Побег в зону
Шрифт:
Очнулся от прикосновения ко лбу чего-то маленького, мокрого и холодного. Еще одно такое же упало на окаменевшие губы, затекло в уголок рта, освежило кончик языка. Затем множество капель пробрались тем же путем ко мне в рот. Вода. Свежая, родниковая. И вдруг я почувствовал на лице тепло солнечных лучей. И
– Зря льешь, он уже сдох.
– А может, нет?
Я слышал эти голоса раньше, первый принадлежал сержанту, а второй – не знаю кому, звонкий, мальчишеский.
– Тебе говорят: кони двинул! Вечно споришь, салага!
– Я не спорю...
– Разговорчики! – оборвал сержант. – Ты где шлялся, почему я должен ждать тебя?
– За водой ходил. Тут за деревьями поляна больная, а на ней родничок бьет. Водичка там – закачаешься! – объяснил мальчишеский голос.
– Пей, пей, сынок, – радиации нахватаешься! – иронично посоветовал сержант.
– Не нахватаюсь. Вода там больно хорошая: попьешь – сразу таким бодрым становишься. И по ту сторону от станции такой же родничок есть. Я всегда из них пью, когда мимо проезжаем. Выпьешь – словно на курорте побывал!
– Скоро будет тебе курорт. На кладбище, – мрачно пообещал сержант и вдруг рявкнул: – Да заглуши ты двигатель! Прям по перепонкам бабахает!
Звук, который я сначала принимал за жужжание пчелы, исчез. Откуда-то издалека послышалось:
– Отойди подальше и не будет бабахать... Ну что, долго еще стоять будем?
– Черт его знает! Решают, куда эту падаль везти. В десантный отсек его погрузим? – спросил сержант.
– Ну, не хватало, чтобы машина мертвечиной провонялась! – ответил дальний голос, наверное, водителя бронетранспортера. – На передок киньте его и привяжите.
Оказывается, это они обо мне говорили, я и есть та самая
падаль, которую не знают, куда везти. Я почувствовал на своем теле грубые руки, поднявшие меня и бесцеремонно швырнувшие на броню. Я хотел крикнуть, что живой, что не падаль, что тоже служил в армии, только на флоте. Но язык не шевелился. И боли при падении не почувствовал. Тело мое оказалось свернутым калачиком на правом боку, будто я прилег покемарить. Меня обвязали веревкой за поясницу и левую руку, вывернутую за спину.Привязывал меня, наверное, молодой, потому что сержант спросил:
– У тебя выпить ничего нет?
– Нет, – ответил совсем рядом водитель.
– Не жмись, дай грамм сто. Я же видел, как ты из магазина целый ящик водки вытаскивал.
– Ну, когда это было?! Уже давно все выпили!
– Не ври!.. Ну, дай грамм сто, а то башка раскалывается, в ушах так звенит, будто около сирены сижу.
– В санчасть бы сходил.
– Ходил, – зло ответил сержант, – сказали, что доза облучения в пределах допустимой. У них ведь нормы разные: для начальства и офицеров – одна, для солдат – другая!
– Это точно, – согласился водитель. – Ну, ладно, залазь, плесну немного.
– Рюкзак не забудь погрузить, – приказал сержант, стуча подкованными сапогами по броне.
– А на кой он нам? – спросил мальчишеский голос. – Он же старый и лямка одна самодельная, белая, а не зеленая.
– Поменьше разговаривай! – уже из машины посоветовал сержант.
Рядом с моей головой упало что-то тяжелое и шершавое. Когда бронетранспортер тронулся, это что-то, наверное, рюкзак, прижалось к моему лицу, придавило нос и рот. Я попробовал оттолкнуть его, потому что задыхался, но не смог...