Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Здесь любил бывать наменитый народоволец Михаил Федорович Фроленко (1848-1938). Он был народником, членом кружка «чайковцев», участником «хождения в народ», организатором побегов ряда революционеров, членом Исполкома «Народной воли», участником покушений на императора Александра II. В 1882 приговорен к вечной каторге, но отсидел до 1905 в Петропавловской и Шлиссельбургской крепостях.

Часто бывала народница Анна Васильевна Якимова-Диковская (1856-1942), Член «Земли и воли», исполкома «Народной воли», она была участницей покушений на Александра II. В 1882 приговорена к вечной каторге, отбывала на Карийской каторге. В 1904 бежала, с 1905 эсерка.

Отдыхал здесь и Михаил Юльевич Ашенбреннер (1842-1926), член военной организации Народной воли, подполковник. Организатор

ряда офицерских революционных кружков. По «процессу 14-ти» (1884) он был приговорен к вечной каторге. До 1904 в Шлиссельбургской крепости. Написал книгу «Военная организация Народной воли и другие воспоминания» (1924).

Любила здесь жить и работать Вера Николаевна Фигнер (1852-1942), российская революционерка, писательница. Член Исполкома «Народной воли». Она была активной участницей подготовки покушений на императора Александра II. В 1884 приговорена к вечной каторге, 20 лет в одиночном заключении в Шлиссельбургской крепости. В 1906-15 в эмиграции. После 1917 отошла от участия в политической жизни. Вера Николаевна Фигнер написала в Михайловском трехтомник «Запечатленный труд», который принес ей мировую известность, книгу «Шлиссельбургские узники», автобиографическую книгу для детей «В борьбе».

Николай Александрович Морозов жил в имении отца, в Борках Ярославской области, но часто навещал в Михайловском старых друзей-народовольцев и, прежде всего, он ехал к Вере Николаевне, с которой еще в юности его связывали нежные отношения.

*.*

На крутых берегах быстрой Пахры, покрытой густыми сосновыми лесами, часто можно было видеть две старческие фигурки мужчины и женщины, которые неторопливо прогуливались и тихо беседовали. Со стороны казалось, что это необычная по возросту влюбленная пара. Это были Фигнер и Морозов.

Вера Николаевна всегда нежно относилась к Николаю Александровичу. Может быть от его врожденной интеллигентности, какой-то элегантности, независимости и невозмутимости. Порой казалось, что его ничем нелься было вывести из себя, заставить раздрожаться и, тем более, повышать голос. И еще она всегда поражалась необыкновенным знаниям Морозова. Вот и сейчас он рассказывал ей о Михайловском, где расположилось общество политкатаржан.

В начале XVII века, говорил неторопливо Морозов, Бынево с пустошами Шишкино и Гольцово было пожаловано в поместье князю Никите Ивановичу Одоевскому. Это был яркий князь, боярин, воевода, дипломат, влиятельный член русского правительства в 50-60-е гг. 17 в. Он участвовал в русско-польской войне 1654-67 годов, руководил составлением Соборного уложения 1649, внешней политикой России в конце 70-х – начале 80-х годов.

Потом поместье перешло князю Урусову, а с 1634 года – полковнику Василию Васильевичу Кречетникову, который выкупил его из Поместного приказа, превратив тем самым в вотчину. Почти одновременно он покупает и смежную с его владениями вотчину дьяка Федора Кунакова: сельцо Ширяево и пустошь Барзунцы, где сейчас находится деревня Конаково.

Имение когда-то принадлежало и графу Мусину-Пушкину. Ну а Мусине-Пушкине тебе, Вера Николаевна, я рассказывать не буду. Хотя, честно говоря, многое, что написано о нем неверно. Его приподносят у нас, как великого собирателя русских древностей, а я уверен, что он великий фальсификатор нашей истории. Впрочем, об этом мы как-нибудь поговорим.

А кто построил дворец, в котором мы сейчас живем? cпросила Вера Фигнер.

Михаил Никитич Кречетников, известный при Екатерине II генерал-поручик, инспектор войск. Он родился в двадцатых годах и получил воспитание в Cухопутном корпусе. Говорят отличился в Кагульском бою и при Краионе, после чего оставил военную службу, стал губернатором в Пскове и Твери, потом был назначен Калужским наместником с повелением открыть Калужскую губернию, потом ему поручено было открыть и Тульское наместничество.

Губернатор Пскова и Твери, Калужский и Тульский наместник. Поди же. И как хватает людей руководить и здесь, и там, и тут, и все в одно время? – усмехнулась Фигнер.

