Побеждаю и сдаюсь
Шрифт:
Что?
В смысле «команду понял?» Кто — понял? Сердце скакнуло. Лэйду замутило.
И галеры дрогнули, расступаясь. Все пятеро начали убирать паруса и ложиться в дрейф, готовясь к бою на палубах.
— Что это за нахрен? — уточнил Эйк.
У Лэйды не было ответа. Было только понятно, что, скорее всего, морское чудовище останется голодным.
Девушка снова спрыгнула на палубу, пробежала в нос, замерла, вглядываясь…
Они проскочили. И персичане, неуверенные в победе и не пожелавшие рисковать, молча их пропустили. Последняя бочка
Лэйда вглядывалась в туман, в скалы, пока не увидела, наконец, встречный корабль. Чёрная каравелла. Паруса в синих полосах. Носовая фигура — спрут, пожирающий дельфина…
Но…
Не может быть! Как?!
Лэйда замерла, не чувствуя, как забилось вдруг сердце. И отмерла лишь когда на палубу запрыгнул, щербато щерясь, наглый, зеленоглазый, горбоносый и злой бандит.
— Привет, любимая!
— Берси? Берси!
Хранительница расхохоталась, шагнула к нему, затем бросилась и обняла.
Да плевать, что — мерзавец. Скотина и тварь. Но сейчас этот гад спас её ребёнка. Их с Яром ребёнка.
Капитан Берси — бабник, прожжённый мошенник и разбойник — обхватил её крепкими руками и попытался поцеловать. И получил удар в челюсть.
— Жить надоело? — уточнила Лэйда. — Руки убрал. Радуйся рыбкой.
И сама сделала шаг назад.
— Фу ты-ну ты, — рассмеялся Берси. — Забыла, как мы зажигали?
— На память не жалуюсь. Могу снова зажечь. Спалить к юдарду. Вместе с кораблём.
— А ты повзрослела, детка…
— Детки у тебя будут, когда пасть научишься держать закрытой. Ты откуда здесь? Как? Ты же…
— Сбежал. Разве каменные стены могут удержать Берси?
— Ну, держали как-то… Год или сколько там…
Капитан поморщился.
— Я отдыхал.
Лэйда саркастически хмыкнула. Она любила своих чаек. Воры, мошенники, пираты, скотины, но — отчаянные до бесстрашия, наглые до дерзости. Свои. Надёжные. С ними было легко.
— Я тут местечко нашёл, — шепнул ей Берси. Зелёные глаза сверкнули жадностью. — И как раз береговая охрана догоняет пиратов. Тут недалеко… Одному не потянуть. Подсобишь, солёная принцесса?
Озеро Эйс было столь огромно, что противоположного берега видно не было. Леолия, кутаясь в меховое манто, любовалась отражением беловенчанных гор в тихом зеркале льда. Зеркало это уже трескалось, но лёд всё ещё был прочен и настолько прозрачен, что было видно, как в глубине дремлет вмёрзшая рыба.
— Знаешь, я самой себе кажусь сбежавшей от вышивания девочкой. Когда я была маленькой, мама велела обучить меня вышивке, и её старая фрейлина усердно занималась со мной.
— И ты сбегала?
Эйд — надёжный и громадный — стоял рядом. Леолия прижалась к нему, засунув озябшие руки под его меховой бурнус.
— Сбегала. Меня даже секли. И вот сейчас у меня такое же чувство: ворованного счастья и предстоящего наказания. И немножко стыда.
Муж прижал её к себе.
—
Иногда совесть — это зло, — заметил. — Я боялся, что ты не поедешь со мной.— Почему? Я не смогла бы без тебя, Эйд. Даже если бы не поехала сразу, всё равно бы потом приехала… Мне безумно стыдно, что я оставила такой груз на Уля. Он очень молод и иногда наивен… И всё равно я б не смогла без тебя.
— Наш сын — умнейший человек в Элэйсдэйре, — возразил Медведь. — Но не сказать, что я этим горжусь.
Леолия запрокинула голову, вглядываясь в его подбородок и пытаясь понять странные слова мужа. Не поняла. Вздохнула.
— Сейчас, когда эта странная ситуация с Альдо… Бедный Уль…
«Такой же бедный, как кот, поймавший мышь, — мрачно подумал Эйд, но промолчал. — И, милая, пусть лучше тебя замучает совесть, чем ты станешь такой же мышью. А я, слепой и слабый, не смогу тебя спасти…».
Возможно, герцог был единственным человеком, догадывавшимся, чего добивается златокудрый принц. Впрочем, уже некоронованный король, если говорить прямо. Вот только Лео любила сына. С той нежностью, с которой зачастую мать любит самого младшего, недолюбленного, болезненного ребёнка. И плевать, что Уль уже давно не ребёнок. Что страшнее найти человека сложно. Настолько безжалостно умеющего добиваться собственных целей.
«Я не хочу тебя терять. Только не тебя, Лео».
Пламя выжигало душу, сердце, лёгкие. Шэн задыхался от боли, но продолжал бежать. Падал, поднимался, хрипел, задыхаясь. Сайя, лёгкая, сверкающая, язычком огня кружилась перед ним.
— Шэн… Какой ты неуклюжий, — смеялась она. — Поймай меня!
Она снова оказалась совсем рядом, но едва он протянул руку, и Сайя оказалась вдали. Шэн упал прямо в бушующее пламя. Замер, тяжело опустившись на одно колено. Мир шатался. Сайя затанцевала рядом.
— Почитай мне стихи, — капризно потребовала она. — Ты же любишь их… Что-нибудь возвышенное и печальное…
У него в голове даже мыслей от боли не осталось, не то что стихов. Шэн застонал. Распахнул руки и упал на спину, погружаясь в невыносимое пламя.
— Шэн! — звонко крикнула Сайя. — Не смей сдаваться! Я хочу стихи…
Боль. Огонь. Тьма. Ночь…
Шэн выдохнул, грудь выжигало пламя. Вместо воздуха — огонь.
— Шэн!
Ночь… Звёзды… Тишина…
«Воды, — мелькнула мысль. Шэн застонал. — Мне нужно воды…»
Он посмотрел в алое, пылающее небо. Тучи… Где они? Хотя бы одна…
— Тучи, — прохрипел, — плачут о тебе…
— Красиво, — Сайя села ему на грудь, обжигая. — А дальше?
—… услышать тихой ночью, как тучи плачут о тебе, — прошептал Шэн и вздрогнул.
— Шэн?
— Прости.
Шёлковые волосы, серебрящиеся в лунном свете. Пронзительно-печальные, испуганные серые глаза. Как тучи… Тревога.
— Шэн?
— Прости. Я должен вернуться.
— Ты не можешь, — возразила она. — Ты умер, Шэн.
Он коснулся испуганно замерцавшего огонька пальцем.