Побег из страны грез

Что это было? Мираж? Или ворота вдруг выпустили кого-то из них – помилованную?

Ее толкнула проходящая мимо девушка: случайно, потому что несла два наполненных дроблеными камнями ведра, и ее саму шатнуло от слабости. Она машинально поддержала девушку с ведрами за локоть, хоть помощь тут не приветствовалась. И получила в качестве благодарности мимолетный взгляд.

Подняв ведро, она оглянулась на ворота. Нет, все так же плотно закрыты. Показалось…

Лиза приносила в палату плюшевых медвежат и аккуратно рассаживала их на тумбочках, подоконнике, прямо на полу возле стены. Ей никто не запрещал и не мешал это делать. И Лиза, каждый раз принося в палату нового медвежонка, загадывала, что именно он… третий… пятый… седьмой… «расколдует» Ингу. Она воображала себе, что старшая подруга – Спящая красавица, а медвежата – волшебные, и один из них, а то и все вместе, объединившись, разбудят ее. Она фантазировала, чтобы было не так страшно. Страшно было видеть Ингу такой непо-движной, в окружении аппаратов и трубок. Лиза до дрожи боялась того, что та вдруг уйдет, как и мама. Потому и носила в каждый свой визит медвежат – как талисманы, придумав, что, пока будет приносить плюшевые игрушки, Инга не уйдет. Образ старшей подруги сливался с образом матери, и, сидя рядом с Ингой, Лиза шептала себе под нос: «Мамочка, не уходи!»

Когда становилось совсем-совсем страшно, так, что хотелось плакать, она вызывала воспоминания о прошлом лете, когда познакомилась с Ингой. Зажмуривалась и видела словно наяву, как они вместе собирали в бухте счастливые камни. Вспоминала вкус мороженого, которым ее угощала Инга. И даже противный вкус теплого молока с медом, которым старшая подруга лечила ее от простуды. И клялась, что обязательно полюбит молоко с медом, если Инга поправится.

А потом Лиза стала приносить книжки и читать вслух. И неважно, что Инга не слышала. Девочка верила в то, что слышала, только сказать ничего не могла.

Как бы ей хотелось сделать так, чтобы эта страшная болезнь оставила Ингу! О, если бы подруга раньше научила ее, что делать! Ведь у нее, Лизы, есть способности… Только как сделать, чтобы Инга поправилась, она не знала. Вспоминала тот раз, когда действительно смогла помочь, и сейчас, как и тогда, пробовала «стянуть» недуг. Но то ли делала что-то не так, то ли так делать вообще нельзя, ничего у нее не выходило. Когда девочка открыла этот секрет Любе, что пробует «снять» с Инги болезнь, та, вместо того чтобы похвалить девочку и дать совет, вдруг всполошилась: «Не делай этого! Нельзя!» «Почему?» – не поняла Лиза. Тогда Люба объяснила, что «болезнь»-то она, может, и «стянет», но сама останется с нею. «Ты что, хочешь вот так, как она?» – строго спросила, кивнув на Ингу. Лиза опустила голову, будто провинившаяся. Но раскаяния не чувствовала, наоборот, если бы было возможно, она бы взяла «болезнь» на себя.

Солнечные пятна встречали ее каждое утро, когда девушка пробуждалась от ночных кошмаров. Они по-хозяйски «рассаживались» на полу, на стенах, на потолке. Но исчезали сразу же после того, как она открывала глаза, словно и приходили лишь для того, чтобы пожелать доброго утра. Но иногда, а в последнее время все чаще и чаще, солнечные пятнышки скользили по ее рукам во время работы, путались в растрепанных волосах, целовали глаза и щеки. Если она сама не чувствовала появление пятна, то это обязательно замечал кто-нибудь другой. К ней подходили и, попросив разрешения робким взглядом, легонько касались холодными пальцами солнечного пятна, ютившегося на коже. Эти солнечные приветы не исповедовали, не отпускали грехи, но согревали надеждой, придавали сил. И любая работа после таких солнечных явлений шла куда легче.

Ее считали тут чуть ли не святой, к ней приходили за надеждой. Но сама девушка не чувствовала за собой никаких заслуг. Почему это с ней происходит? Почему солнечный свет вдруг умилостивил ее своими короткими визитами? Она такая же преступившая, как и другие…

Но девушка щедро делилась этими крохами счастья с другими. Ей было не жалко, наоборот, становилось радостней от осознания, что есть с кем разделить это чудо. Она с удовлетворением отмечала уже не погасшие взгляды, а озаряющиеся, пусть и ненадолго, надеждой лица.

