Победоносец
Шрифт:
На чистом синем небе появляется странная белая полоса, и я замираю, наблюдая за ней с затаенным дыханием. Я знаю, что эту полосу оставляет железная птица. На железных птицах летают люди. Нововеры говорят, то есть мы говорим, что железных птиц скоро совсем не станет – останутся только настоящие. И мне грустно от этого: мне хотелось бы хотя бы раз в жизни увидеть железную птицу вблизи, узнать, какие у неё глаза и какие перья – неужели, металлические?
– Громобой идёт! – вдруг прерывает мои тоскливые мысли радостным кличем Ратибор, спрыгивающий с дерева. – И он не один!
Услышав о том, что Громобой не один, я сразу же облокачиваюсь на предплечье и вглядываюсь в сторону тропинки, бегущей от Замка. И вправду, Громобой не один. Узнав же в его попутчиках всех хорошо известных мне ребят, я сразу же хмурюсь, отводя взгляд от девочки в зелёном сарафане. Договаривались же без хвостов! Ну да ладно, я ведь сам же не сдержал обещание – взял навязавшихся Ратибора с Полелей,
Державин Громобой – мой лучший друг. Волосы цвета корицы, карие глаза и волевой подбородок… Внешне он выглядит старше меня не менее как на два года, но на самом деле он старше меня всего лишь на два с половиной месяца – он просто растёт быстрее прочих ребят, чем у всех наших ровесников вызывает зависть: какой мальчишка не хотел бы в свои тринадцать выглядеть на все пятнадцать, да и к тому же при этом быть не тонкой щепкой, а не иначе как крепкой скалой? Несмотря на свои габариты, Громобой по своему нраву рассудительный и аккуратный: он никогда не вступит в драку, только если не с целью разнять её, не повысит голоса в споре – одним лишь взглядом может пригвоздить противника так же, как мог бы своей большой ручищей в секунду выбить всю дурь из непутёвой головы вздумавшего вступить с ним в спор. Лучше друга, чем Громобой, быть не может, как мне кажется, и он такого же мнения обо мне, потому что он на меня, как и я на него, может смело положиться. Единственное, в чём мы периодически подводим друг друга: я часто привожу с собой на наши встречи Ратибора с Полелей, являющихся моим персональным хвостом, а он никак не может отбиться от людей, которые так и липнут к его на первый взгляд хмурой, но на самом деле доброй натуре, так что он тоже зачастую приводит с собой разнообразные хвосты, а порой и целые вереницы шумных ребят. Иногда это выглядит очень весело: хмурый Громобой, вокруг которого скапливаются весёлые подростки и дети, на ментальном уровне распознающие в нём безопасность – словно пчёлы на сладкий мёд слетаются. Однако сегодня его хмурое замешательство меня совсем не веселит, потому что к нему прилипли наши одноклассники Онагост Земский и Ванда Вяземская с её младшей сестрой Отрадой. В Замке, из-за женского бесплодия, живёт мало детей – в нашем классе всего лишь десять человек, – но вот нужно было Громобою из всех возможных людей подцепить сегодня именно Ванду, да ещё и с Онагостом! Лучших вариантов просто невозможно придумать, чтобы в одно мгновение изменить мой настрой относительно этого дня.
Онагост Земский – крайне весёлый и самоуверенный парень, очень светлый блондин с пышными кудрями, голубоглазый и благолепный на лицо, всегда одет лучше всех, ведь ко всему прочему он единственный сын князя, что сразу же делает его “не своим” во всех компаниях. Парень он, быть может, и не такой плохой – мог бы быть гораздо хуже, при его-то статусе, – но всё равно порой забывается и становится задиристым, а хорошенько подраться с ним нельзя, ведь никто не хочет навлечь на свою семью гнев его отца. Онагост младше Громобоя и меня, он родился в декабре, зато задорной громкости в нём столько, сколько нет во мне с Громобоем вместе взятых.
По мере того, как компания из четырёх ребят приближается, я всё больше начинаю безотчетно хмурить брови. И дело совсем не в Онагосте – пусть парень шумный, да разве шумиху можно считать проблемой? Я стараюсь не смотреть в сторону Ванды. Её сестра, Отрада, на три года младше нее, но на один год старше Полели – ей всего лишь десять лет. Сёстры Вяземские на редкость красивые девочки, даже, пожалуй, самые красивые во всём Замке. В красоте с ними может посоревноваться и, пожалуй, даже превзойти своих соперниц только Полеля, да только красота сестры меня не занимает, так что больше я, конечно, осознаю красоту Вяземских. Отрада – лучшая подруга Полели, и меня она мало интересует: она хотя и редкая красавица, а всё ж маловата, да и темперамент у неё не тот, что меня трогает, слишком уж тёплый. Но вот старшая, Ванда, меня откровенно интригует своим непонятным характером и более строгой красотой. Сёстры Вяземские очень сильно разнятся между собой не только своим внутренним строением, но и внешними данными: Ванда каштанововолосая и высокая, а Отрада золотоволосая и из-за того, что медленно растёт, выглядит не на десять, а только на семь лет. Такая разница между кровными сёстрами легко объяснима – девочки рождены от разных матерей. Внешне их только и роднят разве что их большие голубые глаза, доставшиеся им от их отца Вацлава Вяземского, являющегося правой рукой князя. Вяземский, как и многие приближенные к князю люди, не примыкает к тому типу людей, который можно назвать приятным. Говорят, мать Ванды сбежала от него, когда Ванде не было и года от рождения, из-за того, что он побивал её. Второй раз советник князя женился уже спустя три месяца после побега своей первой жены. Новая жена год за годом рожала новых детей – за три года брака родила трёх и была беременна четвёртым, когда, по примеру первой жены Вяземского, сбежала на лошади с двумя детьми: мальчиком
четырёх лет и годовалой девочкой. Отраде было всего три года от роду, и её мать не смогла забрать по той причине, что в то время девочка находилась при смерти из-за серьёзной болезни. Все думали, что Отраду не спасти, но она вдруг выкарабкалась, а придя в себя, застала избу наполовину пустой: остались только отец да Ванда. Говорят, будто мать Отрады едва не схватили, но на перешейке её ждала железная птица, на которую она успела сесть вместе с братом и сестрой Отрады. Эта железная птица отнесла их далеко отсюда, в какую-то сказочную Канаду, в которой их уже ждал родной брат спасшейся беглянки. Я иногда думаю, может быть, душа нашей матери тоже улетела в Канаду на железной птице? Может быть, Канада – это место, в которое улетают все уставшие матери?У нововеров в ходу исключительно старославянские имена – такова традиция, а традиции для нововеров священны, пусть их и нельзя назвать древними. Ванда – совсем не славянское имя, говорящее о происхождении матери этой девочки, и этим старшая Вяземская тоже выделяется на фоне остальных. И если есть в этой странной девчонке серьёзный недостаток, заставляющий меня хмуриться всякий раз, когда я о нём думаю, так это то, что она на целую неделю старше меня – уж лучше бы я был старше! Хватило бы с неё и того уж превосходства, что её улыбка подавляет мою!
