Поцелуй дочери канонира

В Крю инспектор сел в такси. Водитель знал о местной тюрьме все от и до. Где она находится, каковы особенности режима… Кого ему тут в основном приходится возить? — подумал Вексфорд. Не иначе посетителей — жен и подружек заключенных. Год или два назад здесь выдвигали предложение разрешить «супружеские свидания наедине», но на него благоразумно наложили вето. Секс закономерно находится в самом верху списка удовольствий, запрещенных в тюрьме.

Тюрьма оказалась довольно далеко за городом, она стояла, как рассказал таксист, в долине реки Уилок. Название «Ройял Оук», сообщил шофер тоном экскурсовода, происходит от старого дуба, давным-давно исчезнувшего, в ветвях которого однажды спрятался от врагов король Карл. Какой именно Карл, таксист не сказал, и Вексфорд позабавился тому, сколько таких деревьев росло и растет по всей Англии — наверное, их никак не меньше, чем кроватей, в которых спала Елизавета Первая. Одно точно такое дерево было в Черитонском лесу — поляна под ним служила популярным местом для пикников. Бедняга Карл, должно быть, потратил многие годы своей жизни, взбираясь на все эти дубы.

Огромная, бесконечная и тоскливая стена — определенно, самая длинная ограда в Средней Англии. Вокруг ни деревца. Местность, в которой расположилась эта кучка бурых краснокирпичных строений, была столь голой и пустынной, что название ее звучало как анекдот. «Королевская тюрьма «Ройял Оук»…

Инспектор прибыл на место. Вернется ли за ним такси? Водитель вручил Вексфорду визитку фирмы — стоит только позвонить — и довольно поспешно скрылся, будто боялся, что если задержится хоть на минуту, рискует вовсе не уехать отсюда.

Комендант по имени Дэвид Кэрнз угостил инспектора чашкой кофе в довольно уютной комнате с ковром на полу и плакатами в рамочках на стенах. В остальном комната выглядела как любое помещение такого сорта, только пахло здесь немного получше. Кэрнз высказал предположение, что инспектор, должно быть, все знает о тюрьме «Ройял Оук», и Вексфорд ответил, что, пожалуй, да. Это не помешало Кэрнзу добавить к кофе рассказ о своей тюрьме и о том, как она выживает вопреки неодобрению властей и недовольству министерства внутренних дел. Этот идеалист с горящими глазами явно гордился своим делом.

Парадокс, но в «Ройял Оук» посылали самых опасных и закоренелых уголовников. Конечно, если они сами того хотели. И столькие хотели сюда попасть, что список ожидающих состоял в этом году более чем из ста имен. Стража и заключенные называли друг друга по именам. В распорядке дня значились групповая терапия и коллективные консультации. Заключенных не делили по статьям, в этой уникальной тюрьме не существовало уголовной иерархии с убийцами и грабителями наверху и насильниками и растлителями внизу. В «Ройял Оук» попадали только по направлению, обычно — по рекомендации главного врача тюрьмы. Это напомнило Вексфорду о том, что здешний главный врач Сэм Розенберг ждет его у себя прежде, чем инспектор отправится к Джему Хокингу. Направляясь к врачу, он уже знал, что здесь принято называть друг Друга по именам, и никакие «сэр» или «доктор» не в ходу.

Служитель проводил Вексфорда в больницу, которая находилась в соседнем крыле. По пути им встретились несколько свободно (насколько это возможно к таком месте) передвигающихся обитателей тюрьмы, одетых в спортивные костюмы или в брюки и свитера. Инспектор не смог удержаться и заглянул через внутреннее окно в комнату, где проходил сеанс групповой терапии. Заключенные сидели кружком. Как сказал инспектору тюремный служитель, они открывали друг другу сердца и обнажали свои души, учились вытаскивать на поверхность свои глубинные расстройства. Вексфорд подумал, что выглядят они точно такими же пришибленными и жалкими, как и большинство попавших в тюрьму людей.

