Поцелуй Валькирии - 3. Раскрытие Тайн

Последствия явно слабого и неумелого применения «Обливиэйт» были буквально налицо.

Следующим воспоминанием была уже напуганная Лика, обнимавшая его за плечи и что-то говорившая Реддл, что-то вроде «Мы уходим». Еще одной странностью было то, что девчонка даже не пыталась их задержать, она просто в шоке смотрела на них, точно таком же, какой Антонин видел однажды, и теперь этот взгляд, полный изумления, боли, отчаяния, поистине шока, являлся ему в одном и том же кошмаре уже много лет…

***

Почти каждая ночь, когда он спал, возвращала его в тот вечер, когда не стало Розалины. Раз за разом он вспоминал ее изумленные глаза, полные боли, ее темно-каштановые волосы… И страшную боль, отразившуюся на ее лице после того, как в нее попал зеленый луч Авады. Она пыталась улыбаться, чтобы не пугать девочку, метнувшуюся к ней с полным боли «Мамочка!», но Долохов прекрасно понимал, что Розалине больно. Даже если бы не ее Империус, он просто не смог бы больше поднять в тот миг палочку, ему до безумия хотелось вернуть время на секунды назад и оттолкнуть от этого луча уже Роуз. Или вообще не произнести эти роковые слова…

Она не заставила его уйти, чтобы спасти Кэтрин, этого и не требовалось. Все больше и больше с каждым годом ему казалось, что Империус этот имел и другую цель. Спасти не только дочку, но и его – от ареста, от Азкабана… Розалина никогда не верила, что он Пожиратель, искренне считала своим другом, по крайней мере, до тех пор, пока они не перестали общаться совсем. И, кроме того, Антонин подозревал, что ее терзало чувство вины перед ним – за то, что ее треклятый дар испортил ему жизнь. В глазах у нее всегда, когда речь заходила о его к ней отношении, стояли слезы. Жалости ли, любви, горя – он не знал. Но никогда ее отказ ему не звучал жестоко и холодно, что и давало надежду…

В ту ночь он отправился с Беллатрисой не ради того, чтобы помочь ей. Он услышал, что там может быть Роуз…

Он хотел спасти ее, каким бы то ни было образом, не дать Лестрейндж причинить ей вред. Он прекрасно понимал, что расправившись с Поттерами, та сразится с Роуз. И то, что Роззи победит, было крайне сомнительно. Вдвоем же, при способностях Розалины и его виртуозном владении темной магией, которое отмечала и сама Беллатриса, впадая в экстаз от умений своей новой «правой руки», потеснившей даже Люциуса, ее первого Пожирателя, у них были шансы. А помогая Роззи, если бы вдруг им удалось отделаться от Беллы, он мог бы, возможно, стать героем в ее глазах, потеснить для нее Реддла, которого там и в помине не будет, он же вечно на работе. И тогда, пусть даже с дочкой на шее, она может вернуться к нему. Вернуться… Вместо этого же… Всего один взмах, всего два слова и непоправимое произошло. Страстно желая ее спасти, безгранично любя, отчаянно и безнадежно, он своими руками лишил ее жизни.

Он хотел не только спасти, кроме этого ему хотелось еще и отомстить, а смерть Поттеров, которых Роззи любила, была бы хоть немного достойной местью за ту боль, что она причинила и продолжала причинять ему. Даже после разрыва она не исчезла из его жизни. Она и не держала его, не давала обещаний, и не отпускала – всегда оставляя надежду. А уж приглашение на ее свадьбу… Этого при всей почти слепой любви к этой женщине он никак не мог ей простить. Это было настоящим издевательством над ним, над его любовью, над тем, что он пережил, когда они расставались. Реддла он тоже ненавидел, искренне и глубоко, уже за одно то, что Реддл существует. И живет его, Антонина, жизнью. За то, что Розалина, или скорее те пресловутые главные валькирии, которых он тоже ненавидел, выбрала Реддла… За то, что женщина, когда-то целовавшая его и строившая планы свадьбы - они собирались жениться сразу после выпуска из Школы, тем же летом, - выходила за другого.

Он ненавидел Реддла, валькирий, их дочку отчасти, себя – за то, что влюбился именно в ту, что оказалась «ему не предназначена». С Розалиной все было сложнее – он любил ее, и любил безумно, без оглядки, почти боготворя… И ненавидел. За ее предательство, за ее уход, за ее издевательства и после болезненного разрыва. Возможно, если бы она не писала ему, не навещала и уж тем паче не приглашала пару раз к себе, чтобы познакомить с какими-то девушками, имен которых он даже не запоминал, ему было бы легче. Но она до самого рождения у нее дочки и до начала активной уже войны пыталась его то ли поддержать, то ли удержать рядом. И этой злой и неоправданной на его взгляд жестокости он простить ей никак не мог…

Двойственность его желаний, двойственность его отношения к Роззи сводили с ума. В нем словно одновременно жили две личности, и жили они в нем обе сразу вполне даже активно.