Успешно, говорят, справлялся. С необычайной пышностью и торжественностью открыл Тульское наместничество. Вообще, Кречетников имел слабость

к пышности и церемониальным выходам. А еще у него была слабость к прекрасному полу.

– А кто ж из вас не любит слабый пол, – опять с усмешкой произнесла Вера Николаевна.

– Конечно же, все любят, но не всем это дано. Мы с тобой, Вера Николаевна, не имели возможности заниматься любовью. На двадцать с лишним лет разлучила нас одиночная камера.

– Наверное, молодость без любви – это потерянная молодость.

– Но старость без любви, тоже не жизнь.

– Наверное ты прав, любить надо пока ты живешь. Жизнь – это любовь. Но не будем об этом. Так что же с Кречетниковым?

– До самой смерти в 1793 г. он командовал войсками, расположенными в Малороссии, и в этом звании принимал участие в Польской войне. О Кречетникове сохранилась добрая память в народе. Крестьянин деревни Исаковой, звали его Иван Васильев Смуров, мне как-то рассказывал о Кречетникове. Отец и дядя этого крестьянина служили при его усадьбе. Это был добрый барин, говорили они, был в большой силе и делал, что хотел, потому что состоял наместником в Туле и Калуге. Все в окрестности повиновалось ему. Жил он весело, открыто. Вокруг его дома так и стояли экипажи. Когда он приезжал в Москву, то останавливался в селе Красной Пахры, где постоянно стояли наготове лошади, сколько бы ни потребовалось. Теперь вокруг Михайловскаго находятся три деревни: Исаково, Конаково и Новая, но изстари существовало только Исаково, принадлежавшее помещику Киреевскому. Когда Кречетников начал обстраиваться в своем Михайловском, Киреевский приказал исаковцам переселиться в его Болховское имение. Тяжко было крестьянам расставаться со старым гнездом, а потому решились искать покровительства у Кречетникова. Они пришли к нему и пали в ноги. Кречетников милостиво выслушал просителей, велел разобрать их дело и принял их под свою защиту, приказав Киреевскому под страхом определения сына его на службу оставить в покое исаковских крестьян. Киреевский струсил и исаковцы перешли к Кречетникову.

Однажды Кречетников, рассказывал крестьянин, ехал из своего наместничества в Москву. У Тарутина нужно было переправляться через реку. Перевозчики, не узнав наместника, одетого очень просто, по-дорожному, не торопились с переправою, а когда Кречетников стал настаивать, чтоб везли скорее, мужики даже прикрикнули на него: “молчи, холуй!” Кречетников смолчал, но как только переправился на другую сторону, позвал жандармов и тут же произвел экзекуцию грубиянам.

Я слышала, что Михайловское названо от церкви Архистратига Михаила, сказала Вера Николаевна.

Да, она построена одновременно с домом М. Н. Кречетникова. Сохранилась даже такая натпись: “Сей храмъ во имя святаго Архистратига Михаила сооруженъ въ царствование императрицы Екатерины Второй иждивением владельца села Михайловскаго, Бынево тожъ, генералъ-поручика Михаила Никитича Кречетникова. Святый антиминсъ священнодействованъ, въ 19 день доября 1794 года, Преосвященнымъ Серапиономъ, викариемъ Московскимъ”.

Переходя из рук в руки к разным помещикам, Михайловское, наконец, дошло до Марьи Семеновны Бахметевой, у которой была страсть покупать и продавать имения. Она же и продала Михайловское своему племяннику.

Насколько я знаю, прервала Вера Николаевна Морозова, здесь во время нашествия Наполеона стояли французы.

Да, это так, ответил Морозов. О французах в 1812 году я слышал рассказ старика лет за девяносто, он, впрочем и сам не знает когда родился, крестьянина из Конакова Семена, который был тогда мальчишкой. Французы стояли, рассказывал он, бивуаком вокруг Михайловскаго дома по дороге к Секирину. Всю ночь горели огни, казалось, что поджигают лес. Множество возов, сильно нагруженных, подвозили к дому, в котором помещался генерал. Уже после Покрова, когда сено у конаковских крестьян было убрано, неожиданно въехала конница. Все в латах, в медных касках, с черными хвостами. Крестьяне думали, что настал их последний час; пали на колени и молили о пощаде. Впереди французов, на красивом коне, разъезжал генерал, с перьями на голове и с красной лентой через плечо. Он успокоил крестьян и говорил им чистым русским языком…

Поделиться с друзьями: