял. Дал он короткую очередь и — готово…

— Убил? — выдохнул Чашечкин.

— Конечно!

Нагорный вскипел:

— Не могло этого быть! Не могло! Я бы этого гада…

Пушнадян покачал головой:

— После моей смерти? Мне потом все равно… Мне потом наплевать. Самый лучший шашлык давай — кушать не буду!

Наступила пауза. Солдаты смотрели на Сергея. Капитан Юферов — он тоже слушал рассказ Пушнадяна — подошел к ефрейтору.