Разумеется, на фоне такой внутренней противоречивости и борьбы разума с сердцем, психика его, и без того не самая устойчивая и хорошая, не могла не пострадать. И раньше будучи достаточно противоречивым человеком, после истории с Роуз и Реддлом Долохов производил впечатление помешанного, впечатление психа. Да, строго говоря, в определенном смысле он психом и был… Отчет в своих действиях он себе подчас не отдавал… К одному из таких вот поступков, вызванных аффектом, приступом… кажется, у маглов это называлось шизофренией, относилась его попытка убить девчонку Реддл. Вместо этого же он лишился той единственной женщины, которую по-настоящему любил… Погибшей от его же руки.

Оборотное зелье. На ее похоронах было очень много народа, почти все валькирии, школьные друзья, аврорат в полном составе, родственники, друзья, преподаватели из Хогвартса, не все, но кто-то был – Дамблдор, Флитвик, Слакхгорн, еще кто-то… Ее очень любили при жизни, даже Малфой испытывал к Роззи что-то сродни уважения, казалось, ненавидеть молодую валькирию было просто невозможно. Недолюбливать, испытывать равнодушие или неприязнь – да, ненавидеть – невозможно. Но один человек, ненавидевший ее столь же искренне, сколь он, Антонин, ее любил, и столь же искренне, сколь он же ее же и ненавидел после ее ухода, все же существовал. Беллатриса Лестрейндж.

Он даже не помнил, кем из их школьных приятелей, не сумевших прийти по вполне субъективной причине, притворился. Нет, он не убил его. Просто оглушил, связал, пару раз применил пытку для пущего эффекта – дабы не старался освободиться раньше положенного, и все. Запугал, что он за годы войны научился делать просто непревзойденно. А на следующее утро он же, спрятав палочку в руинах дома Поттеров (гениальная идея, однако же!), стоял у надгробия с портретом очень красивой молодой женщины с ангельской улыбкой, умоляя его простить и понимая, что сам себя он никогда не простит. Сам себя он с того момента еще сильнее, больше и искреннее ненавидел. Теперь уже не за то, что он влюбился в нее. За то, что он ее убил…

На Поттеров ему было искренне плевать, хотя их похоронили совсем рядом. Но она – совсем другое дело… Совсем…

Авроры словно знали, где его искать, а он даже не сопротивлялся. Суд, Азкабан и долгие-долгие, бесконечно тянущиеся дни наедине со страшными воспоминаниями…

Побег и мнимая свобода – от воспоминаний было никуда не деться, из их ужасного плена, да и скрываться пришлось довольно долго, повзрослевшая девчонка Реддл. Он вроде бы ненавидел ее, как и ее отца, за разрушенную жизнь, за то, что они отняли у него любимую женщину, искренне и глубоко. Так же искренне, как самого себя за то, что вообще потерял Роззи. При всей двойственности его натуры ни ненавидящей ее, ни боготворящей ее частью убивать Розалину он не хотел. Но девчонка Реддл… Ненавистное ему дитя, окончательно привязавшее Роуз к ее выбору… Избавиться от нее стало его идеей фикс, после идеи о мести, отмщении Розалине за разрушенную жизнь и причиненную ему боль.

Но отчего-то каждый раз, когда он намеревался убить ее, рука не поднималась. Перед ним вновь вставало ее напуганное детское личико и тихое «Мамочка!». И страх увидеть мертвую Розалину второй раз… И все же было что-то еще, необъяснимое, глубоко внутри, в душе. Что-то, что мешало ему причинить ей серьезный вред вопреки всей его ненависти к ней и желанию отомстить.

Что-то, что заставляло его молчать о романе ее со Снейпом, а ведь рассказ об этом стоил бы Северусу жизни, а девке – страданий от утраты любимого человека. Он отчего-то подумал тогда, что эта любовь все равно будет обречена, как и его собственная, если Снейп не ее выбор, ведь рано или поздно выбор этот она встретит. Или же любовь эту нельзя назвать настоящей все равно, в случае, если он ее выбор. Выбор, по мнению Долохова, был не любовью, а чем-то куда менее искренним… По крайней мере, и он всегда так считал, Реддла Розалина не любила. И даже сама она, в чем он не сомневался, это осознавала… И все равно ушла от него, от того, кто ее по-настоящему любил и кого она, казалось бы, тоже любила.