Побег

Все автоматы, пулеметы, зенитные пушки, ракетные установки «земля—воздух», патрульные катера и вертолет, которыми «Чистая совесть» оснастила подразделение Ковача, поддерживались в исправном состоянии. А его бойцы регулярно устраивали тренировочные стрельбы, чья канонада долетала до зэков иногда даже ночью. Долетала и лишний раз напоминала им, что «Рифт-75» всегда готов ко встрече незваных гостей, за кем бы они ни пожаловали.

Впрочем, пушки и ракеты Кальтера сегодня не беспокоили. Они не причинят ему вреда, пока он находится в стенах тюрьмы. С гораздо большей вероятностью его мечту о свободе разобьют другие зэки. Причем разобьют вместе с его черепной коробкой, что едва не случилось намедни, когда Обрубку не повезло сцепиться с Мачори. Но то был исключительный случай. До этого же ни одна драка, в которую он ввязывался, не доходила до смертоубийства. А драться ему поначалу приходилось частенько. После прозвучавшей на всю тюрьму радиопередачи о нем нашлись желающие начистить ему физиономию сразу, как только он переступил порог лазарета и очутился среди других зэков. (Надо заметить, что в той радиопередаче рассказывалось лишь о службе Куприянова в Ведомстве и его дезертирстве, но ни слова не упоминалось о последних годах его жизни. Что ж, и на том спасибо, господа «серые»!)

Больше всего драк Кальтер выдержал с Факельщиками — подручными иракского генерала Абу Зейдана. Того, который после свержения Саддама Хусейна еще несколько лет партизанил на родине и нанес много ущерба коалиционным силам, прежде чем его арестовали. Факельщики были самой «идейной» тюремной группировкой. В нее входили такие же, как сам Абу Зейдан, бывшие партизаны, революционеры, повстанцы, террористы и прочие пламенные борцы за свободу. Причем не только с Ближнего Востока, но и со всего мира.

Этим и отличались порядки «Рифта-75» от порядков обычной тюрьмы. Тут зэки объединялись в банды не по цвету кожи или вероисповеданию, а по родству взглядов и убеждений. А также целей, которых они хотели достичь как в своей прошлой жизни, так и в нынешней. Всех Факельщиков объединяла мечта снова очутиться на свободе, вернуться к себе на родину и продолжить борьбу, которую им не дали довести до конца упрятавшие их за решетку негодяи. Поэтому они и зажигали свои «факелы свободы», делая те втайне от охраны из подручного горючего материала.

Сжигание каждого такого факела происходило с большим шумом и всегда сопровождалось беспорядками. Обычно — кратковременными, поскольку охрана давно изучила повадки неугомонных «революционеров». И когда очередной их герой выбегал с зажженным светочем из камеры, проносился с ним по жилому блоку, словно олимпийский факелоносец, и пытался что-нибудь поджечь, на него тут же стаей налетали вертухаи. Наученные опытом прошлых лет, они все время держали под рукой огнетушители и водометы. И щедро окатывали поджигателя водой и пеной, не делая исключения для тех зэков, кому не повезло оказаться в тот момент рядом с ним.

Абу Зейдан и его сподвижники поклонялись огню с фанатизмом пироманьяков. Зэкам запрещалось иметь при себе средства добывания огня, а курить разрешалось лишь на прогулке, прикуривая сигареты от зажигалки надзирателя и друг у друга. Однако Факельщики, словно пещерные дикари, научились добывать огонь без помощи зажигалок и спичек. Они изобрели десятки таких способов, и за ними денно и нощно требовался глаз да глаз. Особенно после того, как двое самых чокнутых из них проявили величайшую по их меркам доблесть — совершили акт самосожжения. От чего, поговаривают, даже сам Абу Зейдан пришел в ужас. Объявив самоубийц святыми, он заявил, что их жертвы во имя свободы оказались более чем достаточны. Поэтому другим братьям-факельщикам повторять сей беспримерный подвиг категорически запрещено. Да, самосожжение весьма почетно, подчеркнул генерал, но если каждый борец за свободу начнет вдохновлять своей добровольной гибелью других борцов, кто же в итоге останется в строю и продолжит борьбу за общее дело?

