Поцелуй волчицы

– На спасательной станции "Массандры" ты взял информацию о гибели Нефедова. Дальше!

– Все ясно! – кивнул Чегизов. – Сейчас расскажу. Но теперь у тебя появится проблема, как закрыть мне рот.

– Это твоя проблема, – поправил я.

– Понял. Тогда я коротко и по существу. Во-первых, я уже объяснял и главному, и дежурному выпускающему, что моя ошибка – вовсе не ошибка, а тактичный по отношению к спасателю шаг. Если заявить, что Нефедов умер у него на руках, то это можно истолковать не в пользу спасателя. Не сумел оказать первой медицинской помощи, был пьян, допустил преступную халатность и тэ дэ…

– Постой! – перебил я его. – Ты что – журналист?

Чегизов, насколько ему позволял двухтонный "крайслер", пожал плечами и неуверенно произнес:

– Во всяком случае, до сегодняшнего вечера я им еще был.

– Что ж ты мне сразу не сказал! – воскликнул я, уже другими глазами глядя на маленького человечка, зажатого между машинами, и кинулся за руль.

Чегизов не успел испугаться, как я проехал на полметра вперед и открыл дверь, приглашая его сесть со мной рядом.

– Извини, сказал я, – когда он оказался рядом. – Я не за того человека тебя принял.

Чегизов рассматривал огни приборной панели.

– Ты или мент, или наоборот? – высказал он предположение.

– Немного мент, немного наоборот, – определился я.

– Тогда я тебе вот что скажу, – произнес Чегизов. – Ты на спасателя не наезжай. Он в самом деле ничего не мог сделать. Когда подплыл к Нефедову, тот уже был в коме. Искусственное дыхание и массаж сердца в том случае не сыграли бы никакой роли. Потому я и написал, что он скончался мгновенно.

– А почему это не понравилось твоему главному редактору?

– Я разве не сказал? – захлопал глазами Чегизов. – Что-то с памятью моей стало… Шефу позвонил свидетель этого происшествия и стал утверждать, что видел, как пострадавший после наезда еще некоторое время плыл, причем не к берегу, а в открытое море.

– Свидетель? – насторожился я. – Он представился?

– Нет, – отрицательно покачал головой Чегизов. – Шеф сразу же вызвал меня к себе, протянул трубку, а потом потребовал объяснений. Я ему так и сказал: пострадавшего не вернешь, а спасателю портить карьеру не обязательно.

– А ты говорил с этим свидетелем?

– Если несколько моих слов можно назвать разговором.

– Что ты ему сказал?

– Поблагодарил за внимание к газете, извинился за неточность и объяснил, что спасатель подоспел к пострадавшему, когда тот уже находился в коме, из которой не вышел, что не слишком противоречит моим словам о мгновенной смерти.

От досады я хлопнул ладонями по рулю.

– Если бы ты знал, как мне нужен этот свидетель!.. Постой! А ты мог бы по голосу описать его?

– А чего его описывать? – риторически спросил Чегизов, рисуя на запотевшем стекле вензеля. – Стандартный голос молодой женщины.

9

Следовательская работа – это искусство, думал я, в дурном настроении возвращаясь домой. Навыки, если их не тренировать, быстро уходят. Я уже не тот, что был раньше, и чем больше собираю фактов, тем больше путаюсь.

Было далеко за полночь. Опять лил дождь, опять щетки лихорадочно носились по стеклу, счищая водяные шарики, а лучи фар превратились в узкие конусы, наполненные сеткой дождя.

Конечно, я ни на шаг не приблизился к истине. Я даже не почувствовал под ногами фундамент, на котором эту истину намеревался возвести, и все же интуиция подсказывала мне, что женщины в истории Нефедова будут играть особую, если не главную роль. Если не принимать во внимание Буратино, который уже сыграл свой эпизод и, по-видимому, последний, то все известные мне действующие лица были молодыми женщинами. Во-первых, автор письма, некая "А". Во-вторых, молодая особа, которая, представившись следователем, интересовалась у Лома нашим с ним разговором, причем ей были известны мой номер телефона и домашний адрес. Теперь вот всплыла третья молодая особа – свидетельница происшествия на воде, которая позвонила в газету и опровергла информацию Чегизова.

Можно было предположить, что звонила "следователь", которая нехитрой провокацией пыталась выяснить, располагает ли автор заметки еще какими-либо фактами. С той же долей вероятности можно было выдвинуть версию, что в газету звонила убийца либо сообщница убийцы, обеспокоенная тем, что Нефедов еще некоторое время после наезда был жив и мог сообщить спасателю приметы преступника, но быстро успокоилась, получив от Чегизова исчерпывающий ответ о коматозном состоянии Нефедова. В конце концов, это могла быть совершенно случайная женщина, относящаяся к категории не вполне здоровых, неугомонных читательниц, которые обожают вести всевозможные дискуссии и переписки с газетами и могут круглосуточно звонить по редакционным телефонам, разнося сплетни и слухи.

Когда до дома оставался всего один квартал, я остановился на самой крепкой и правдоподобной версии, к тому же очень удобной с точки зрения порядка в мозгах. И "следователь", интересовавшаяся мной у спасателя, и "свидетельница", позвонившая в редакцию, и "некая криминальная структура", о которой писала Нефедову "А", – одно и то же лицо: убийца (или же сообщница убийцы) Нефедова.

Отметя весь остальной "мусор", я преодолел скверную ситуацию, сложившуюся на самом старте моего сыска, напоминающую конфликт Лебедя, Рака и Щуки. Я вышел на прямую, которая, если не ошибаюсь, в правоохранительных органах называется оперативной работой, и был уверен, что до отплытия "Пафоса" сдам убийцу со всем ворохом улик в свое родное отделение милиции.

* * *

Зинаида ждала меня, стоя у окна большой гостиной. Когда я пришел в прихожую и скинул мокрые туфли, она не стала вести себя по-бабьи: всхлипывать, вздыхать, задавать ненужные вопросы; она не стала производить пустые слова, пустые эмоции и движения, которыми не столько передают состояние души, сколько демонстрируют не всегда искренние переживания и страдания, вызывая внимание к себе; ее тихие движение и немногословие были истинным сочувствием и говорили об уважении к моим мыслям и чувствам.

– Вы будете ужинать? – негромко спросила она.

– Только кофе, – попросил я, поднимаясь по лестнице к себе. – И еще: позвоните моей секретарше. Я не хочу сейчас объяснять ее мужу кто я такой и что мне надо. Как она ответит, дайте мне знать, я возьму трубку.

Кафельный пол на террасе был залит водой и осыпан листьями, как поздней осенью. Опершись о перила, я смотрел в темноту моря, похожего на перевернутое звездное небо, в котором роль звезд выполняли стоящие на рейде корабли. Порывистый ветер лохматил пышную шевелюру грецкого ореха, его мокрые листья отливали серебром в свете фонаря. Я поднял с пола крепкий зеленый плод, поднес его к лицу, вдыхая терпкий запах. Завтра в шесть вечера, думал я, "Пафос" отправится в круиз. Значит, не позднее четырех все участники будут не борту яхты или же где-то рядом с ней. У Лома будет прекрасная возможность рассмотреть пассажиров. Если он узнает среди них девушку, которая поднималась к нему на станцию, мне останется отвести ее на прокат водных мотоциклов. И можно будет ставить точку, даже не познакомившись с автором письма.