Поцеловать небеса. Книга 1
Шрифт:
На одной из улочек мы остановились, чтобы набрать воды, так как мне вдруг решительно захотелось пить. Здесь не было колонок, а только колодцы во дворах. Вот к одному из них я и отправилась с пустой пластиковой бутылкой.
Постучав, но не услышав никакого ответа, я тихонько толкнула дверь деревянного коричневого домика и она послушно отворилась. На меня пахнуло такой сыростью, что я на мгновение передумала входить внутрь. В глубине жилища различилось какое-то движение и прямо на меня вышла бабушка без возраста:
– Чего тебе?
– Здравствуйте, водички можно набрать?
– А, иди во двор, там колодец.
Она сразу потеряла ко мне всякий интерес и исчезла в обратном направлении.
Я пошла по бесчисленным коридорчикам и комнаткам,
…Я никогда не видела подобного запустения раньше и даже не могла себе представить, что люди могут так жить. Тазы, ведра, уголь вперемешку с дровами, грязные банки, замоченное в корыте серое белье, кастрюли и тарелки повсюду – на полу, на столах, за порогом и во дворе. Когда я добралась до колодца, мои чувства оформились в мысль: Россия не так сильна, как доказывали нам оттуда, с экранов телевизоров. Россия – это и такие вот бабушки, которые никому не нужны. Это бедность на каждом шагу, убожество помыслов и невозможность перемен. Какие могут быть перспективы у этой женщины, давшей мне напиться из своего колодца? Мое негромкое «спасибо»?
Мне вдруг стало так неуютно, что я даже подобрела к Василию, в надежде оттянуть расставание с ним. Я не хотела оставаться наедине с этой неприглядной реальностью. Но если бы я спросила ту бабушку, счастлива ли она, то получила бы простой ответ: «Жива, здорова, и слава Богу». Она не знала другой жизни, и она ей была не нужна…
До нужной нам улицы «Школьной» оставался всего десяток метров. Мы уже увидели табличку на крайнем доме, когда сердце мое трусливо дрогнуло, и я поняла, что войти в тот дом просто не смогу. Василий вопросительно надавил на тормоз и дал мне передышку.
– Давай посмотрим на дом издалека? – предложила я.
– Ну, давай, – с легкостью согласился он.
Этот дом стоял на самом берегу, километрах в трех от возвышающегося центра городка Н., а это означало, что зимой, в заносы, добраться туда было бы невозможно. А еще это говорило о том, что не все так безоблачно и просто в жизни человека, которого я помнила и любила шесть лет. Как он жил? Чем он жил? Кем он стал за эти годы? Передо мной вновь стояла жестокая реальность, которая не соответствовала моим придуманным мечтам и дурацким планам. Зачем я здесь? Кто я такая, чтобы спустя столько лет претендовать на него и его настоящую жизнь? Господи… Прочь отсюда! Как хорошо, что я выпила с утра, а то разбилась бы о неприступность и неизбежность осмысленного так внезапно.
Василий сразу увидел мое грустно-задумчивое состояние и предложил прогулять меня по берегу. Скоро мы остановились у небольших мостков и решили помочить ноги в реке. Я и дочка с удовольствием уселись на доски и свесили ноги в теплую воду. Рядом со мной стояла бутылка водки, которую я не выпускала из рук.
– Ты можешь не пить? – серьезно спросил Вася.
– Конечно, могу, – смело ответила я и оттолкнула бутылку. Но тут же снова подвинула к себе, – Могу, но не хочу.
Я с улыбкой смотрела на Василия и видела жестокое разочарование в его глазах. Мое настроение испортилось окончательно. А впрочем, кто он такой, чтобы высказывать мне претензии? Хочу – пью, хочу – не пью!
Но подобное я буду слышать теперь постоянно – многие будут жалеть меня, многие захотят помочь встать на ноги, а я упрямо буду пить, все больше и больше, почти не выходя из ужасного транса, пропивая молодость, красоту, время и оставшиеся деньги.
