Побег

Вэл швырнула свой дневник об стену, и он открылся на странице, покрытой кровоточащим хаосом ее самых сокровенных мыслей. Наполовину обретшее форму и оставленное незаконченным, как предложение, оборванное на полуслове, каждая страница стала исследованием боли. Наброски, выполненные графитом и чернилами — некоторые изящно прорисованы, другие резкие и острые, как лезвие.

Многие про него. Все всегда было связано с ним.

Она убила бы его снова — живого или в образе — если бы это заполнило пустоту внутри и помешало ей слышать абсолютное обольщение его голоса в своей голове всякий раз, когда она оказывалась на грани. Поскольку она всегда балансировала на краю здравомыслия, Вэл все время слышала его голос. Дразнящий. Напоминающий. Она была его шлюхой, его сообщницей, его любовницей и его убийцей, и все это слишком тяжело пережить. Теперь она больше не знала, кто она или что, потеряв ту точку опоры, которой он для нее, как оказалось был.

Она убила, и ей это понравилось, и он, несомненно, обрадовался бы увидев ее такой, какой она стала сейчас. Полубезумная и быстро угасающая, каждым дюймом напоминающая готическую героиню, которую он себе представлял. Офелия, плавающая мертвой в воде и преследуемая призраками. Лилит, созданная из земли, а не как покорительница плоти, привлеченная яростно пылающей красотой ангела, только чтобы обнаружить, что яркий свет опаляет так же жестоко, как адское пламя. Падшая женщина, привлеченная своим Люцифером. Поучительная история для тех, кто отказался подчиниться естественному порядку и влюбился не в того мужчину.

Через мгновение Вэл снова взяла свой ноутбук и набрала «Валериэн Кимбл» в строке поиска. Результаты изменились, появились статьи, фотографии и старые страницы Твиттера и Реддит. Некоторые из этих ссылок были выделены фиолетовым цветом, потому что она совершила ошибку, прочитав их раньше, некоторые из них несколько раз.

Там были люди, которые хотели ее найти. Чтобы закончить то, чего не сделал Гэвин. Мужчины — больные мужчины — которые отождествляли себя с Гэвином и думали, что все женщины должны стоять на коленях, и видели в ней добровольную жертву. Потом были линчеватели, которые обвиняли ее в убийствах, называя ее сообщницей. И, наконец, люди, которые, казалось, просто ненавидели Вэл за самое ее существование.

Грязные мысли и злые суждения обывателей всегда преследовали ее, но она ни с кем не могла об этом поговорить. Ее родители и психотерапевты просто советовали не смотреть и не читать, но она упорно просматривала комментарии и ничего не могла с собой поделать. Как человеку, которого раньше любили, Вэл было мучительно осознавать, что так много людей презирают ее за то, с чем она ничего не могла поделать. Люди, которые убили бы ее, будь у них такая возможность, за преступления, в которых она не виновата.

Кто-то создал веб-сайт под названием «Шах и мат сучке». Там висела ее фотография, сделанная, когда она еще училась в средней школе. Ниже располагалось грубое графическое изображение шахматной доски, которая выглядела словно с дрянного веб-сайта 90-х годов. Но в игре, которая предлагалась, не было ничего слащавого. Когда вы захватывали фигуру, ее лицо менялось, чтобы отразить отфотошопленные последствия различных уродующих пыток.

Ее вырвало, когда она увидела это в первый раз.

Вэл со стуком закрыла ноутбук и тупо уставилась в стену, не в силах унять свое дыхание, которое участилось. Вот кто был настоящей угрозой, напомнила она себе. Если и стоило чего бояться, так это уродов в Интернете, которые хотели разрезать ее на куски, как индейку на День благодарения. А не голоса ее очень мертвого преследователя.

Записка лежала на кровати рядом с ней. Она взглянула на нее.

Было бы глупо идти, когда знаешь, что за тобой кто-то наблюдает.