В тюремном лазарете стоял тот же запах, что и в стовертонской больнице: смесь лизола, лаймового сока и пота. Все больницы пахнут одинаково, кроме частных, которые пахнут деньгами. Доктор Розенберг размещался в комнате, похожей на каморку дежурной сестры в Стовертоне. Не хватало лишь табачного тумана. За окном открывался вид на ровную зеленую лужайку и ряд столбов электропередачи.

Только что принесли ланч. Вполне достаточно для двоих. Неаппетитные комья коричневой слизи на подушечках из вареного риса — наверное, цыпленок карри, — затем фруктовые пирожки и пакетик искусственных сливок. Вексфорд все равно ел не для удовольствия, а для успокоения, так что сразу же принял приглашение

Сэма Розенберга присоединиться. За едой они говорили о Джеме Хокинге.

Тюремный врач был невысокий коренастый мужчина лет сорока с круглым детским лицом и густой щеткой до срока поседевших волос. Одет он был так же, как заключенные, — в спортивный костюм и кроссовки.

— Ну, что вы думаете? — спросил он, махнув рукой в сторону двери и потолка. — Об этом месте, я имею в виду. Не очень похоже на весь «сервис», а?

Вексфорд понял, что «сервис» означает исправительную систему, и согласился, что и вправду не похоже.

— Конечно, с виду не скажешь, что это действует, если «действие» должно заключаться в том, чтобы они больше ничего не натворили. Но ведь, с другой стороны, здесь трудно судить, потому что большинство из этих парней вряд ли получит возможность где-нибудь что-нибудь натворить. Это пожизненники. — Сэм Розенберг горбушкой хлеба подтер с тарелки остатки соуса. Еда явно пришлась ему по вкусу. — Джем Хокинг сам попросился к нам. Его осудили в сентябре, и сначала он попал не то в Скрабз, не то в Вондсворт. Там он буянил и чуть не разнес тюрьму на куски. Сюда его направили перед самым Рождеством, и в то, чем мы тут занимаемся — а это, если грубо, постоянное проговаривание своих бед, — он сразу бросился с головой.

— А что он совершил?

— За что его посадили? Он забрался в дом, хозяйка которого взяла на уикенд выручку из своей лавки, избил старушку до полусмерти трехкилограммовым молотком и забрал пятьсот фунтов, которые нашел в ее сумочке. Старушке было семьдесят два года.

— Огнестрельное не применял?

— Насколько мне известно, нет. Съешьте пирожок, а? Они с малиной и красной смородиной, совсем не плохи. Сливки у нас обезжиренные, потому что я, знаете, помешан на холестерине. То есть — боюсь его. Стараюсь с ним бороться. Джем сейчас болен. Он думает, что уже умирает, но это не так Пока не так.

Вексфорд поднял бровь:

— Уверен, не от холестерина.

— Да нет. Вообще-то я его холестерин не проверял… — Розенберг замялся. — Многие копы — простите, не хотел вас обидеть, — многие полицейские до сих пор неприязненно относятся к геям. Полисмены все время отпускают шуточки про педиков, кривляются. Может, и вы такой? Нет, я вижу, что нет. Но вы, наверное, все равно думаете, что все гомосексуалисты — парикмахеры и танцоры балета. Не нормальные мужчины. Читали Жене?

— Немного. И очень давно.

Вексфорд попытался вспомнить названия и вспомнил только одно — «Богоматерь цветов».

— А я имел в виду скорее «Керель». Жене лучше, чем кто-либо, показывает, что гомосексуалисты могут быть такими же лихими и жестокими, как мужчины нормальной ориентации. Даже более жестокими, более злыми. Среди них есть воры и убийцы, кровожадные злодеи, а не только модельеры.

— Значит, Джем Хокинг из таких?

— Джем не знает всех этих нынешних теорий, он не «прятался в чулане» и не «выходил из чулана». Но одна из причин, по которой он хотел к нам попасть, — желание открыто говорить о своей гомосексуальности с другими мужчинами. Говорить об этом день за днем, беспрепятственно, рассказывать в группе. В его мире предрассудки властвуют сильнее, чем где бы то ни было. Ну а потом он заболел.