Победитель

Через дорогу – здание банка.

А прямо возле правой задней двери машины можно было увидеть пыльную железяку крышки колодца, в котором пролегали главные кабельные линии междугородной и городской связи. Нарушить – весь город онемеет.

Часовой повернулся и расслабленной походкой побрел в обратную сторону.

– Ну, минуты полторы я с ним подружу, – сказал Пак. – Нормально? Вы уж поторопитесь…

– Больше и не надо, – ответил Плетнев.

– Все, пошел.

Он открыл дверцу, неспешно выбрался наружу и, посматривая по сторонам, неспешным шагом прогуливающегося человека направился к часовому.

Остановившись в двух шагах от него, Витя заговорил, показывая рукой куда-то направо.

Плетнев приоткрыл правую дверь.

Отрицательно качая головой, часовой махал в другую сторону.

Железным крюком Плетнев приподнял и медленно и беззвучно сдвинул крышку.

Чтобы бросить в колодец рюкзак, понадобилось совсем мало времени.

Потом плавно вернул крышку на место, и она с едва слышным бряканьем легла в пазы.

Сел на место, прикрыл дверь и перевел дух.

Раздоров нажал на клаксон.

Пак, прощально махнув часовому, побежал к машине.

Часовой недоуменно смотрел ему в спину – должно быть, думал, почему этот узкоглазый оборвал свою болтовню буквально на полуслове.

Пак захлопнул дверцу, а машина уже тронулась – сорвалась с места и уехала.

* * *

Когда Плетнев вернулся в казарму, бойцы пригоняли бронежилеты, получали боезапас, раскладывали рассыпные патроны по нашитым на штаны карманам. Надевали кожаные подшлемники и стальные каски…

Ромашов примерил экспериментальную каску-сферу, закрывавшую лицо поблескивавшим бронестеклом. Покрутил головой, неопределенно хмыкнул, снял. Начал было укладывать в карман запасные магазины. Что-то мешало. Он сунул туда руку и, изменившись в лице, извлек толстую пачку денег. Тупо на нее посмотрев и чертыхнувшись, Ромашов стал озираться в поисках человека, на которого можно было бы переложить эту заботу.

– Большаков! Ну-ка, на вот, заныкай куда-нибудь. Я утром суточные получил…

– Да куда ж я заныкаю? – недовольно спросил Большаков.

– Не знаю. Потом выдашь – это на все подразделение.

Большаков со вздохом взял пачку, начал было в свою очередь озираться в поисках новой жертвы, но в конце концов с досадой сунул в карман куртки.

Зубов вскрывал ящики с гранатами и раздавал боеприпасы. Он сегодня был какой-то потерянный, унылый – не зубоскалил, как обычно, не подначивал.

– Ты чего нос на квинту? – спросил Баранов.

– Не знаю, – буркнул Зубов. – Не по себе что-то… На.

И вынул из ящика четыре гранаты.

– Ладно тебе. Все нормально будет, – сказал Баранов и попросил: – Дай еще пару.

– Нормально! – взвился Зубов. – Ты-то откуда знаешь?! Куда тебе столько, куда?! Ведь не унесешь! Ай, да берите, сколько хотите! Мне-то что!..

Он раздраженно махнул рукой и отошел в сторону. Теперь все брали, сколько считали нужным. Плетнев остановился на двух.

Бежин распотрошил индпакет и пытался соорудить из бинта нарукавную опознавательную повязку.

– Хрен ты ее в темноте разглядишь, – ворчливо заметил Зубов, наблюдая за его усилиями. – Перебьем друг друга в суматохе, как пить дать!..

– Может, из простыни, а? – спросил Бежин, критически рассматривая свое изделие. – Порвать ее…

– Ага, а потом отчитывайся!..

– Да ладно тебе! Живы будем – все спишется.

Решительно сдернул простыню и начал пластать на полосы.

– Лучше на обе руки, – буркнул Зубов.

– Ну да. И еще синие трусы на голову. Уж тогда я тебя точно узнаю…

– А где Астафьев? – спросил Плетнев, надевая бронежилет. – Помоги!..

– А он же с первой группой ушел, – ответил Бежин, затягивая лямку. – Они танковые экипажи должны блокировать. Так что уже помчались. – И протянул ему остаток простыни. – На вот, повязку смастери. Да пошире…

Когда экипировка подошла к концу, Большаков оглядел всех, а потом кивнул на бутылки, лежавшие на одной из кроватей:

– Ну что, мужики, от винта?

Плащ-палатка, повешенная в проем двери, колыхнулась, и, путаясь в ее обширных полах и чертыхаясь, в комнату пробрались двое – первым Иван Иванович, в зеленой своей афганской форме и в афганской же длиннополой шинели походивший на богомольца, за ним Князев – в той же кожаной куртке, синих летных штанах и офицерской шапке со звездой вместо кокарды. Через плечо у него висел ремень деревянной кобуры со “стечкиным”, а вид в целом, вопреки обыкновению, был взъерошенный, воинственный и недовольный, движения собранны и торопливы.

– Ну? Как дела? – отрывисто спросил Князев, стреляя взглядом сощуренных глаз по лицам. – Как настроение? Предновогоднее, надеюсь?

– Боевое, товарищ полковник, – ответил Большаков.

– Вот и хорошо.

– Григорий Трофимович, – сказал Большаков. – Давайте с нами, а? На посошок.

Князев еще не успел ответить, когда Иван Иванович, протянув перед собой оттопыренную вверх ладонь, отрезал:

– Не пью!

У Плетнев отлегло от сердца. Он боялся, сейчас повиснет неловкая пауза – пришли вроде вдвоем, а предлагают одному…

Помедлив, Князев взял протянутую кружку. Секунду молчал, опустив голову.

– Ну, что, ребята… Задача перед нами сложная. Удар будет одновременно нанесен по восьми объектам – всеми силами спецгрупп КГБ, “мусульманского” батальона и приданных подразделений десантников. Главный объект – дворец Тадж-Бек. На дворец пойдут: двадцать три бойца в группе “Гром” под началом майора Ромашова, двадцать пять бойцов в группе “Зенит” под командованием майора Симонова. У противника две с половиной тысячи человек в бригаде охраны и еще двести гвардейцев внутри дворца…

– Но на нашей стороне внезапность, – веско сообщил Иван Иванович. – Мы прорежем позиции бригады как ножом!

Князев покашлял, потом снова заговорил:

– “Мусульманскому” батальону поставлена задача блокировать подразделения бригады охраны огнем, не дать им возможности двинуться на помощь гвардейцам. Ну а уж во дворце… – Он помедлил. – Сами знаете!.. В общем, давайте за главное – чтобы завтра увидеться в том же составе! Слышите? В том же!

Кружки сдвинулись и загремели. Выпив, Князев сморщился, выдохнул и резким движением вытряс на пол последние капли.