А потом стала слышать и серебристое, как колокольчик, пение. Или не пение? Звонкий голосок, чистый, наполненный любовью, что-то произносил. Слова различить было нельзя – то ли песни, то ли молитвы. И она стала жить ожиданиями, когда вновь послышится этот голосок.

Жить… Она впервые назвала свое существование так. Забытое слово, а теперь внезапно вспомнившееся.

«Девочка моя…» Все мысли стали короткими и ограничивались лишь этой фразой из двух слов. Девочка ее, любимая, как дочь. Люба осторожно гребнем расчесывала темные волосы Инги и рассказывала все новости. И было что рассказать – об Алисе, Викторе. Для Алисы эта история с пленом стала большим потрясением. Бедная девушка пережила двойной шок, когда узнала, что похитителем, которого она к тому же едва не зарезала, был ее кумир.

Виктора нашли в том подвале, в котором он держал девушку. Успели вовремя, потому что рана, нанесенная ему, оказалась опасной, и все могло бы закончиться куда хуже… для самого писателя и для девушки. Но вроде бы эта история обещает закончиться благополучно: Алиса, добрая душа, не держит на Виктора зла и даже с мужем навестила его один раз в больнице.

Люба тоже приходила к нему, и он спрашивал об Инге. А у нее не нашлось духу рассказать правду, поэтому сказала, что Инга уехала в путешествие с женихом. Так ведь оно и есть? «Правда, девочка моя?..» – пальцы ласково перебирали темные волосы, и женщине думалось: может быть, в одной из прошлых жизней Инга была ее дочерью. Об этом она тоже рассказывала. Но девушка молчала. А это, как известно, знак согласия.

Сообщила Люба и о том, что настоящий ужас Алиса испытала, когда узнала о своих способностях. Ее навестила Элла, много говорила с ней, убеждала, что в этих способностях нет ничего катастрофического… нужно лишь принять их. Медиум обещала не оставить ее одну и на днях собирается познакомить девушку со своим наставником. «Алиса напугана, но, надо сказать, заинтригована… – рассказывала Люба, гладя Ингу по руке. – Она хочет прийти к тебе. Я сказала, что в любой день. Ты ведь тоже хотела с ней познакомиться?»

Люба рассказывала и другие новости, не имеющие отношения к Инге: бытовые, политические, экономические, новости культуры – все, что слышала по телевизору, в общественном транспорте по дороге в клинику, вычитывала в газете. Только одну новость не рассказывала. О том, что ей самой осталось не так уж долго… Страшная болезнь пожирала ее, и времени оставалось все меньше и меньше. То ли так было написано на роду, то ли болезнь ей послали в наказание за то, что весной втайне, предчувствуя, что проступок любимой девочки не пройдет бесследно, Люба пыталась вмешаться в судьбу Инги и отвести беду. Не вышло. Поплатилась. Никому не рассказывала о своей болезни, только Алексею обмолвилась, лишь для того, чтобы на своем примере показать, что Инга оставила его не зря. «Это я на этом настояла, чтобы она уехала от вас, – призналась Люба. – Боялась за всех вас».

Она ни о чем не сожалеет. Молит лишь, чтобы довелось еще увидеть, как Инга откроет глаза, услышать ее голос, поговорить с ней. А если нет… Пусть случится так, чтобы попала она, Люба, в то место, где сейчас находится Инга. И тогда сделает то, что сделала в прошлой жизни Алиса: возьмет на себя вину своей девочки. Чтобы та вновь вернулась к любимым и любящим ее людям.

Иногда в мрачную комнатушку заглядывал ветер и, когда она, измученная тяжелым днем, погружалась в не менее тяжелый сон, ласково перебирал ее волосы. И эти прикосновения напоминали ей забытые материнские ласки. А одну из ночей, убаюканная этим ветром, она вдруг провела без кошмаров, проспала глубоко и пробудилась отдохнувшей, полной сил. Ей впервые за время нахождения тут приснилось что-то доброе, ласковое. И все утро, занимаясь работой, она силилась припомнить, что ей снилось. Но образы ускользали, оставляя лишь смутные ощущения теплой радости. И девушка с нетерпением ждала следующей ночи, чтобы увидеть и запомнить тот счастливый сон, который удалось увидеть и который она надеялась просмотреть вновь.