Поцелуй огня
Шрифт:
– Реддич, это не первая загубленная вами программа. Вспомните "Далеких навсегда", "Оправданную потерю", другие.
– Может, мне надоело.
– Нам всем надоело, будь оно проклято!
– взорвался третий помощник. Он сидел в кресле, сцепив на коленях руки.
– Я трачу много времени на разработку этих смертей, продолжал Дизайнер, - и не могу позволить, чтобы мою работу сводили на нет. Эти джентльмены имеют к вам вполне обоснованные претензии. Публика ждет представления разработанных нами концепций, мы обязаны показать высококачественный материал, способный вызвать у аудитории сочувствие. От меня материал выходит
– И не надо.
– Реддич поднялся.
– Передайте дело в мою Гильдию.
– И с этими словами вышел.
Позади него трое помощников смотрели в иллюминаторы: сверхновая переходила в пурпурную фазу. Душа Реддича была тиха.
Он быстрым шагом пересек гостиную теат-ра - ни взгляда вправо, .ни взгляда влево. Успокаиваться надо самостоятельно.
Место пустовало. Кресло-форма еще хранило-ючертания ее тела.
Взгляд направо.
Он лениво покачивался в нимбе света, расслабив позвоночник, расслабив мысли, и беседовал с блоком памяти его жены, умершей двадцать три года назад... после его последнего омоложения.
– У нас конец лета, Анни.
– Как это восприняли дети, Рэй?
Детей у них не было. Синтезирующие каналы в блоке памяти износились, реплики часто получались невпопад. Звуковая головка имела микроскопические трещины, из-за чего голос жены имел трудноразличимый южный акцент.
– Я сейчас выгляжу на тридцать. Даже простату поправили. Мне прибавили роста и вытянули пальцы на сенсорной руке. Так что за консолью я работаю гораздо быстрее и могу дотянуться куда надо. Но работа от этого лучше не стала.
– Почему бы тебе не поговорить об этом с Дизайнером, дорогой?
– С этим заносчивым барсуком? Я, может быть, и не так одарен, но по крайней мере не корчу из себя гения.
Реддич перевернулся на живот и уставился в иллюминатор. За ним простиралась кромешная тьма.
– Мы с тобой болтаем, а за бортом нашего огромного космического корабля в форме лунного камня вращается со скоростью миллионов световых лет в час вся Вселенная.
– Это называется парсеки, дорогой?
– Откуда мне знать? Я сенсорный программист, а не астрофизик.
– Там не холодно, Рэй?
– Только не это, Анни! Скажи что-нибудь такое, чего я еще не слышал. Я умираю, Анни, умираю от скуки и от засилья тупиц! Мне ничего не нужно, я ни о чем не мечтаю и ничего не хочу.
– Что же мне надо сказать, дорогой? Ты знаешь, как я тебя люблю и как скучаю по тебе. Мне жаль, что ты одинок...
– Дело даже не в одиночестве, Анни. Ты прошла со мной три омоложения. Тебе повезло.
– Повезло? Из-за того, что я не пережила четвертого? В чем же мое везение, Рэй?
– В том, что мне пришлось прожить лишних шестьдесят три года и через лет десять-пятнадцать мне предназначена в жены пятая, давно умершая девушка. А я повторяю тебе в третий раз, раз, два, три... у нас конец лета, любимая. Все кончено. Ушло. Птицы перебрались на юг для последнего перелета. На очередном омоложении я их обгоню. Я превращусь в пыль. Лето заканчивается, прощай. Божья Матерь, кажется, так умер Рико?
– Из какого это сенса?
– Это не сенc, Анни. Это кино. Старинный кинофильм. Все поют, все танцуют, все разговаривают. Кино. Я тебе миллион раз говорил
про кино. "Маленький Цезарь" Эдвард Дж. Робинсон, киностудия "Уорнер Бразерз". Ладно, черт с ним, сегодня в вестибюле я видел женщину...– Очень мило, любимый. Красивую?
– Помоги мне Господи, Анни! Я ее захотел! Ты знаешь, что это для меня значит? Снова захотеть женщину!.. Не пойму, что в ней было такого... .Мне показалось, она меня ненавидит. Я уловил глубокое отвращение, когда она меня остановила.
– Это нормально, любимый. Она была красива?
– Она была чертовски роскошна, ты, призрак ушедшего Рождества! Она была неправдоподобно нереальна, так что мне захотелось пробраться в нее и жить внутри. Анни, Анни... я схожу с ума, только подумать, чем приходится заниматься: сверхновой, программированием смерти для заносчивых свиней, которым нужно пережить дешевое потрясение, чтобы скоротать еще один день, всего-навсего один день, Анни... Господи, поговори со мной, Анни, выйди из своего ужасного квадратного гроба и спаси меня, Анни! Я хочу, чтобы была ночь, моя маленькая, я хочу спать, и я хочу конца лета...
Входная дверь загудела, возникла голограмма пришедшего человека. Это была женщина из театральной гостиной.
– Это ничего, милый, она красивая?
Он выплыл из ореола и свистом открыл дверь. Девушка вошла и улыбнулась.
– Ты всегда был таким, Рэй, когда я жила - тоже, ты никогда меня не слушал и никогда не говорил со мной...
Реддич скользнул в сторону и выключил блок памяти.
– Да?
Она с любопытством смотрела на него, и он повторил:
– Да?
– Небольшой разговор, мистер Реддич.
– А я как раз говорил о вас.
– С этим черным ящичком?
– Это все, что осталось от моей жены.
– Я не хотела вас обидеть. Я знаю, это личное, и многие очень дорожат...
– Только не я. Анни ушла. Я еще здесь, и лето уже кончается...
Он кивнул в сторону ореола, и девушка, не сводя глаз с его лица, скользнула в сияющий нимб.
– Вы очень привлекательный человек, - сказала она и сняла платье.
– Хотите чего-нибудь? Кристалл? Может, вы голодны?
– Пожалуй, немного воды.
Редцич свистнул, распределителю, тот поднялся с поросшей травой платформы и завертелся в воздухе.
– Свежей воды с тремя искрами семени.
Чекер внутри распределителя взбил коктейль и передал его Реддичу. Он отнес напиток девушке, а она взглянула на него с восхищением.
– Кажется, я за вами ухаживаю.
Она выпила кристалл, едва шевеля губами.
– Ухаживаете.
– Вы ведь не из Ближних Колоний?
– Я не землянка.
– Не хотел вам это говорить. Боялся вас обидеть.
– Нам нет смысла ходить вокруг да около, Реддич. Давайте откровенно, я вас выследила, мне от вас кое-что надо.
– Что же вам от меня надо, помимо секса?
– О, вы перехватываете инициативу.
– Если я вам безразличен, можете сейчас уйти. Честно говоря, я не настроен на колкости.
Реддич резко повернулся и отошел к распределителю.
– Это конец лета, - добавил он тихо.
Девушка потягивала холодную воду из кристалла. Он снова повернулся и успел увидеть выражение ее лица: восхищение, которое она не успела скрыть. Томление сквозило во всех линиях ее стройного тела, и он снова почувствовал себя юношей.