А когда я буду трезветь, то буду ощущать в себе только одно желание – немедленно повеситься… Взгляд дочери станет сводить меня с ума. Я перестану понимать что-либо в происходящем, стыд перед ней станет поводом для еженощной бессонницы. Любовь к этому маленькому созданию была так сильна, что вызывала непереносимую боль в сердце. Я хотела сделать все для ее счастья, но пока еще не осознавала, что для этого мне надо просто отодвинуть в сторону недопитую бутылку и стать обычной, ровной и правильной, думать и делать
то же, что делают другие люди. Вести грызню за квадратные метры, жить без любви с проходимцами, делать все возможное и невозможное для достижения своих целей. Я не могла еще осознать, что одной меня слишком мало для того, чтобы получить то же самое, что имеют остальные. Другие копили это годами, передавали из поколения в поколение, преумножали и хранили веками. Я же была одна, и я одна хотела покорить этот алчный мир. Мои родители создали меня нищей и отпустили на все четыре стороны.Мы уехали от реки немного второпях, Василий засобирался в дорогу. Я не хотела смотреть на то, как он протирает лобовое стекло, как набирает запасы воды, мне было печально.
В домике уже тихонько шевелилась вышедшая из анабиоза мама. Она накрывала на стол и готовила любимый ею «посошок» для Василия. Пить, конечно, он не стал, но с хрустом пообедал на улице за импровизированным столом, запил все большой чашкой кофе и, распрощавшись со мной и со всеми нами, был таков. Он обещал вернуться, обязательно навестить нас, и я даже ждала его первый месяц, пока мы не переехали на соседнюю улицу, названия которой я уже не вспомню. Но высокий, лохматый Вася так и не вернулся.
Глава 9
Наш быт на улице Спартака был примитивен как чугунная сковорода. Простая, незатейливая жизнь, по-своему добрая и неповторимая.
Дочь удалось пристроить в детский дневной школьный лагерь. Она уходила туда в восемь утра и возвращалась только после обеда. Ей нравилось там, хотя поначалу она дико плакала и отказывалась от общения с чужими людьми. С утра и до обеда я была предоставлена сама себе, и при наличии немалой пока еще суммы денег могла выпивать в свое удовольствие, делать домашние дела, или просто слоняться по двору, играя с большой собакой.
Мама сразу вышла на работу. Это был небольшой завод по разливу скважинной воды в пластиковые бутылки. Она устроилась туда химиком-технологом за смешную зарплату, но ее тоже не было дома до самого вечера, а значит, я имела определенную свободу ото всех.
Перед приходом мамы я прятала недопитую бутылку, чтобы она не поднимала шума и не претендовала на долю недопитого. Я старалась экономить огненную воду, потому что ходить за ней было далековато, в центр городка, пешком по пыльным улицам, под жарким палящим солнцем, на виду у всех жителей, многие из которых уже имели некоторое представление обо мне. Но иногда мама приносила водку сама, и тогда мы устраивали пикник под открытым небом, в большом нашем дворе, под импровизированным тентом из старых штор.
Во дворе стоял летний душ, в котором мы шумно плескались нагретой солнцем водой, пытались отскоблить потресканные пятки, брили ноги и подмышки, потому что хотели быть лучшими хотя бы для себя.
После таких процедур я снова ощущала себя человеком, а, тем временем, каждый житель в городе Н. всегда кисловато-остро пах потом, обладал заусенцами и непременным кариесом. Но я не видела этого, я хотела спасти себя и нас от деградации.
Стирала я прямо во дворе, в машинке «Алма-Ата», круглом, крупном ведре с моторчиком. Носила воду из колодца, грела кипятильником так тщательно, что в домике вылетали пробки, затем полоскала настиранное белье в большом корыте и развешивала во дворе, получая особенное удовольствие от свежего запаха.
Мы немного разобрались в привезенном имуществе, и в нашем домике получилась довольно уютная обстановка, в которой было легко найти все самое необходимое.
Разбираться основательно не было смысла, мы знали, что вскоре последует еще один переезд, а за ним еще один. И так до бесконечности.
Все то время, что я проводила в одиночестве, я думала о встрече с Олегом. Здесь о нем многие знали. По слухам он работал тренером карате в местном Доме Культуры, до этого много пил, впоследствии закодировался. Как оказалось, Олег жил с некоей женщиной и двумя ее детьми через две улицы от нас. Но я пока не знала, как подступиться к нему спустя столько лет.