Поцелуй богов

— Да. Все это очень необычно.

— Необычно? Ни в какие ворота не лезет! На такое способны одни американцы в их чертовом Голливуде. И Ли. Извини, Джон, что так говорю; я знаю, она твоя партнерша. Но Ли превратилась в монстра. Какая-то Джоан Кроуфорд с постменструальным синдромом.

— Постой, Стюарт. Тебе не приходило в голову, что она напугана?

— Ли? Напугана? Нет, она для этого слишком тщеславна.

— Вот что, Сту, — возмутился Джон, — вы с Оливером только и делали, что вдалбливали ей, какое особое явление — английский театр, какой это элитный закрытый клуб и насколько пошло и плохо все, что Ли делала раньше. Не успокаивали, а рисовались за ее счет. Так что теперь не жалуйся и не пугайся.

— Джон, я надеялся, что ты-то по крайней мере поймешь и будешь на моей стороне. Нет, на стороне Софокла.

— Не пори чепухи, Сту. Софокл в моей защите не нуждается. И английская сцена тоже. Хочешь, чтобы я повертел пальцами и Ли пришла в себя, потому что положа руку на сердце желаешь отвалить в Голливуд? Хочешь, чтобы она тебя пригласила, но не знаешь, как попросить, и делаешь это специфически английским способом: даешь понять нужному вам лицу, что оно нечто вроде пятна на исподнем королевы-матери.

— Джон, я хочу одного — поставить пьесу. И меня не запугает ни калифорнийская певичка, ни ее свита. — Сту напыжился, надул губы, и Джон внезапно вспомнил, как презирал его в колледже. — Не хочу выставляться, скажу одно: в нашем деле я заслужил репутацию и работаю с актрисами, у которых таланта больше в косметичках, чем у Ли за душой. Хотя не отрицаю ее возможностей.

— Черт тебя побери, Сту, где предел твоему назидательству? Мы не говорим о таланте и способностях, то есть о тех вещах, которые взращивают в Королевской академии драматического искусства. Звезда — совершенно иное измерение. Гений без субстанции. Явление, превращающее в моль самые разумные существа. Так что естественно, ты напуган. — Голос Джона возвысился больше, чем было пристойно в церкви. Беспокойства и страхи последнего месяца обратились в слова и ринулись наружу. — Но что еще хуже, душа моя, что уж совсем никуда: ты хочешь выехать к успеху в седле ее звездности, но на самом деле мечтаешь, чтобы она провалилась. Тебе претит, что какая-то американская певичка может заплыть в ваш драгоценнейший театр и способна сыграть роль. Нечто в этом роде. Она попросила вас о помощи, а вы с Оливером прочитали ей нотацию и унизили. Тогда она обратилась к другим. Теперь постарайся принять ситуацию и смотреть на ее все-способных-приобрести американских купцов как на своих помощников. Хочешь возразить, что это не устраивает твое эго, Сту?

Стюарт щелкнул зубами и фыркнул.

— Ты говоришь абсурдные вещи. Твоя верность своему талону на обед очаровательна. Но я надеялся, что у тебя сохранились католические и цивилизованные убеждения.

— Не сомневаюсь. Кстати, а где Ли?

— В трейлере, припаркованном рядом с «вольво» викария.

— Нет, не там, — послышался хриплый голос за их спинами.

Ли сидела рядом с Хеймдом. Она улыбалась, но очень невесело.

— Я все слышала. Мы с Хеймдом прошли за ними в церковь.

Ли сидела на диване в окружении свиты. У всех в руках стаканы — междусобойчик единения в конце дня. Людный кружок, как в яслях, когда читают сказку. Джон еще не был принят в команду и стоял поодаль у камина.

— Видели бы вы физиономию Сту — просто картинка. Я получила настоящее удовольствие. Извинялся, извинялся. Чаще, чем слепой в танцзале. Да, я взяла его за яйца.

— Вы неподражаемы! Великолепны! Но и мы, пока вы наносили coup de grace [75] нашему приятелю Сту, провели пару победных раундов. Расскажи, Сьюзи.

75

Наносимый из милосердия решающий удар (фр.).

Сью сорвалась с места и подхватила реплику. Креонту пообещали пробу на комедию ситуаций, так что он теперь ручной. Гемон хочет американского агента — это просто устроить. Девчушки мечтают о встрече со Спилбергом и об интервью в «Вэнити фэр». А остальные раскатали губу на снимки в газетах, пару билетов до Нью-Йорка и столик в «Балтазаре». Короче, англичане нам дешево обошлись.