Аргумент подействовал. И с тех пор желающие поджарить себя ради светлых идеалов среди Факельщиков не появлялись. Банда вернулась к обычной практике поджигания матрасов, против чего Абу Зейдан уже не возражал. Возражала администрация. Вот только чем урезонить поджигателей, которым все равно не светит выйти на свободу до конца жизни? Карцером? Ван Хейс лично распорядился впаивать за это штрафные наказания даже больше, чем за убийства других зэков. И что в итоге? Долгая отсидка в ШИЗО превращала факельщика в настоящего мученика. Чем он и гордился, когда выходил оттуда, и обретал среди собратьев еще больший авторитет.

Куприянов — бывший ликвидатор русского Ведомства — за двадцать лет своей шпионской деятельности на Ближнем Востоке перебил немало тамошних «борцов за свободу». И за свою неуловимость заработал в тех краях прозвище Безликий. Поэтому немудрено, что огнепоклонники Абу Зейдана сразу воспылали к нему праведным гневом. И стали нападать на него то поодиночке, то компанией.

Выходило это у них с переменным успехом.

Героев-одиночек держащий ушки на макушке Кальтер вычислял еще до того, как те на него набрасывались; вечно возбужденные Факельщики плохо умели скрывать свои намерения. С этими героями Куприянов особо не свирепствовал. Он просто делал им больно так, чтобы они сами от него отстали, — зачем почем зря напрашиваться на карцер?

С вражескими группами все обстояло сложнее. Здесь уже Куприянов отбивался в полную силу всеми подручными средствами. Пару раз ему везло, и он переживал такие драки без последствий. Но в остальных случаях его неизбежно отправляли в лазарет, где он приходил в себя по нескольку дней.

Возможно, все обернулось бы еще хуже, не окажись в свое время на Ближнем Востоке среди жертв Безликого врагов самого Абу Зейдана. Поэтому сам генерал, в отличие от своих подручных, не питал к Обрубку злобы и не отдавал приказа с ним расправиться. Хотя и не препятствовал попыткам его избиения. Но, опять же, не призывал братьев к мести, когда Обрубок выходил из тех драк победителем. Лишь по этой причине тот был еще жив. Без разрешения главаря Факельщики не могли пойти на мокруху. А Куприянов был для Абу Зейдана не тем врагом, убив которого, генерал хотел бы вступать из-за него в очередные разборки с администрацией.

В общем, немудрено, что со временем число Факельщиков, желающих пустить Кальтеру кровь, стало уменьшаться и в итоге практически сошло на нет. Конечно, огнепоклонники не простили его — с чего бы вдруг? Они просто потеряли к нему интерес, не получая за его наказание одобрения Абу Зейдана. В этом плане идейный борец за свободу почти ничем не отличается от обычного наемника. С той лишь разницей, что последний требует за свою работу деньги, а первый — похвалу вождя. Или внимания к собственной персоне средств массовой информации. И порой такое эмоциональное подкрепление оказывается для оболваненного простака намного лучше и действеннее материального. К тому же оно позволяет его хозяевам экономить на нем деньги, ведь солдаты, сражающиеся не за вознаграждение, а за идею, были востребованы во все времена и на любых войнах…

До последнего инцидента в столовой с Синими Одеялами и Дикими Гусями Кальтеру удавалось поддерживать нейтралитет. Среди тех и других хватало бывших шпионов и разведчиков с такой же махровой репутацией, какая была у Обрубка. И даже если кому-то из них российское Ведомство совало когда-то палки в колеса, эта война была давно в прошлом и уже никого не интересовала. Настоящий профессионал не машет кулаками после драки с другим профессионалом, а тем более по прошествии стольких лет. И тем более там, где их обоих вынудили стать сокамерниками до конца жизни.

Зато сами Одеяла и Гуси никогда не ладили между собой. И нередко грызлись везде, где только можно. Их конфликт, подобно конфликту Факельщиков и Кальтера, тоже разгорелся на идеологической почве. И вряд ли мог быть урегулирован мирным путем, поскольку имел такие глубокие корни, что даже извечная вражда иудеев и мусульман в сравнении с ним выглядела значительно моложе.

Синими Одеялами верховодил полковник Рошон, некогда служивший во Французском Иностранном легионе и осужденный за геноцид мирного населения в Африке. Авторитетный, суровый человек с развитыми лидерскими качествами, Рошон задался целью собрать на Татакото свой маленький «иностранный легиончик». И в итоге собрал его. Правда, требования к желающим вступить туда отличались от требований, что предъявлялись кандидатам в обычный Легион. А именно: полковник принимал в свою группировку лишь тех заключенных, которые до сих пор остались верны воинской присяге той страны, в чьей армии они служили.