Поцелуй на пожарной лестнице
Шрифт:
Так вот кто он такой, дядя Вася…
Она вспомнила, как он старательно прятал от нее татуировки на своих больших сильных руках, как уклончиво отвечал на ее наивные детские вопросы.
И все равно, кем бы он ни был – она не могла поверить, что он может причинить ей зло.
Но если это не он, не его люди преследовали ее – то кто?
– Но… кто?.. Что?.. Почему?.. – прорыдала она. – Меня сегодня несколько раз пытались убить… и это им почти удалось… вместо меня убили двух других женщин… почему? За что?! В чем я провинилась?! Кому я помешала?!
– Бедная девочка! – Дядя Вася еще крепче обнял
Тут же появился молодой парень – тот самый, кто привез Катю в особняк, прикатил стеклянный столик на колесиках. На нем имелись стаканы, чашки, бутылки, чайник. Наполнил большую, синюю с золотом, чашку горячим чаем, плеснул туда же немного коньяку, положил кусок лимона, протянул чашку старику. Тот сделал знак глазами, показывая на Катю. Парень кивнул, поднес чашку к Катиным вздрагивающим губам.
Катя, все еще всхлипывая, вытянула губы трубочкой, отпила горячего чаю. Постепенно она успокоилась.
Как в детстве, подумала она.
В далеком детстве, когда она плакала из-за какого-то своего маленького детского несчастья, ей так же приносили горячий чай… только, разумеется, с молоком, а не с коньяком.
И все ее беды отступали, таяли, как утренний туман…
И сейчас ей стало легче, на какой-то миг даже показалось, что всех сегодняшних ужасов просто не было, что они ей просто приснились, что сейчас она проснется у себя дома, в мягкой постели, и услышит ласковый голос мужа…
Но вместо этого она услышала низкий, хрипловатый голос дяди Васи:
– Ну что, Котенок! Успокоилась? Расскажи мне обо всем, что с тобой случилось!
И Катя заговорила. Сначала она сбивалась, всхлипывала, мучительно подбирала слова, но постепенно рассказ ее полился связно, уверенно.
Она рассказала обо всем – начиная с ее похищения фальшивыми гаишниками и кончая ночной поездкой к дому Гревских.
Дядя Вася внимательно выслушал ее, время от времени переглядываясь с рослым угрюмым человеком лет шестидесяти, бесшумно появившимся в комнате, – тем самым, который встретил их у входа в особняк.
– Ну, что думаешь, Лопата? – спросил дядя Вася, когда Катя закончила свой рассказ.
– Ты сам знаешь, Свояк – это они. Их работа, их почерк. Только вот с этими… гаишниками липовыми. Что-то мне невдомек… непонятки какие-то. Если девчонка ничего не путает…
– Ты говоришь, Котенок, что один из них упоминал о заказчике и говорил, что ему велено было тебя убить? – уточнил дядя Вася.
– Да, – Катя кивнула. – А другой сказал, что не хочет мокрого дела… не хочет меня убивать…
– Ладно, ладно! – прервал ее старик, почувствовав, что еще немного – и она снова зарыдает. Он повернулся к Лопате и проговорил: – Гастролеры. Люди случайные. Но вот кто их нанял – это уже другой вопрос, и серьезный…
– Стас Мельников! – выпалила Катя. – Это наверняка он! Как только я ему позвонила – в поселке появился черный «Лексус», и меня попытались убить! И потом ему позвонила Светлана Новикова – и тут же приехал его человек и выбросил ее из окна…
– Стас, говоришь? – задумчиво проговорил дядя Вася. – Может быть,
и Стас… верить, Котенок, никому нельзя. Вот, кстати, что это за паренек с тобой в машине был?Кате показалось странным, что Седрика, с его солидной внешностью и седыми висками, назвали пареньком, но дяде Васе, наверное, казались юными все люди моложе пятидесяти.
– Это Седрик, бельгиец… очень хороший человек… мы познакомились с ним на вечеринке, несколько часов назад… он подвез меня до дома Гревских, и потом…
– Бельгиец, говоришь? – с любопытством переспросил старик. – Ну ладно, пусть будет бельгиец… это ничего, что бельгиец, лишь бы человек был хороший… – Он помолчал немного и наконец медленно заговорил: – Прости, Котенок… это из-за меня тебя сегодня так прессовали.
За спиной у Кати послышался протестующий возглас.
– Ничего, Лопата, – проговорил старик. – Пусть она знает… ей можно. Не бойся, лишнего трепать она не станет. Да я лишнего и сам не скажу. А знать ей нужно…
Катя поднялась с его колен, отступила немного, оглядела старика…
Только теперь она увидела, как он на самом деле стар.
Сухая желтая кожа – в пигментных пятнах, впалые щеки, дряблые мешки под глазами. Он был все еще красив, как бывает красива древняя статуя, покрытая трещинами и сколами, но это была прощальная, старческая красота. И хотя в глазах его все еще горели решимость и сила, видно было, что жизнь стремительно уходит из этого сильного человека, как вода из прорванного бурдюка.
И еще она увидела, что сидит он в инвалидном кресле на колесах, и ноги его накрыты теплым клетчатым пледом…
Катя почувствовала острую, мучительную жалость к этому большому и все еще сильному старику. Такую острую жалость, что непрошеные слезы выступили на ее глазах.
– Вот так, Котенок… – проговорил старик, почувствовав и поняв, что стоит за ее молчанием. – Стар стал дядя Вася… да тут еще со здоровьем проблемы… ноги прихватило…
Он поправил плед, натянул его повыше, и Катя поняла, что ему холодно в этой жарко натопленной комнате. Она поняла, что старая кровь не греет его, что постепенно, медленно поднимаясь от ног, его тело охватывает последний холод – холод смерти.
– Заболел я, – продолжил дядя Вася. – А люди вокруг сама знаешь какие… шакалы, а не люди! Как только прошел слушок, что я болен – решили, что нужно со мной кончать. Акела промахнулся… – лицо старика скривилось в грустной усмешке. – Промахнулся, значит, пора валить старика… – Он замолчал, закашлялся, перевел дыхание. – Подождали бы, пока помру, – проговорил он горько, негромко, как будто каждое слово тяжело давалось ему. – Подождали бы… совсем недолго осталось. Так нет, не хотят! Решили порвать меня на куски еще живого.
– А я-то тут при чем? – удивленно спросила Катя.
– А при том, что пронюхал какой-то шакал, как ты мне дорога, и решил меня через тебя побольнее укусить. Решил тебя схватить и на меня нажать… знали, что ради тебя я на все соглашусь! А если не удастся похитить – тогда убить… понимали, что я этого не переживу.
– И что же теперь делать? – проговорила Катя. Ей вовсе не понравилась роль заложницы в этой страшной игре, разменной монеты в чужой борьбе за власть. Она хотела одного – вернуться домой, к своей привычной, налаженной жизни…