Побег из лагеря смерти

Еще в шанхайском консульстве Южной Кореи Шин начал вести дневник. Психиатры посоветовали ему не бросать этого занятия, надеясь, что это поможет ему избавиться от того, что было названо ими синдромом посттравматического стресса.

Шин о своем пребывании в больнице не помнит почти ничего. Ему запомнилось только то, что ночные кошмары медленно, но верно сошли на нет.

Выписавшись, он переехал в маленькую квартирку, купленную для него Министерством Объединения в полумиллионном городе Хвасоне, расположенном в 50 км от Сеула в холмистой местности у Желтого моря почти в центре Корейского полуострова.

Первый месяц Шин почти не выходил из квартиры и в окно наблюдал за повседневной жизнью Южной Кореи.

В конце концов он все-таки набрался смелости выйти на улицу. Он сравнивает этот процесс привыкания с медленным ростом ногтей. Шин не понимает, почему и как все это происходило, но знает, что это было именно так.

Начав регулярно выходить в город, он записался на водительские курсы. По причине недостаточного словарного запаса он дважды проваливал письменный экзамен на права. Шин обнаружил, что не может найти интересную работу и удержаться на тех местах, что ему предлагали. За это время ему довелось поработать и сборщиком металлолома, и гончаром, и продавцом небольшого местного универмага.

Ханавонские специалисты по профориентации говорят, что такое случается с абсолютным большинством беглецов из Северной Кореи. Чаще всего они считают, что их проблемы сможет решить южнокорейское правительство, и не понимают, что ответственность за опоздания на работу и ненадлежащее выполнение обязанностей теперь придется нести именно им. Очень часто беженцы бросают работу и открывают какой-нибудь заведомо провальный бизнес. Многие открыто возмущаются социальным неравенством, царящим в Южной Корее. Чтобы найти работодателей, готовых мириться со всеми странностями поведения перебежчиков с Севера, Министерство Объединения платит компаниям, рискующим нанимать их на работу, до 1800 долларов в год.

Шин долгими днями сидел в своей однокомнатной квартирке и временами впадал в полное отчаяние от одиночества. Он попытался найти своего старшего дядю Шин Тхэ Сопа, чей побег в Южную Корею после Корейской войны и был преступлением, за которое в Лагерь 14 была отправлена вся их семья.

Но Шин знал только его имя, и из государственных органов ему ответили, что по этому имени информации найти не удалось. В Министерстве Объединения же сказали, что они способны разыскать только тех, кто зарегистрировался в базе данных, чтобы воссоединиться с потерявшимися родственниками. Шин бросил поиски.

Один из психиатров познакомил Шина с консультантом Центра сбора данных о нарушениях прав человека в Северной Корее, базирующейся в Сеуле неправительственной организации. Этот человек посоветовал Шину превратить свой «терапевтический» дневник в книгу воспоминаний. Шин послушался совета, и в 2007 году Центр опубликовал мемуары на корейском языке. Работая над книгой, Шин стал проводить почти все свое время в сеульском офисе Центра сбора данных, где ему предоставили комнату для ночлега, познакомился и подружился с сотрудниками Центра.

Когда по Сеулу расползлись слухи о том, что он родился в трудовом лагере, откуда никто никогда не выходил живым, с ним начали искать встречи многие известные на Юге активисты-правозащитники. Его рассказы проверялись и перепроверялись бывшими зэками, бежавшими на Юг лагерными охранниками, юристами, журналистами и пр. Его знание внутренней механики лагерной жизни, исполосованное шрамами тело и вечно затравленный взгляд убедили специалистов в его искренности… и все признали его первым северокорейцем, сумевшим сбежать из тюрьмы для политзаключенных и добраться до Южной Кореи.

Ан Мён Чхоль, которому довелось быть охранником и водителем в четырех трудовых лагерях, сказал корреспондентам «International Herald Tribune», что у него нет никаких сомнений в том, что Шин действительно жил в «зоне полного контроля». Ан сказал, что еще во время самой первой их встречи он заметил очевидные признаки этого, т. е. неспособность смотреть собеседнику в глаза и скрюченные от непосильного труда руки.^{41}

— Поначалу я Шину не поверил, потому что до него из таких лагерей никому еще бежать не удавалось, — сказал мне в 2008 году президент правозащитной организации «Демократия против северокорейского ГУЛАГа» Ким Тхэ Чжин, 10 лет просидевший в Лагере 15 и после освобождения перебежавший на Юг.^{42}

Но Ким, равно как и все остальные люди, на собственной шкуре познавшие все прелести лагерной жизни, после встреч с Шином пришел к однозначному выводу, что его история, несмотря на крайнюю экстраординарность, является несомненно достоверной.

Шина заметили и правозащитники за пределами Южной Кореи. Весной 2008 года его пригласили в тур по Японии и США. Он побывал в Университете Калифорнии, Беркли и Колумбийском университете, а также пообщался с сотрудниками Google.

Знакомясь с людьми, понимающими, через что ему пришлось пройти, и начиная обретать среди них друзей, он поверил в себя и попытался заполнить зияющие пробелы в понимании истории своей родины. Он с жадностью поглощал любые новости о состоянии дел в Северной Корее. Он изучил историю Корейского полуострова, узнал о том, какой репутацией пользуется в мире диктаторская династия Кимов, и понял, что его страна давно имеет статус международного изгоя.

— В сравнении с другими перебежчиками он на удивление быстро усваивал информацию и избавлялся от последствий культурного шока, — говорил Ли Ён Ку, руководитель одной рабочих групп Центра сбора информации. Подражая своим друзьям, Шин начал каждое воскресное утро ходить в церковь, но так и не мог разобраться в концепции любящего и всепрощающего бога. Нежелание просить чего бы то ни было или задавать какие-то вопросы было зашито в Шине на уровне инстинкта. В лагере учителя наказывали детей за любой ненужный вопрос. В результате даже в Сеуле, среди друзей, Шин не мог заставить себя попросить у них помощи. Глотая книгу за книгой, он никогда не пользовался словарем, чтобы найти значение непонятного слова. Шин просто выкидывал из своего сознания все, что не мог понять с первого раза, и поэтому поездки в Токио, Нью-Йорк и Калифорнию не возбуждали в нем почти никакого удивления и волнения. Шин осознавал, что все это мешает ему адаптироваться к новой жизни, но одновременно понимал, что не может заставить себя измениться.

Глава 22 Южным корейцам все это не слишком интересно

Единственными днями рождения, имевшими какое-то значение, в Лагере 14 считались даты рождения Ким Чен Ира и Ким Ир Сена. В Северной Корее эти дни являются национальными праздниками, и даже в трудовом лагере с заведомо пожизненным заключением узникам в эти даты полагался выходной.

Если же говорить о дате рождения Шина, то во времена его детства и юности никто, включая его самого, не обращал на нее никакого внимания.

Но все изменилось, когда ему исполнилось 26. Четверо его друзей устроили празднование в ресторанчике «Т. G. I. Friday's» в центре Сеула.

— Я был очень тронут, — сказал он мне во время нашей самой первой встречи в декабре 2008 года.

Но такие случаи были очень редки, и Шин не чувствовал себя счастливым. Он только что бросил подрабатывать барменом в одной из сеульских пивных. Министерство Объединения уже перестало выплачивать ему ежемесячное 800-долларовое пособие, и он не представлял, как платить три сотни за комнатку в снятой на несколько человек квартире в центре города. Он до последнего гроша выпотрошил свой счет и опасался, что вскоре придется присоединиться к армии бездомных…