Послышался всеобщий добродушный заразительный смех.

— И еще, — добавил бодрый коротышка, — готова новая афиша. «Ли Монтана — Антигона». Надо сделать несколько снимков. И костюмы — слава Богу, удалось получить их вовремя. Остались от «Звездного пути» и «Бен Гура». Их, кажется, тогда забраковали. Очень заинтересовался Валентино: намеревается изготовить нечто классическое, но в то же время спортивно-сексуальное.

— Отличная работа, ребята, — похвалил Т. П. — Теперь вроде все на нашей стороне. Как дела с Оливером?

— Я с ним виделась, — объяснила Ли. — Так случилось, что Лео снова заинтересовался его ужасной интерпретацией «Зимней сказки». Так что Оливер куплен и оплачен. Спасибо, друзья. Истинное удовольствие иметь дело с профессионалами. Да, чуть не забыла: особая благодарность Джону, — она послала ему воздушный поцелуй, — за верность и хорошие слова. Без него бы мы не справились.

— Отличная работа, Джон. — Т. П. захлопал в ладоши, и все сборище разразилось бурными аплодисментами. Он был принят в команду, нанят на службу — младшим из младших, посыльным на побегушках, очередным чудаком англичанином, которого поймали на удочку с морковкой.

— Ну ладно. — Ли поднялась. — Я иду спать. Завтра рано вставать.

Команда поднялась и разошлась по гостиницам, ресторанам и барам, где могла от души похвалиться и посмеяться над плохим обслуживанием и сказочно невероятными такси.

Ли подошла к Джону и обняла за шею.

— Ты в порядке?

— Да, если ты в порядке.

— Я в порядке. — Она помолчала и добавила: — Только очень устала. Но зато довольна, что все так вышло с этой чертовой пьесой.

— Я рад.

Оба выжидательно смотрели друг на друга.

— Ну, я пошла. Увидимся утром. — Ли поцеловала Джона в щеку. — Еще раз спасибо за верность и хорошее отношение. Я оценила. Спи спокойно.

Но он еще долго не ложился. Смотрел телевизор. А когда в последний раз обходил дом и тушил свет, ощутил уже знакомое беспокойство и услышал неразличимый ухом свистящий смех. Ли сколько угодно могла нанимать временщиков, организовывать подпорки из принцев и королей, но Антигона никуда не исчезла, она находилась рядом и вила «корзинку» [76] нитями их судьбы. Ничто не изменилось. Драма писалась черным на белом листе — такая же бесплодная и безжалостная, как две с половиной тысячи лет назад.

76

Игра с веревочкой, надетой на пальцы.

И вот наступила последняя неделя. Ли и ее команда с головой окунулись в пьесу, тащились против течения, бились с текстом, а он вздымался и падал между ними. Иногда у Ли выдавались спокойные моменты, когда она могла себя контролировать. Но древняя история не давала передышки: стихии вскидывались, наносили удары и выли, пока Ли совершенно не теряла ориентации. Она приходила домой измученная и выжатая. Драма была непреодолимой, неизбежной силой человеческой натуры.

Начались репетиции в костюмах. Затем через короткое время — прогоны. Ритм стал гладким и постоянным, словно Ли затянуло в виток водоворота и закручивало все глубже и глубже. Джон беспомощно наблюдал. Беспомощность оказалась самым лучшим, на что он был способен.

Он вспомнил игрушечную яхту, которую прислал ему на десятилетие крестный. Красивая деревянная лодочка, покрытая блестящей красной и белой краской, с настоящим парусом и снастью. Она называлась «Ласточка». Тяжелая, пахнущая лаком — лучше всего, что ему до этого дарили. Настоящая игрушка, которую можно передать детям. Его первая фамильная вещь.

Джон понес ее на ближайший ручей, жалкую струйку воды со всякой разлагающейся дрянью и вонючей грязью. На берегу был галечный мыс, откуда дети швыряли камни и битые бутылки. Джон пустил яхту в ручей, она закачалась на поверхности, легкий бриз надул парус. Грачи кружили над мокрым вязом; он до сих пор помнил их грай. «Ласточка» взяла первую порцию ветра, ее парус сморщился, затем надулся, кливер красиво скосился набок, и яхта, словно направляемая невидимой рукой, изящно накренилась и пошла поперек течения.