Поцелуй смерти [Litres]
Шрифт:
– Я ее сделала, лейтенант, – ответила я, показав на штабель тел рядом с нами.
– Вы сделали часть работы, Блейк. – Он стоял так близко, что даже изогнул торс надо мной. Кто угодно перетрусил бы, если бы мужик такого размера так над ним навис, но на меня не очень действует. Слишком часто мне в лицо рычали вампиры и оборотни. А человек, как бы он ни был зол, впечатляет меньше. И еще отчасти меня манил его гнев – как может манить знатока бутылка хорошего вина. Нёбом я чувствовала эту злость, как будто ее чуть-чуть отпила уже, и надо только шевельнуть языком и проглотить. Когда-то я приобрела способность питаться энергией гнева – такой тип энергетического вампиризма, но законы этого не ловят, и вполне законно было бы выпить весь его гнев. Но если бы кто-то
Ответила я спокойным голосом, буднично, прямо в это покрасневшее лицо. Говорила мирно, поскольку не хотела давать пищу его гневу и не хотела усиливать искушение сделать его гнев своей пищей. Оба убитых сотрудника были его людьми. У него было право злиться, и я знала, что пока он на меня орет, ему удается справляться с горем. Люди на многое способны, чтобы сдержать первый приступ истинного, наизнанку выворачивающего горя, потому что как только ты его почувствуешь, оно тебя уже не оставит до окончания процесса. А стадий у этого процесса пять. Первая – отрицание. Когда видишь у своих ног мертвые тела, эту стадию пропускаешь почти незаметно, но не всегда к следующей стадии переходишь по порядку: горе – это не строгая последовательность этапов. Можно через стадии перескакивать, можно застрять в той или иной точке, и даже возвращаться к стадиям, которые уже закончены. Горе не упорядочено, оно спутано, грязно и очень противно. Биллингсу хотелось на кого-нибудь наорать, и я тут пришлась к месту. Ничего личного, я это понимала. Вот я и слушала его рев и пропускала мимо ушей, за спину. Не вдумываясь и не воспринимая лично. Слишком много мне орали в лицо за годы работы, когда близкие валялись на земле мертвыми. Нам хочется отомстить, будто от этого станет лучше.
Иногда становится, иногда нет.
– Я закончу работу, Биллингс. Только сначала надо убрать задержанных.
– Слыхал я, что вы размякли. Похоже на правду.
Я приподняла бровь в его адрес.
Зебровски отошел от полисменов в форме, которых инструктировал, чтобы они охраняли вампиров. Здесь он был старшим по званию представителем РГРПС.
– Биллингс! – окликнул он его почти жизнерадостно, – Анита пристрелила трех вампиров, когда они стреляли в нас. Я в одном поучаствовал, но смертельные выстрелы во всех троих сделала она. Куда уж жестче ей быть?
Лицо его было открыто и дружелюбно, и голос тоже. Он знал, каково терять своих людей.
Биллингс обернулся к нему – ему любая мишень годилась.
– Пусть она закончит эту чертову работу!
– Она закончит, – ответил Зебровски, делая рукой успокаивающий жест. – Закончит, как только мы тут немножко разгребем толпу.
– Ну нет! – Биллингс ткнул пальцем в сторону скованных вампиров. – Пусть посмотрят, что с их дружками станется. Пусть знают, что их ждет! Пусть видят! Пусть, мать их так, видят, что будет с ними, с гадами, со всеми и с каждым! Чтоб знали гадские кровососы: копов в Сент-Луисе убивать нельзя! В нашем городе – нельзя! За это они сдохнут к хренам, и пусть Блейк сделает свою гадскую работу и покажет этим сукам, что их ждет впереди!
Последние слова он выкрикивал, нагнувшись к самому лицу Зебровски, так что даже очки ему слюной забрызгал.
– Пошли, Рей, выйдем пройдемся.
Зебровски взял его за руку, попытался отвести от мертвых вампиров и от меня.
Биллингс (которого, видимо, звали Рей) выдернул руку и подобрался к закованным коленопреклоненным вампирам. Они среагировали как люди – отшатнулись, на лицах страх. Господи, они все так недавно умерли, что лица еще остались человеческими.
Один из охранявших группу полицейских в форме встал перед ним – несколько неуверенно, но выполнил свой долг.