Мы уже давно сидим под деревьями в ожидании Громобоя и Онагоста, отправившимися добывать наживку для своих удочек: Ратибор гоняется за Полелей и Отрадой, а я молча наблюдаю за ними, лишь бы только не смотреть на Ванду, сидящую рядом и плетущую цветочный венок.
– Не хмурься так, у тебя ведь красивые глаза! – вдруг обрывает тишину Вяземская необоснованно весёлым голосом, и стоит мне только обернуться, чтобы посмотреть на неё, как сразу же, с неприкрытым задорством, она набрасывает на мою голову венок из васильков.
Я не сразу, но всё-таки снимаю со своей головы венок, который едва не заставляет меня краснеть, и с наигранной невозмутимостью откладываю его на зелёные кленовые листья, собранные Полелей.
– Васильки больше подходят к твоим глазам, чем к моим, – вслух замечаю правду я.
– Вот как? – веселье в её голосе отчего-то неизменно вызывает во мне надобность потуплять взгляд. – А из каких цветов тогда подошёл бы тебе венок?
– Из обычной травы.
– Как хмуро! Но, пожалуй, ты прав… Глаза у тебя болотного цвета, а раз так, значит, красные цветы тебе подойдут.
– Почему красные?
– Потому что растущие на болотах брусника и клюква красные.
В тринадцать лет первое, непонятное и оттого не столько приятное, сколько мучительное чувство – особенное испытание, во время которого только и остаётся, что поджимать губы, совершать тяжёлый вздох и почти раздражённо отводить взгляд в противоположную сторону от источника своего странного беспокойства. Повезло, что Громобой с Онагостом вовремя вернулись, держа в своих руках банки с земляными червями – спасли меня от опасности быть до покраснения замученным смешками девчонки. И всё равно дальше всё пошло не гладко: усевшись на траве и став снаряжать свои гибкие удочки, Громобой и Онагост привлекли внимание младших детей. Подбежав к нам и рухнув рядом с Вандой, Отрада, не желающая молча терпеть важные мальчишеские приготовления, решила поразвлечься:
– Давайте погадаем? У кого из нас какой жених или невеста будут – как думаете?
Неожиданно все сразу же подхватили эту глупую затею и начали пинать её по очереди, словно играя в обыкновенный мяч, который даже в ворота забивать не нужно. Первым в игру включился Онагост:
– Когда стану взрослым, возьму себе в жёны любую девицу, какую только пожелаю! Я сын князя и сам будущий князь, так что за меня любая пойдёт!
– Я бы не пошла за такого хвастуна! – сразу же, совершенно неожиданно и с пристёгивающей бойкостью вдруг выпалила обычно ласковая и всеми любимая Полеля, при этом даже вскочив на ноги. Онагост, не ожидавший такой смелости от маленькой девочки, сразу же весь вспыхнул, замялся и даже порозовел, а тем временем сестра, уже совершенно не обращающая своего вовлечённого в игру внимания на задетое самолюбие княжича, бойко продолжала, восторженно размахивая руками, в которых удерживала помятые ромашки: – А вот я выйду замуж за доброго и прекрасного принца! Он обязательно будет из дальних-придальних заморских краёв, точно не из Замка! Он придёт сюда, и я сразу же его узнаю и влюблюсь в него тоже сразу же!
– А я, может быть, выйду замуж далеко и не за принца, – вдруг прервала детский лепет Ванда, и у меня отчего-то, сам не знаю отчего, вдруг перехватило дыхание. Девчонка продолжала говорить: – Но что я точно знаю: что замуж я пойду только за того, кого буду любить, и мой избранник должен будет любить меня всем сердцем, и никак иначе.
– Вам, девчонкам, лишь бы только любовь, – ухмыльнулся Ратибор, который сам ещё даже подозревать не начинал о том, насколько любовь к девчонке может быть могущественной. – Вот я уверен, нет, вот отчего-то прямо знаю, что моя невеста будет самой красивой на земле. Такой красивой, что другой такой ни у кого больше не будет.