Побочный эффект
Шрифт:
Словом, когда ты чувствуешь себя раскрепощенным, не стесненным рамками и правилами, дышится легко и свободно! И решения, принимаемые по ходу дела, не зависят от указов и постановлений. Кстати, это хорошая проверка на моральную устойчивость и на способность сохранять общие правила поведения.
Внутренняя свобода и внутренняя мораль, а также внешние законы социальных групп и являются на самом деле тем фактором, который определяет образ мышления разных эпох и времен. Потому наш современник редко когда может понять побудительные мотивы поведения человека средних веков или
Но это уже философская заумь, от ее переизбытка воротит, особенно тех, кто привык действовать на практике, а не трепать языком на диване.
Подобные мысли если и мелькали у меня в голове, то редко и недолго. Не до них было. Уйдя от опеки, мы рванули на восход, потом свернули на полночь, а затем немного поплутали, обходя крупные (по местным меркам) населенные пункты. Нечего светить наши персоны без необходимости.
Плохо, что мы не имеем представления о границах владений барона Хорнора. Ведь здесь нет пограничных столбов и указателей, а жители поселков зачастую не знают, что происходит за околицей. Для них мир – это их дом или деревня.
Ждать, пока на дороге появится обоз или путник, тоже глупо. Хотя такая встреча была бы кстати. Но что-то не спешат торговцы и путешественники попадать нам навстречу.
Отойдя от замка барона на два десятка километров и миновав пять или шесть поселений, мы все же рискнули заскочить в небольшую деревушку. Она удобно стояла в стороне от дороги, окруженная лесом, и направление нашего движения жители просто не отследят.
Кстати, это мы по привычке называем здешние поселения деревнями и селами. Жители доминингов говорят – поселенное место, очищенное место. От леса очищенное имеется в виду. Или просто двор.
Хординги, к примеру, тоже называют свои поселки двором, станом.
Получасовое наблюдение показало, что в поселке дружинников нет, мужиков всего десять-двенадцать человек. Пять домов и с десяток мелких строений – хлев, амбары, курятники. Два больших поля и несколько мелких участков. Неподалеку течет большой ручей или маленькая речка, это как посмотреть.
До леса почти километр, а от дороги к поселку идет отвод, колея наполовину заросла травой, видимо, ездят нечасто.
В разгар дня в поселке вовсю шла работа. Кто-то горбатился на поле, кто-то во дворе. Дети играли на полянке. Бабы – кто дома, кто на участках. Лошадей не видно, зато здоровый бык стоит на краю поля.
Тактику заезда мы немного изменили. В поселок решили ехать вдвоем – я и Макс. Виктор и Михаил будут ждать в лесу у дороги. Двоих местные не так сильно испугаются, а в случае чего скажут, что видели только пару. Это если погоня будет.
– Встретимся у дороги, с той стороны поселка, – давал я последние наставления. – Если что – дадите знать.
– Не затягивайте там, – сказал Михаил. – А то опять какой отряд пожалует.
Я кивнул и развернул коня. Спешить надо – сам знаю. Но спешить с толком.
Встречали нас как и принято здесь встречать чужаков. С гостеприимно сжатыми в руках вилами и топорами. Причем топоры не только железные, но и каменные. Шестеро мужиков
встали на дороге, хмуро взирая на нас, и молчали. Слова типа «здравствуйте» и «добро пожаловать» в их лексикон не входили.И все же двоих они не боялись. Ну не так сильно. Хотя от луков и фальшионов глаз не отводили.
– Кто набольший? – строго спросил я.
Один из мужиков шагнул вперед.
– Как зовут?
– Алосердан.
Язык хордингов и доминингов кое в чем схож. Там большой – это алл, а тут – ало. Алосердан – большой человек, большой мужик.
Он и впрямь был здоров. И плечи широкие, и шея как у быка. А руки свисают до колен. Силищи небось неимоверной. Хотя… не всегда внешний вид соответствует содержимому.
– Люди барона Хорнора! – значительно произнес я.
Староста угрюмо молчал. То ли имени барона никогда не слышал, то ли ждал продолжения.
– Выход с вас брали?
Выход – оброк или дань, словом, налог. Здесь его отдают дважды в год, по весне и осенью. Весной – шкуры, мясо, птицу, осенью – зерно, мед.
– Брали, – ответил набольший. – Как лист хорденя пошел, приезжали.
Хордень – плодовый кустарник, чьи ягоды и листья идут в еду. Когда хордень дает лист, мы не знали, но видимо, это было не так давно.
– Кто приезжал?
– Мирита с хоробниками.
– Все отдали?
– Все.
Вид набольшего стал совсем угрюмым. Похоже, у них вымели все подчистую или почти так.
– Зерно есть?
– Нету. Все отдали, остальное посеяли. Едим хордень с перетеркой и корой.
– Есть, – утвердительно сказал я, уловив фальшивую нотку в голосе старосты. – Но мне зерно не нужно. Нужно мясо. Вяленое или соленое. Заплачу.
Я вытащил два ножа местной работы. Рукоятки обернуты берестой, железо так себе, но по здешним мерам это дорогая вещь! Тут еще камень в ходу, а то и вовсе кости. Так что плата за несколько кусков мяса высокая.
Алосердан молчал. Но жадно смотрел на ножи.
– Ну?
– У нас мало мяса, – наконец ответил он. – Есть рыба.
– Рыба не нужна. Зерно дашь?
Староста молчал. Признаться, что часть зерна утаил, страшно. А ну как заберем все, а его за обман накажем?
– Я ничего не скажу барону, я не за выходом приехал. Зерно нужно для лошадей. Накормить. Но если не хочешь – дай только мясо.
Алосердан перевел взгляд с ножей на меня и едва заметно кивнул.
Сторговались. Очень уж хотел он получить ножи. Но зерно так и не показал, зато мяса отвалил три узких длинных полоски и берестяное лукошко рубленой солонины.
Сделку мы провернули в его доме. Я впервые оказался в здешнем жилище и с интересом смотрел по сторонам.
Вообще жилище здесь называют срубом. Это если в нем нет печи. А если есть – житница. Местная печь – это небольшая конструкция в виде круга с подставкой и поддоном. Сделана из обожженной глины. В печи пекут хлеб, готовят еду, печь дает тепло. Ставят ее в центре комнаты. Дым выходит через подпотолочное отверстие, которое затыкают деревянным кляпом.
В богатых житницах полы из досок, в бедных земляные, покрытые хворостом или сеном. Конечно, стены и потолок в копоти. Узкие маленькие окошки едва пропускают свет и свежий воздух. Из мебели лавки, стол, сундук и лежаки.