– Лейтенант…
Биллингс оттолкнул его так, что тот отлетел на два шага и чуть не упал. Рука его легла на рукоять дубинки, но бить
лейтенанта он не мог. А разница в пять дюймов роста и добрых полсотни фунтов веса в пользу Биллингса не оставляла полисмену шансов – при невозможности применения спецсредств. Блин.Биллингс ухватил ближайшего задержанного здоровенными руками и вздернул на ноги. Это был один из подростков, и Биллингс не больше верил в то, что это ребенок, нежели я.
– Биллингс! – заорала я.
Если он и слышал, то никак этого не показал.
– Рей! – крикнул Зебровски.
Еще кто-то закричал, но он никого будто не слышал. Рука отошла назад, кулак нацелился, и я вдруг оказалась рядом, повиснув на его руке. Не знаю, кто из нас был больше удивлен, что я успела остановить его удар: он или я. У меня хватило скорости успеть до того, как он ударил задержанного, но не хватило, чтобы встать перед ударом, и не хватало веса, чтобы не дать ему размахнуться. Я взлетела в воздух, движимая силой замаха, качнулась, как качается ребенок на руке отца. Точность я ему сбила, потому он не попал по мальчишке. Отпустив вампира, который упал на пол, потеряв равновесие в цепях, Биллингс развернулся – я все еще висла у него на руке. Другая рука зачерпнула горсть моих волос, будто он хотел запустить меня через всю комнату, и я просто среагировала. Сделала то, что хотела очень давно, с той секунды, как тонкое красное пламя его гнева меня коснулось – я этот гнев поглотила. Всосала его через мускулистую выпуклость руки, за которую держалась, сквозь вцепившиеся мне в пальцы волосы, сквозь все его тело, такое большое и твердое рядом с моим таким маленьким.
Я выпила его гнев до дна под его тяжелое и громкое дыхание, слышное сквозь грохот сердца и шум крови, и я, глотая густой красный огонь его ярости, чуяла так близко запах его кожи: пот и аромат страха, таящийся под любым гневом. А еще я чуяла пульсирующую кровь под горьковатой сладостью его гнева, и Биллингс был как кексик с черной горечью шоколадной глазури, которую надо слизать до теплого влажного кекса, а там жаркая жидкая серединка, где ждет шоколад еще гуще и слаще, как спрятанный клад, от которого еще вкуснее станет гнев. Надо только прокусить эту сладкую, чуть солоноватую кожу на его запястье, прямо рядом с моим ртом, где бьется пульс почти у меня под руками, обхватывающими его бицепс.
Пальцы Биллингса отпустили мои волосы, рука опустилась, я встала на ноги. Глаза у лейтенанта были широко раскрыты, он обескураженно хмурился, будто пытается что-то вспомнить. Вид у него, когда он мягко меня поставил, был смущенным.
– Где мы? – спросил он.
Я все еще держала его руку, хотя это скорее уже было похоже на держание за ручки, а не на борьбу.
– Мы в старой пивоварне, – сказала я, и мне не понравилось, что он не помнит, где мы. Сразу возник вопрос, чего он еще не помнит. Что я с ним сделала? Мне случалось питаться чужим гневом, и никаких провалов ни у кого не наблюдалось.
Он своей большой рукой взялся за мою, заморгал на вампира, который так и валялся у его ног.
– Почему эти люди в цепях?
Бог ты мой, он не помнит, что это вампиры. Значит…
– Лейтенант Биллингс, что вы помните последнее?
Он нахмурился, глядя на меня, и видно было, как он пытается сосредоточиться. Рука, держащая мою, напряглась. Глаза смотрели с легким испугом, и он просто покачал головой. Черт…
Подошел Зебровски, с ним был Смит и еще несколько полицейских в форме.
– Рей, – сказал Зебровски, – надо пойти пройтись.
– Пройтись? – переспросил Биллингс.
– Ага, – сказал он и тронул Биллингса за руку, к которой он еще прижимал мою руку.
Биллингс кивнул, но не отпустил меня.
Зебровски потянул его за руку, зовя с собой, и Биллингс сдвинулся, но продолжал держать мою руку.
– А она с нами может пойти?
– Не сейчас. – Зебровски посмотрел на меня, совершенно недвусмысленно спрашивая взглядом: что я с ним сделала? Я пожала плечами, зная, что он мое выражение лица тоже поймет. Может быть, он и поверил, что я понятия не имею, что случилось с лейтенантом.