Но из всех вещей, в которых люди обвиняли ее, наличие ума не упоминалось. Она собиралась пойти. Она знала это с того момента, как ей вручили листок, как будто ее попросили подписать отказ от собственной души.

(Любопытство может быть очень опасной вещью, моя дорогая)

***

На следующее утро Вэл проснулась рано — даже раньше, чем ее соседки по комнате, которые обычно уходили из дома к восьми. Она завела будильник на своем телефоне на целых полчаса раньше Мередит и Джеки, что дало ей достаточно времени, чтобы натянуть потертые джинсы, толстовку и поношенные кроссовки. И на всякий случай она еще надела бейсболку.

Миссия представляла собой район, окрашенный в размытые серые и бежевые тона. Невероятные пальмы росли через неравные промежутки вдоль улицы. По совету Мередит, Вэл осмотрела много различных граффити. Брызги радужной краски еще больше выделялись на фоне приглушенных цветов. Тот ободряющий эффект, который они могли бы произвести, портили бездомные, спящие на тротуаре под облупившимися навесами заброшенных зданий, обклеенных старыми листовками и рекламой стриптиз-клубов.

Вэл потребовалось некоторое усилие, чтобы найти Нойсбридж. Она прошла мимо него три раза, прежде чем, наконец, заметила, вернувшись на четвертый. Вход был скрыт за внушительными металлическими воротами, рядом с мексиканским продуктовым магазином. Он тоже был закрыт — она пришла слишком рано.

«Черт, — подумала Вэл, пиная тротуар. — Может быть, это знак свыше».

Но вместо того, чтобы развернуться и пойти домой, она углубилась в Миссию.

Ломбарды соперничали с мануальными терапевтами и другими маленькими продуктовыми киосками, которыми, казалось, управляли в основном латиноамериканцы и азиаты. В одном из киосков, мимо которого она проходила, продавали свежевыловленную рыбу и овощи, о которых она никогда не слышала, вроде тонг хо и чой сум. Она встретилась взглядом с продавцом и поспешила дальше.

На часах восемь, а Нойсбридж открывался только в одиннадцать. Ей нужно убить почти три часа, но возвращаться домой совсем не хотелось. Вздохнув, Вэл продолжала идти, пока не наткнулась на огромный склад, где продавались товары со скидкой. Он привлек ее художественную натуру, но пространство внутри казалось переполненным, и Вэл сбежала, направляясь в небольшое кафе с ярко-красной дверью неподалеку.

Знакомый запах кофе окутал ее, как объятие, заставляя часть напряжения соскользнуть с сутулых плеч. Она немного расслабилась, когда вошла, обнаружив, что кафе почти пусто. Стены были покрыты граффити, и на каждой доступной поверхности стояли растения. Кофейные зерна были органическими, привезенными из разных стран Латинской Америки, и имели изысканные названия ароматов, вроде розового какао или апельсинового цветка с корицей.

Вэл заказала апельсиновый цветок с корицей и уставилась на витрину с выпечкой, в которой имелись рогалики с маринованным луком, тыквенный хлеб, кростата из горького апельсина и пахлава. Вывеска на доске на задней стене рекламировала ежедневное специальное предложение: мексиканский завтрак.

В животе у нее заурчало, и она покачнулась, чувствуя головокружение, вспомнив, что ничего не ела большую часть дня. Чувствуя себя неловко до тех пор, пока бариста внимательно разглядывала ее, Вэл заказала тарелку яиц и кусок тыквенного хлеба, благодарная за козырек, закрывающий ее лицо и, как она надеялась, скрывающий румянец.

Прощайте, деньги.

Латте оказался восхитительным, пряным и цветочным. Это было вкусно вкупе с блюдом из яйц, название которого совсем не соответствовало действительности. Яйца подавали на тортилье, заваленной черной фасолью, бананами, чоризо и острым соусом, от которого у Вэл горели губы и рот. Собственно, вкус яйц ощущался лишь в самом конце.

— Что это за блюдо? — спросила Вэл, когда официантка прошла мимо, убирая столик, недавно покинутый группой подростков разных национальностей.