Поцелуй вдовы

Хью спешился и подошел к Джиневре. Увидев его, Пиппа схватила котенка и прижала к худенькой груди.

– Кажется, вы удобно устроились, – произнес Хью.

– Да, спасибо. Ваши люди помогли мне разгрузить сундуки. И палатка очень просторная. Я даже не ожидала. – Джиневра улыбнулась ему той самой дьявольской улыбкой, и в голове Хью опять все смешалось, и его вполне определенные намерения потеряли четкие очертания.

– Вы могли бы пройти со мной в палатку? – осведомился он, подавая Джиневре руку.

– Конечно, сэр. – Она оперлась на его руку и, продолжая улыбаться, грациозно встала.

Хью откинул полог палатки и пригласил ее пройти внутрь, а потом боком и пригнувшись вошел сам.

Действительно, внутри палатка была на удивление просторной. В ней хватило места для четырех походных кроватей с соломенными матрацами.

– Сожалею, что побеспокоил вас, но вашу палатку нужно передвинуть поближе к моей, – без предисловий начал он.

Джиневра минуту молча смотрела на него, а затем сказала:

– Я люблю уединение.

– Уверяю вас, я не буду вам мешать, – мягко проговорил Хью.

– А насколько близко?

Хью подошел к выходу и выглянул.

– На пятьдесят футов.

Джиневра пожала плечами. Спорить с ним бесполезно, а пятьдесят футов – это немалое расстояние. Не устрой она этот спектакль, ее палатку поставили бы гораздо ближе.

– Как прикажете.

На губах Хью промелькнула улыбка.

– Вы захватили с собой спальные принадлежности? – спросил он.

– Только одеяла, – ответила Джиневра.

– Я дам вам фонарь. Со свечами в палатке опасно. Я бы предпочел, чтобы ночью вы не покидали палатку, но если все же придется, вы должны взять с собой фонарь и отметиться у часового.

– А где будет стоять часовой? – поинтересовалась Джиневра, выглядывая из палатки.

– Он будет обходить лагерь по кругу. А еще он должен поддерживать огонь в костре.

Джиневра стояла рядом с Хью и вдыхала его запах. От него пахло лошадьми, кожей и потом. Ее окатила волна желания.

Она с трудом совладала с нахлынувшими на нее эмоциями, найдя спасение в сарказме:

– Вы боитесь нападения диких дербиширских пастухов?

– О, мадам, вы теряете сноровку, – прищурившись, оглядел ее Хью. Его глаза лукаво блеснули, как будто он догадался, что она чувствует. – Хилый укол, вы способны на большее.

Испугавшись, что выдала себя, Джиневра попыталась скрыть смятение.

– Но вы все же чего-то боитесь?

– Я просто принимаю меры предосторожности. Вашу палатку передвинут немедленно.

Девочки и котята куда-то делись, и на мгновение Джиневре и Хью показалось, что они изолированы от всего мира.

– Ваша миссия в Мэтлоке увенчалась успехом? – с деланным безразличием спросила Джиневра.

– Это зависит от того, что вы подразумеваете под успехом, – ответил Хью.

– Вы нашли то, что вам так хотелось найти? – не отступала Джиневра.

– И опять, мадам, это зависит от того, что я хотел найти.

Что все это значит? Разозлившись, Джиневра лихорадочно искала способ вытянуть из него хоть что-то, но он не давал ей такой возможности.

Внезапно Хью резко вскинул руку, указывая на большую квадратную палатку, над которой развевалось знамя с соколом де Боукеров.

– Мы поужинаем в моей палатке. Теперь, миледи, настала моя очередь оказывать вам гостеприимство.

Так что все-таки он узнал в Мэтлоке?

Джиневра присела перед ним в нарочитом реверансе:

– Вы так добры, сэр.

Хью поклонился и взял ее за руку. Его ладонь была сухой и теплой, голос – низким и чувственным, а взгляд – мягким и одновременно пронизывающим.

– Мы можем развеять скуку этого вечера приятной беседой, но если вам захочется шипеть и кусаться, как тот чертов котенок, нам обоим будет очень плохо.

Возмущенная Пиппа уже рассказала Джиневре об инциденте с котенком и шнурком.

– Как унизительно, должно быть, для человека, прошедшего через столько битв, быть атакованным и поверженным в прах каким-то котенком, – рассмеялась Джиневра.

– Я не люблю кошек, – сказал Хью. – Собак, лошадей – да. А кошек – нет! От них меня бросает в дрожь.

– Странно. Возможно, они ассоциируются у вас с колдовством? – сладким голосом осведомилась Джиневра. – Ведь колдовство – это одно из обвинений, выдвинутых против меня.

Хью положил руку ей на плечо.

– Джиневра, давайте хотя бы на сегодняшний вечер заключим перемирие. Признаю, в пикировке с вами есть своя прелесть, но я бы предпочел отдохнуть. Как вы на это смотрите?

Джиневра повела плечом, давая ему понять, чтобы он убрал руку, и он молча покорился. Решив, что она никогда не выяснит, что он узнал в Мэтлоке, если будет держать его на расстоянии, она притворилась веселой и сказала:

– Я тоже устала от пикировки. Кроме того, споры и ссоры мешают пищеварению, не говоря уже о том, что мы подаем плохой пример детям.

– Я тоже об этом думал. – Хью подал ей руку. – Кстати, у меня есть отличное бургундское. Было бы интересно узнать ваше мнение.

Пиппа, хорошо усвоившая горький урок, преподанный лордом Хью, на время ужина спрятала обоих котят в сундук в палатке.

– Я так и не подыскала ей имя, – сокрушалась она. – Не могу придумать ничего, что было бы лучше Муската.

– А как насчет Ртути? – предложил Хью, разливая вино в два кубка и подавая один Джиневре. – Это жалкое создание всегда вертится под ногами, и это имя подходит ей как нельзя лучше.

Пиппа призадумалась.

– Да, подходит, – заключила она. – Но если вы, сэр, не любите ее, вы не можете давать ей имя. Это принесет ей несчастье.

– Ты такая суеверная, – усмехнулся Робин. – Ты все время говоришь об удаче и несчастье.

– Но я верю в это! – с горячностью заявила Пиппа. – И Пен тоже. Правда?

– Да, – подтвердила Пен, бросив на Робина извиняющийся взгляд.

– Видишь ли, это плохая примета – идти по одной линии плит во дворе, поэтому Пен всегда ходит посередине, между рядами. А когда ты смотришь на новую луну, нужно держать в руке кусочек серебра и переворачивать его. А когда…